Выбор Пути - Василий Павлович Щепетнёв
Я поблагодарил.
И — потихонечку удалился. Пантера и Лиса знали, что мне нужно уйти, а остальные и внимание не обратили.
На обкомовской стоянке «ЗИМ» выглядел уместно. Я стал прогревать мотор, а сам все возвращался к письмам Ганса Мюллера. Каково это — писать в блокнот без всякой надежды, что Лотта их когда-нибудь прочитает? Кто эта Лотта? Где она?
Так в бесплодных размышлениях я и доехал до школы-интерната номер четыре, иначе Дома Кузьмы. Здесь ещё до революции размещался сиротский приют, построенный купцом-филантропом Кузьмой Петеркиным. Сам из сирот, он пригласил лучших воспитателей, учителей, мастеров, давая сиротам и образование, и ремесло. Наш знаменитый чернозёмский поэт Судаков, между прочим, как раз из Дома Кузьмы. Сейчас здесь тот же детский дом, только если до революции в нём было сорок воспитанников, то теперь — сто сорок. Другое время, другой размах.
Меня встретил Антон и завуч, Сергей Сергеевич. Антон ведёт шахматный кружок для детдомовцев. Разумеется, даром. Безвозмездно. На общественных началах. И уговорил меня выступить перед детьми. Для них это важно.
Но важно ли это для меня?
Прошли в актовый зал. Полный, все сто сорок человек.
Я рассказал о чемпионате, ответил на вопросы — «правда ли, что Таль может гипнотизировать» и им подобные. Были и интересные: если Алехин встретился с Фишером, кто бы победил? Спрашивающий, пацаненок лет двенадцати, произнес фамилию лучшего шахматиста всех времён и народов правильно, Алехин, а не Алёхин, что заслуживало правдивого ответа. Я и ответил: конечно, Фишер. Потому что за эти годы шахматная теория ушла вперёд, и Алехин при выходе из дебюта обязательно оказывался бы в худшей позиции, а уж как умеет дожимать Фишер, многие шахматисты ощутили на себе. Но, если фантазировать дальше, очутись Алехин в пору расцвета своего таланта здесь, в СССР, позанимайся он год-другой с лучшими тренерами, ознакомься с новинками шахматной теории и, что немаловажно, соблюдай он спортивный режим, разработанный нашими учёными, то Фишер был бы повержен. Жаль только, проверить этого нельзя.
Другой вопрос — а кто сегодня может победить Фишера? Сегодня — никто, потому что сегодня Фишер ни с кем не играет. Он будет играть матч через два года. И из шахматистов, которые уже прошли отбор, лучшие шансы у Анатолия Карпова: он талантлив, трудолюбив и молод. В любом случае, это будет наш, советский шахматист. Почему? Потому что у нас шахматы — дело и государственное, и всенародное. Вот с вами, ребята, кто занимается? С вами занимается тренер чемпиона СССР. Такое в Америке вряд ли найдешь, или там во Франции. Там за каждый чих деньги дерут.
После вопросов — гвоздь программы, сеанс одновременной игры. Тридцать соперников — немало даже в отношении перемещения. Игроки выстроились в линию, и я, как каретка пишущей машинки, перемещался — медленно справа налево, потом бегом слева направо, и снова, и снова, и снова.
Играли сироты цепко, и пришлось побегать. Ну, не буквально, но почти. Сеанс длился полтора часа, хорошо, что ребята нетерпеливы, и подолгу над ходами не задумываются.
Закончив последнюю партию, я сделал краткий обзор, похвалил соперников, посоветовал изучать Майзелиса и Панова, и сказал, что по крайней мере шесть человек играют на третий разряд. А будут упорно заниматься, то и до первого разряда дойдут, пусть и не мгновенно. Но кто дойдёт — не сказал. Из стратегических соображении.
Потом был чай в кабинете завуча, мне от имени коллектива вручили почётную грамоту, и только в пятом часу я отправился восвояси. Довёз Антона до центра города, а уж оттуда развернулся на Сосновку.
Хорошо ехать вечером выходного дня в ноябре. Дорога пустая, редкие снежинки падают на асфальт, ветер сдувает их на обочину, как сдувает пену с кружки пива бравый солдат Швейк в трактире «У чаши».
Поставив «ЗИМ» в гараж, я прошёл в дом. Сначала контрастный душ, потом переоделся в свежее, поднялся в мезонин. Нужно поработать над сборником партий, как обещал Колюжному. А раз обещал — нельзя откладывать. Иначе пропадет задор, тот самый, комсомольский. Написал предисловие — небольшое, на страничку. Написал послесловие. И стал смотреть комментарии Антона. Нормальные комментарии, то, что нужно — без зубодробительных вариантов, а ясно и понятно для игрока третьего разряда и тех, кто рядом.
Когда закончил работу, спустилась ночь.
Как-то одиноко, хоть я и не сирота. Да, знаю, у всех этих сирот, во всяком случае, у большинства, и матери, и отцы живы. Но пьют. И крепко пьют. Некоторые допились до тюрьмы, остальные до сумы. Вот и оказались дети в Доме Кузьмы. Не самый плохой вариант, кстати. Антон говорил, что случайных людей в этом Доме нет. Все работают за совесть, а это дорогого стоит.
Ладно. Не загадываю, но через год наведаюсь к ним повторно, если буду жив, здоров и свободен. В смысле — будет свободное время. Будет, конечно. Не обязательно же в день седьмого ноября. Можно в любой выходной. Заодно и проверю, сколько шахматистов-разрядников среди воспитанников.
Тут и Лиса с Пантерой подоспели.
— Чижик, мы по сауне соскучились!
Ну да. Любят сауну. Считают, что сауна помогает держать вес, объём и возраст. Лисе и Пантере, конечно, беспокоиться о возрасте рано, но пусть входит в привычку, мне не жалко.
— Ты с нами, Чижик?
— Нет, я уже. Будьте, как дома.
Быть как дома — это вежливое и тактичное напоминание, что прибираться в сауне им придется самим.
Пока суд да дело, я занялся бухгалтерской работой. Ну, не работой, а вроде. Посчитаем, состоятельные кроты. Раз в месяц подбиваю баланс, как говорят бухгалтеры. Считаю приход и расход. С нарастающим итогом. Есть что посчитать: уже год, как, вступив в права наследства, я стал домохозяином. Не простое это дело — сводить концы с концами. Хотя стартовые условия и прекрасные, но сколько известно историй, когда молодой разгильдяй в пух и прах проматывает всё то, что предки зарабатывали веками. Миллионы проматывает! Романы об этом пишут, фильмы снимают, а всё не впрок. Николай Ростов продулся, Ихарев спустил всё дотла, Германн обдёрнулся…
А я?
А я тот самый хомяк,
