Геннадий Прашкевич - Тайный брат (сборник)
Папа потер ладонью чуть тяжеловатый подбородок.
Дьявол любит красивые приманки. Амансульта красива.
Красота Амансульты холодна, она похожа на скульптуру, изваянную из мрамора или льда, но она красива. Она из тех мест, вспомнил папа, которые всегда славились крепкими и упрямыми мулами. Амансульта из тех мест, где женщины никогда не боялись греха и не бежали греха. Ее отец великий грешник. Он много претерпел в плену у сарацинов, он прощен, но, говорят, по-настоящему так и не утвердился в вере. Барон Теодульф увидел, как широк мир и как разнообразно устроен, и это, наверное, расшатало его и без того не очень крепкую веру.
Папа перевел дыхание.
Дьявол любит красивые приманки.
Бывает, что некоторых он уловляет на клады.
Даже папа Сильвестр, вспомнил понтифик, не устоял когда-то перед дьяволом.
В юности, проведенной в Испании, некий мавр открыл будущему папе Сильвестру тайну чернокнижия, а в заброшенном и сыром римском подвале дьявол подсунул ему давно потерянные для людей сокровища императора Октавиана. С помощью дьявола, которому он целиком предался, будущий папа для своих личных нужд построил некую искусственную магическую голову, умевшую отвечать на вопросы. От этой головы будущий папа Сильвестр узнал, что станет папой, великим понтификом, апостоликом римским и умрет, отслужив молитву в Иерусалиме. Желая обмануть судьбу, папа Сильвестр никогда с той поры не выезжал в Святую землю, но все равно умер, отслужив однажды молитву во «Храме Святого креста, что в Иерусалиме». Свыше предначертанное никто отвести не в силах, даже папа, человек высоко поставленный над царями и над народами.
Дьявольские тайны и клады. Дьявольская красота.
Говорят, Амансульта тоже коснулась тайн странных и страшных, низринутых наружу земными тайными пещерами. А пещеры – это почти могилы, сказал себе понтифик. Он никак не мог понять, что его больше смущает – облако греховности, незримо стоявшее над Амансультой, или многочисленные доносы, переданные ему из прецептории еще утром?
Он внимательно вслушался.
Амансульта опять говорила о ходе времени.
Она изумлялась: как можно понять ход времени, совсем не зная, совсем не изучив древних авторов?
А Библия? А Послания? А Апокрифы? – смиренно напомнил понтифик. А святые книги христианского вероучения? Разве ход времени не освящен божественным светом святого Писания?
Амансульта смиренно кивнула.
Истинно так. И Библия, и Послания. Она согласна.
Правда, есть еще совсем простые, но важные истины, такие как волнение моря, землетрясения – судороги земные, нашествия вредоносных гусениц на поля, снег зимой и град летом, наконец, есть такие простые истины, как здоровье старика и здоровье ребенка. Есть многие знания, которые не приходят сами по себе, есть знания, которым можно только научиться.
Папа покачал головой.
Познающий всегда в сомнении.
А вот вол ничего не познает, он просто пашет.
Можно ли изменить мир с помощью неких простых знаний или простых истин, зная, например, природу морских волн или разных болезней? Или так можно спросить: можно и надо ли изменять божий мир с помощью каких бы то ни было простых истин или знаний? Разве божий мир не должен существовать именно таким, каким его по разумению своему создал Господь?
Амансульта с изумлением уловила в голосе папы нотку сомнения.
Конечно, папа молод. Ему нет даже сорока. Его волнует власть. Он думает сразу обо всем мире. «Конечно, мир, созданный Господом, вечен и неизменен», – произнесла она вслух, а про себя подумала: разве этот вечный и неизменный божий мир никогда не меняется? И подумала так: разрушаются горы, высыхают моря. Господь озаряет мир светом, льет благодать на страны и на народы, но страны и народы рождаются и умирают, нарождаются в прошлом и исчезают в будущем. Много забытых, но мудрых книг пылится в монастырских темных библиотеках. Разве не благое, разве не святое дело свести все накопленные людьми знания воедино? Разве Святая римская церковь не должна уяснить для себя законы, ведающие ходом времени? Разве это не угодно Господу? Видит Бог, мы уже многое упустили. Только собрав воедино за всю историю накопленные человечеством знания, Святая римская церковь может встать, как вечная скала, над самим ходом времени.
Амансульта опасна, печально подумал папа.
Амансульта умеет зажигать, она говорит с настоящим волнением, в ней чувствуется сильная воля. И она много знает. Из доносов, скопившихся в прецептории, папа уже знал: жизнь Амансульты уединенна. Изредка она привечает в своем замке труверов, но не всех, а выборочно. Иногда у нее бывают известные маги, но тоже не часто. Она выкупила отца из сарацинского плена. Благое дело, угодное Богу, но говорят, что золото Амансульты добыто нечистым путем. Если это так, пора вмешаться. Прямое дело Святой римской церкви вмешиваться в те дела, где пахнет серой и пламенем ада. Апостольский образ жизни нуждается в приличествующем ему облачении. Люди, подобные Амансульте, совсем не подобны людям, подобным отцам Доминику и Франциску. Блаженные святые отцы проповедуют спасение душ, их слова многими услышаны. А что проповедует Амансульта? Знание? Но разве в мире божьем опора всему знание, а не вера? Всем известно, что старинный род Торкватов груб и упрям. Торкваты всегда и всем доставляли хлопоты, даже варварам, когда-то захватившим Рим. Говорят, Амансульта нашла в глубоких пещерах, расположенных рядом с замком Процинта, тайные книги самого Торквата, жестоко казненного королем варваров Теодорихом. Говорят, что некоторые книги, найденные Амансультой, впрямую указывают на то, как можно получить самое чистое золото из свинца, из глины, из песка, из чего угодно, даже из того, что, как сор, валяется под ногами. Опасное, опасное знание.
– Почему ты говоришь о ходе времени? – спросил папа. – Ты прочла об этом в старых книгах?
– Я прочла это в трудах Торквата.
– Я знаю труды Торквата, – покачал папа головой. – Их не очень много сохранилось, но я их знаю. Их все можно перечислить на пальцах одной руки. В каком именно ты прочла о ходе времени?
– В «Эпилегемонах», в «Дополнениях», – открыто ответила Амансульта. – Вы можете не знать этого труда, он возвращен из небытия совсем недавно. Очень долгое время этот труд хранился в некоем тайнике. Торкват самым чудесным образом угадывает в нем ход времени, говорит не только о прошлом, но и о будущем. Всегда творя в одиночестве, одиноко сияя и возвышенно над миром варварства и упадка, Торкват видел будущее мира, и оно никогда не казалось ему жалким. В «Эпилегемонах» путем многих размышлений Торкват пришел к мысли, что в человеческом мире за эпохой упадка всегда следует взлет. Уходит античная простота, мир затопляют волны варварства, но самым чудесным образом Торкват предвидит, что ничто никогда не кончается. Цветущие города Вавилонии разрушаются, их покрывает пыль вечности, но ход времени не остановим и в самых ужасных и диких пустынях рано или поздно вновь вырастут города. Всегда и везде одна эпоха переходит в другую, и так повторяется бессчетное число раз. При этом каждая эпоха противоположна ей предшествовавшей. Торкват подобрал ключ к вечности. На гербе нашего рода изображен ключ, – негромко напомнила Амансульта. – Утопая в варварстве, Торкват явственно разглядел из тьмы своих дней далекое будущее. Он понял, что все в этом мире повторяется. Сегодня творит Гомер, а завтра приходит варвар. А потом снова творит Гомер, и снова приходит варвар. Гомер творил за тысячу лет до Торквата, – смиренно добавила Амансульта, – и Иисус тоже говорит о тысячелетнем царстве. Разве такое не стоит особых раздумий?
С все возрастающей печалью, но уже и с некоторым гневом, тщательно скрываемым, папа всматривался в светлые глаза Амансульты. «А церковь? – спросил он. – Разве Святая римская церковь сама по себе не возвышается, как вечная скала, над ходом времени? Разве Святая римская церковь не сильна благодатью, столь щедро разливаемой ею в мир?» Амансульта непонятно улыбнулась: «Червь сомнения никогда не умирает, а огонь разума никогда не гаснет». И папа вздохнул. Амансульта цитировала его собственные труды.
– Ты считаешь, – спросил понтифик, чуть наклонив голову. – Ты считаешь, что вся христианская эпоха от падения язычества и до наших дней, все это было только эпохой варварства? Ты считаешь, что некие знания, сохраненные в мрачных пещерах и катакомбах, могут пролить какой-то яркий свет на мир, уже осиянный благодатью господней? Ты действительно считаешь, что все, что было до нас, всего лишь эпоха варварства?
– Конечно, это можно назвать и иначе, – уклончиво ответила Амансульта. Она устала стоять, но папа не предложил ей сесть. – Я говорю о чудесном даре Торквата, дошедшем к нам через годы. Разве подобные чудесные события не следует использовать во славу церкви?
– Ты знаешь как?
Амансульта кивнула.
