Пятнадцать ножевых. Том 3 - Алексей Викторович Вязовский
— Слушаю вас, — я уставился на мужичков.
Наверняка из отделения лечебного голодания. Есть тут такое, с помощью клизм из минералки и заливания той же водички сверху пытаются снизить массу тела таким вот оверсайзнутым людям.
— У меня книжка записная упала, — виновато разводя в стороны руки, сказал седоватый. — А мы с Яном Юрьевичем, увы, не в состоянии ее поднять. Зеркальная болезнь, чтоб ее.
— Четвертой стадии? — ляпнул я на автомате и только потом подумал, что могу оскорбить их, и говорящего, и молчащего. Но где я слышал этот голос?
— У нее еще и стадии есть? — улыбнулся хозяин книжечки. — Это как?
— Извините, это немного пошлая классификация, — предупредил я.
— Ну, гимназисток здесь нет, — подал голос брюнет. — Рассказывайте уже.
— Первая стадия — не видно, когда висит. Вторая — когда стоит. Третья — не видно, когда делают минет. Ну, и четвертая — не видно, кто делает.
— Николай Николаевич, надо срочно проверить, какая у нас с тобой стадия, — засмеялся брюнет. — Я теперь спокойно уснуть не смогу! Срочно вызовем в палату ту докторицу молодую, скажем, в целях диагностики!
Глядя на гогочущих мужчин, я вдруг понял, кому только что скормил пошлейший анекдот. Да это же Озеров! Охренеть! И не встать. А друг его, он же тоже комментатор. Они вдвоем долго вели репортажи. Как же его? Блин, что он штангист — помню, а фамилия из головы вылетела. «Репортаж вели Николай Озеров и Ян...». Всё, надо пить пирацетам срочно. Что-то похожее на заклинание волшебника из фильма про Снежную королеву. «Крибле, крабле, бумс!» Снорре! Точно! Нет, Спарре!
Блокнотик я всё же поднял и подал хозяину. Жаль, что нет сотовых телефонов. Сейчас бы такое селфи получилось... Хотя... не всё потеряно! У Морозова точно есть чем! На книжной полке лежит, «Зенит» вроде.
— Извините за наглость, — начал я, и комментаторы посмотрели на меня в ожидании просьбы. — Вы же еще здесь будете некоторое время? В смысле, на лавочке, не в Институте.
— А куда нам спешить? Обеда всё равно не предвидится, — улыбаясь, ответил Озеров.
— Разрешите с вами сфотографироваться? Я быстро — за аппаратом только сбегаю.
Глава 8
Вот кого не ожидал видеть у себя дома, так это профессора Шишкина. Вроде не то что адрес, номер телефона ему не давал. А тут звонок — и на тебе, Николай Евгеньевич. И вид у него какой-то... неприветливый, что ли?
— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, — распахнул я дверь пошире и освободил проход.
Он молча прошел, остановился у вешалки, поставил на пол портфель, повесил шляпу. Разуться даже не пытался. Может, у него носки несвежие? Или ему пофиг на чистоту у меня дома? Хотя на полу ковров нет, не очень страшно.
— Сюда, — я приглашающе махнул рукой в сторону своей гостиной. — Извините, гостей не ждал, легкий бардак.
Всё ещё безмолвный, Шишкин прошел и сел в кресло. Никакого бардака у меня на самом деле не наблюдалось, это я так, время потянуть. Потому что причину появления у себя дома папы моей подруги я угадать не мог. Подождем, пока созреет визитер. Уж он точно знает, что ему надо. Не на чай же он пришел? Хотя это лишним не будет, наверное.
— Выпьете что-нибудь? — спросил я. — Или вы за рулем? Тогда сейчас чайник...
— Сядь уже, — подал наконец-то голос Шишкин. — Разговор есть.
Да уж, не очень ему комфортно, ишь, платок носовой достал, руки вытирает. Я сел на диван и начал ждать продолжения.
— Ты с кем в пансионат ездил? — наконец-то начал атаку Николай Евгеньевич. — Не ври только, что один! Путевки две брал? И там тебя с какой-то девицей видели! Думал, что я не узнаю ничего?!
— И в мыслях не было, — спокойно ответил я. — Да, скрывать не стану. Надо было... разобраться во всем.
— Получилось? — с издевкой спросил профессор.
— Ага, — будто не замечая интонацию, сказал я. — Всё разрешилось к лучшему. Разбежались.
Мне показалось, или он вздохнул облегченно? А я тихонечко вздохнул огорченно. Сердце по Томилиной ныло. Прикипел к ней. Придешь на смену, сядешь рядышком, жахнешь кофейку... С кем она теперь пьет какаву? И ведь расстались — как отрезало. Ни звонка, ни правительственный телеграммы на бланке...
— Послушайте, Андрей, — теперь уже с какой-то отеческой интонацией и переходя на привычное “Вы”, продолжил профессор. — Я понимаю: вы молоды, всё такое... Но вы попали в такую организацию... Где всё на заметку берут. Ничего не забывают. Кто знает, через какое время тот, кому это надо будет, выудит на свет эту вашу... дурь? Сейчас молчат, потому что у вас такой покровитель как Евгений Иванович. А позже? Не приведи господь, попадете в опалу? Топить будут со всем тщанием.
Знает, чертяка, о чем говорит. Сам небось до своей должности дошагал по трупам врагов, цепляясь за тельца покровителей. С одной стороны, лестно, что он за меня переживает. А с другой — пройдет не очень много времени, и всё это кончится. Утратит актуальность. Но об этом никто не знает. Но какой ход, а? Мужская солидарность, секретики, утаивание мелких грешков. Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем. Не торчит ли изо всего этого хвост его дражайшей супруги? Ибо после Вены и «Ланцета» акции мои возросли настолько, что Анна Игнатьевна, того и гляди, сама будет убирать у меня дома оставленные подругами элементы гардероба. Дело ведь запросто может кончиться не только ранними учеными званиями, но и премией, государственной или Ленинской.
Не, так дело не пойдет, надо немедленно покупать губозакаточную машинку. Вручную убирать нижнюю губу не получается.
— Теперь, когда мы всё обсудили, может, чаю? — спросил я. — У меня еще остался отличный английский.
— Ни хрена мы не обсудили, но давай, — махнул рукой Шишкин.
Выходя, я невольно зацепился взглядом за фотографию с Озеровым и Спарре. С автографами, конечно же. Я ее повесил в рамочке, рядом
