Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы
Старик остановился, и, обернувшись, посмотрел на него. ― Ты смотрел на колеса? ― вопросил он на своем чудном французском. ― Почему ты думаешь, я спросил тебя, не нужны ли тебе каменные туфли?
Кроуфорд в замешательстве приблизился к тележке, склонился возле нее, плюнул на одно из колес и стер с него затвердевшую грязь. Обод колеса был усеян плоскими каменными овалами ― не удивительно, что этот гротескный транспорт начал казаться таким тяжелым под конец дня. Он беспомощно оглянулся на старика.
― Твоя жена что, никогда тебе не говорила? ― еще тише спросил де Лож. Путешествие по камням нас не старит, тебя и меня. Семейная привилегия, так сказать. Я носил подбитые камнем туфли столько лет, что и сам не могу сосчитать, но возраст подкрадывался все равно, когда я одевал другие или гулял босиком для удовольствия, и теперь у меня уже не осталось для этого сил. Тем не менее, я приделал каменный наконечник к моей прогулочной трости и не забываю при каждом шаге на нее опираться. Каждый маленький шажок, ты заметил?
― Э-э… Да.
― Я дам тебе пару каменных подошв, прежде чем ты уйдешь. Носи их, слышишь? Ты легко проживешь на несколько столетий больше, лишь потому, что не отгораживаешь себя от своей жены.
― Но я не женат, по крайней мере, не женат на одном из этих… существ. Его жар внезапно сделался гораздо хуже, а дыхание стало горячим, словно пустынный ветер. ― Мог ли я? Могла ли моя жена быть одной из них?
― Несомненно ― женатый собрат может сказать это, просто взглянув на тебя, даже без столь очевидного подтверждения в виде твоего пальца.
Кроуфорд непонимающе мотнул головой. ― Но она мертва… так что я едва ли могу не отгораживаться от нее.
― Я сильно сомневаюсь, что она мертва.
Кроуфорд нервно хихикнул. ― Тебе надо было там побывать. Она была раздавлена словно виноградные лозы, превращенные в сусло, и это-то в нашу первую брачную ночь.
Сморщенное словно грецкий орех лицо Де Ложа смягчилось от чего-то похожего на жалость. ― Мальчик мой, это не была твоя жена. Он покачал головой, а затем забрался в тележку. ― Ты получил свой паспорт ― теперь тащи меня домой, чтобы ты мог выполнить свою часть сделки.
Кроуфорд подумал, что может просто сбежать, наймет экипаж, который домчит его к Швейцарской границе, а этот сумасшедший старик пусть возвращается домой пешком или можно нанять несколько мальчишек тянуть его тележку. Затем, почти против своей воли, он вспомнил Аплтона с лошадью и деньгами и Китса, принесшего его багаж.
И он обреченно наклонился и поднял упряжь.
Солнце закатилось, когда они не были еще и в пяти милях к югу от Оре, но Де Лож наотрез отказался провести ночь в гостинице, даже когда Кроуфорд указал на то, что ночь будет безлунной, и в темноте они не увидят дорогу; и теперь Кроуфорд тяжело тащился вперед, лихорадочно размышляя, наступит ли когда-нибудь снова тот миг, когда ему не надо будет тянуть опостылевшую тележку через нескончаемые холмы Бретани.
Луна и впрямь была в своей самой темной фазе, но когда его зрачки расширились, приспосабливаясь к темноте, он обнаружил, что может все-таки видеть в небе ее бледный силуэт. Земля, казалось, тоже чуть заметно светилась, и несколько раз, когда до него доносились голоса с ближайших полей, Кроуфорд неясно различал фосфоресцирующие пятна, движущиеся среди дикорастущего кустарника; а когда мимо них бесшумно проплыл филин, он еще несколько долгих секунд следил за его молчаливым полетом, пока тот не устремился вниз, наперерез какому-то мелкому зверьку.
Оставив позади еще несколько миль, Кроуфорд снова поймал удобный, размеренный темп, так что, когда через щель отошедшей подошвы в ботинок забрался камешек, ему совсем не хотелось прерывать свой шаг и снимать ботинок ― но спустя несколько секунд, он осознал, что камешек не так уж ему и мешал. Может это была порожденная лихорадкой иллюзия, но та ступня, а, пожалуй, и вся нога, стала пружинистой и намного меньше чувствовала усталость. Чуть погодя он все же остановился, но только для того, чтобы найти другой камешек и положить его во второй ботинок. Позади него Де Лож тихо рассмеялся.
В этот раз долина стоячих камней его не испугала, даже несмотря на то, что ночью фигуры гораздо больше походили на неподвижно застывших мужчин, с какой-то невообразимой целью выстроившихся в линию, протянувшуюся на мили через ночную равнину. В звездном свете темные камни окутывала светящаяся дымка, и Кроуфорд, чувствуя головокружение и тошноту, подумал, что туманные очертания приветствуют его; он кивнул им в ответ и махнул изувеченной рукой.
Было уже за полночь, когда Кроуфорд остановил тележку возле перевернутой лодки, что служила Де Ложу домом. Когда они вошли внутрь, старик дал ему бокал брэнди и указал угол, где он мог заснуть.
* * *На следующий день, в полдень, Кроуфорда разбудил голос старика, зовущего его снаружи. Он, спотыкаясь, выбрался из крошечного домика, щурясь на ослепительно яркий солнечный свет. Но лишь когда он подошел к нагромождению скал, и, взглянув вниз на приливную заводь, увидел старого Де Ложа, сидящего в воде возле заостренного камня, он вспомнил, как выбрался с корабля и обзавелся паспортом. «А теперь ты должен оказать ему ответную услугу, ― подумал он, косясь на палящее солнце и почесывая грудь под несвежей рубахой. ― Надеюсь только, это не займет слишком много времени, и я смогу снова пуститься в путь, прежде чем солнце слишком сильно отклонится к западу. Надеюсь, он не собирается предложить мне пожить у него»! Кроуфорд вытряхнул камни из разбитых ботинок и снова их натянул, а затем пробрался вниз через глыбы песчаника туда, где сидел Де Лож.
Старик был одет в ту же самую серую рясу, что и накануне, и чистая морская вода колыхалась и бурлила, доходя ему до самой груди. Грубо высеченный пирамидальный камень ушел под воду, но Кроуфорд различил, что вокруг его основания было обвито какое-то странное сегментированное ожерелье, в котором серебряные и деревянные бусины, перемежались с чем-то похожим на маленькие луковицы ― эти плавучие деревянные и овощные участки дугой изогнулись кверху и покачивались в струях воды, но серебряные бусины удерживали непонятное украшение внизу, на песке.
Кроуфорд снова с беспокойством огляделся вокруг, так как внезапно понял, что здесь должно случиться что-то плохое, и он не знал, с какой стороны это надвигалось.
Старик, скаля зубы, взглянул на него. ― Обрученный в горах, разведенный морем! ― с надрывом произнес он. ― Сейчас прилив, но все же, после того как ты меня освободишь, будь добр разбей чесночное ожерелье. Я не эгоист, и хотел бы вернуть долги.
Все еще ничего не понимая, Кроуфорд согласно кивнул. ― Понял. Разбить ожерелье. Он попробовал ногой воду и вздрогнул от холода. ― Ты… собираешься развестись?
― Как раз в этом мне и нужна твоя помощь, ― ответил Де Лож. ― Это будет не слишком хлопотно. Я слабый старик, и в любом случае, я обещаю не сопротивляться.
― Мне нужно залезть в воду?
Де Лож закатил глаза. ― Конечно, тебе нужно залезть в воду! Как же иначе ты сможешь меня утопить?
Теперь ухмыльнулся Кроуфорд. ― Утопить тебя? Ну да, конечно. Слушай, я… Взглянув на обрамленный ожерельем камень, он вдруг осознал, что основание его было квадратным ― и вспомнил квадратную вмятину в полу, на месте, где Де Лож сказал, всегда сидела его жена. ― И как этот развод выполняется? ― нетвердо спросил он.
Де Лож с тревогой наблюдал за приливом. ― Ты меня просто утопишь. В действительности это убийство всего лишь формальность ― самоубийство, видишь ли, не сработает. Только несчастный случай или убийство, и только если жена, ― тут он махнул рукой на камень, ― недееспособна. И это непременно должен быть ты ― я понял, что это должен быть ты, как только узнал, что ты сюда направляешься ― потому что ты принят в семью. Они не будут тебе препятствовать; любого другого они могут остановить, или обрушить на него свою месть.
Кроуфорда пошатывало, и он был вынужден опуститься на колени. ― Этот камень, здесь, в воде, рядом с тобой. Ты хочешь сказать ― это твоя…
― У Бризе нет ни семьи, ни детей! ― выкрикнул Де Лож. ― Никто от этого не пострадает, только он и я, а мы знаем, на что идем. Ради всего святого, прилив отступает ― скорее! Ты же обещал!
Словно стараясь облегчить Кроуфорду задачу, старик наклонился и погрузил лицо в воду, и яростно поманил его своей четырехпалой рукой.
Кроуфорд снова взглянул на затопленную пирамиду… и голос в его голове произнес: “Нет! Беги отсюда!”.
И тогда Кроуфорд повернулся и побежал, со всей скоростью, на которую были способны его одеревенелые ноги, на восток ― навстречу Анжу[107], Бурбонне[108] и где-то там, за ними, далекой Швейцарии.
ГЛАВА 7
