Руслан Мельников - Пески Палестины
– Хранители Гроба забросали Торон колдовскими громами и молниями, – хмуро доложил Жан д'Ибелен.
Несколько выстрелов, которые произвел по крепости Бурцев, были так себе – каплей в море. А вот обстрел, что устроили до него эсэсовцы, – совсем другое дело. В цитадели все оказалось перерыто так, будто по замковому двору и святой обители прошлись гигантским плугом. Кругом – воронки. Стены обвалены, земля смешана с камнями и останками павших. Единственный источник засыпан. Колодцы разрушены, водоносные пласты потревожены. Живительная влага ушла. Даже резервуары, где всегда держалась вода для скота на случай осады и прибытия больших караванов, разбиты, пусты и сухи.
В общем, перестарались фашики на свою голову. Потому-то и рыскал по окрестностям брат Курт в поисках воды.
– Тамплиеры? Жители Торона? Кто-нибудь уцелел? – спросил Бурцев.
Жан Ибеленский скорбно покачал головой:
– Похоже, рыцари Армана де Перигора надеялись отвести беду от святой обители. Они покинули крепость, чтобы принять бой под ее стенами, и пали все до единого. Впрочем, монахов, оставшихся в замке, немцы тоже не пощадили.
– А сам де Перигор?
– Его не нашли.
– Бежал?
– О нет, вряд ли благородный Арман спасся бегством, бросив свой отряд. Не похоже на него. Вероятно, пленен немцами. Судя по следам, от Торона к Иерусалиму ушел большой отряд. Всадники и колдовские повозки.
– Свиньи?
– Свиньи, – согласился сир Бейрута. – Подлые германские свиньи!
– Я не о том. Нам нужны свиные туши. Ты не забыл?
Жан д'Ибелен кивнул:
– Помню. Почти вся скотина на монастырском подворье перебита. Но мои оруженосцы нашли несколько раненых поросят, борова и матку. Они еще были живы, когда… В общем, их уже разделывают. А сарацины Бейбарса отыскали телегу. Почти целую, большую, крытую. Одно разбитое колесо заменить надо, борт подлатать – и будет, на чем везти мясо. Только торопиться нужно. На такой жаре мясо быстро портится.
– На такой жаре да без воды мы и сами быстро испортимся, – невесело заметил Бурцев.
– И что делать будем? – в разговор вмешался Джеймс.
– Разделимся. Сотня Бейбарса и рыцари Жана остаются здесь, хоронят убитых и едут к Вифлеему – на соединение с Айтегином. Мы же, как и планировали, отправляемся в Иерусалим. Сейчас. Немедленно.
– А с водой-то как быть?
– Вода – только для лошадей, – распорядился Бурцев.
– А люди? До Вифлеема-то добраться еще можно – там по пути родники и колодцы есть, а вот до Иерусалима… Мы ж не доедем!
– Доедем, – возразил Бурцев. – Если очень захотим – доедем.
– Как? – не мог взять в толк папский брави.
– По-татарски.
– Что?
– Бурангул, подь сюда. Расскажи нашему венецианскому другу, как степняки обходятся в походах без воды и пищи.
– Надрезаем лошади жилу и пьем кровь, – просто и коротко объяснил юзбаши. – Так можно протянуть неделю. Можно десять дней.
Джеймс побледнел:
– О, Санта Мария! Десять дней на лошадиной крови?!
– Успокойся, брави, – посоветовал Бурцев. – До Иерусалима осталось всего ничего. Придется немножко потерпеть. А не желаешь – так скатертью дорога. Хочешь – поворачивай со всеми на Вифлеем. Хочешь – возвращайся в Рим, к Папе.
– Вернуться к Его Святейшеству ни с чем я не могу, русич. Ты обещал мне открыть тайну Хранителей Гроба.
– Обещал, – кивнул Бурцев. – Когда покончим с немцами. И когда моя жена будет на воле.
– Но…
– Все, брави! О Хранителях рассказывать нужно в спокойной обстановке. И рассказ этот будет долгим. А сейчас мне жаль времени. Решай – будешь пить с нами конскую кровь или как?
Джеймс скривился, сплюнул. Но больше перечить не стал. Не возражала и новгородская дружина, хоть ребята и были не в восторге от предложенного способа выживания. Хабибулла покачал головой и скорбно вздохнул: мол, лишь бы не заставляли есть свинину. Это ему пообещали. Бейбарс – сам в прошлом степной кочевник – тот и вовсе спокойно отнесся к словам Бурцева и Бурангула. Мамлюки, которым надлежало идти в Эль Кудс вместе с эмиром, тоже не привередничали. «Подумаешь, кровь», – читалось на их невозмутимых разбойничьих лицах. Эти бравые головорезы при необходимости хоть мозги из конской башки готовы были есть. Ложкой…
Только с сиром Бейрута возникла проблема. Неустрашимый Жан д'Ибелен устроил форменную истерику. Рыцарь возмущался долго и громко. Бил себя кулаком по нагруднику. Кричал, что истинному христианскому воину не подобает становиться кровопийцей подобно диким язычникам.
– Значит, христианские святыни будут спасать язычники и иже с ними, – пожал плечами Бурцев.
Довод подействовал.
– Кровь-то не человеческая, – утешал сам себя благородный сир. – Авось, и не так велик грех.
– А то! – подбодрил Бурцев. – Отмолишься в Святом Граде…
Хотя, сказать по правде, и самому ему было противно до тошноты при одной только мысли о… Бр-р-р… Ну почему в конских жилах не течет, к примеру, холодное пивко?
От невеселых размышлений отвлек Дмитрий:
– Василь, что нам под свиные туши класть-то? – спросил новгородец. – Мечи? Луки? Копья? Брони? Щиты? Шеломы?
Все уже было готово! На изрытый воронками замковый двор выкатили вместительную крестьянскую повозку с рваным пологом, новым колесом и починенным бортом. В повозку впрягли вьючных лошадей – тех, что поплоше, что не бросаются в глаза чистокровной породой и особой боевой статью. Оруженосцы бейрутского сира таскали к повозке свежие пласты сала и свиного мяса. Арабы-мусульмане стояли в сторонке. Подальше.
– Нет, брони не нужны, Дмитрий, – ответил Бурцев. – Шлемы и щиты – тоже. А оружие… Пусть каждый положит только то, к чему рука более всего привычна. Что-нибудь одно. И вот еще…
Он снял с плеча два «шмайссера», подобранные у горящих «Цундаппов», сунул новгородцу запасные обоймы. МG-42 решил не брать – нехай остается на «Горбоконе». Пистолеты-пулеметы все ж таки полегче будут. Их и спрятать в возу проще. И по иерусалимским улицам бегать с ними сподручнее.
– Что, только два громомета берешь, Василь? – удивился Дмитрий.
– Угу… – Бурцев кивнул.
А больше-то и не надо. Один – ему, один – Сыма Цзяну. Хватит.
– Два колдовских самострела и по одной железяке на рыло? И все? И ради этого гнать в Ерусапим-град такую телегищу?! – разочарованно протянул новгородец.
– Не все, Дмитрий, не все. Будет кое-что еще…
И в самом деле было. «Телегищу», по приказу Бурцева, подогнали к «Пантере». А вскоре на дно воза неприметно лег добрый десяток осколочно-фугасных снарядов из танкового боекомплекта. Теперь недоумевал Бейбарс:
Зачем нам это, каид Василий-Вацлав? Без железной шайтановой повозки с большим рогом ты не сможешь метать громовые сосуды немецких колдунов. А саму повозку, – кыпчак покосился на сорокатонную «Пантеру», – мы никак с собой не возьмем.
– Брать не нужно, – ответил Бурцев. – Метать сосуды – тоже. Но если мы войдем в Иерусалим и положим все это добро под воротную арку да запалим как следует… В общем, ворот не станет.
Эмир глянул на разбитые укрепления Торона. Эмир промолчал. Поверил, наверное.
Снаряды, два «шмайссера» и прочее контрабандное вооружение – булаву Гаврилы, секиру Дмитрия, кольтелло Джеймса, кистень Збыслава, луки и стрелы Бурангула и дядьки Адама, саблю Хабибуллы, пращу Бейбарса, рыцарские мечи Освальда и Жана Ибеленского прикрыли сверху досками, присыпали сеном. На сено навалили разделанные свиные туши. Получилась целая мясная лавка на колесах.
Все, кому предстояло сопровождать повозку, переодевались, перевоплощались. Кто в купца, кто в купеческого телохранителя, кто в слугу-дехканина, кто в рыцаря-паломника, кто в оруженосца. Бурцеву надлежало быть рыцарем, и он не без радости сменил верблюжий горб на привычное конское седло. «Горбоконь» и пулемет оставались у мамлюков Бейбарса. Отряд Бурцева тронулся в путь. Сзади заполыхала «Пантера». То, чего не могли добиться бронебойные снарядики «Рыси», устроил огонек, пущенный к танковым бакам по длинной извилистой бензиновой дорожке.
Громыхнуло. Не очень громко. Это баки…
А вскоре – не прошло и полминуты – от оглушительной канонады нервно задергались лошади, и люди невольно втянули головы в плечи. В чреве бронированной машины рвались снаряды. Столб черного копотного дыма поднимался к слепящему солнцу Палестины.
Глава 31
Иерусалим. Ерусалим-град. Эль Кудс… Поначалу он возник в дрожи раскаленного воздуха, подобно обманчивому миражу. Но чем ближе подъезжали уставшие путники, тем более четкие очертания принимал город-призрак.
Мощные каменные стены смотрели грозным прищуром узких бойниц. На переходных галереях воинственно топорщились зубцы заборал. Из сплошной линии укреплений часто выступали башни – кряжистые, приземистые, угловатые, с открытыми боевыми площадками наверху. За стенами виднелись стройные минареты и массивные купола. И плоские, не знающие давления снега крыши дворцов местной знати. И дымки, струящиеся из невидимых очагов к валящим небесам. Бросился в глаза закопченный минарет со снесенной, словно аккуратно срезанной, верхушкой. А на другом конце города – обгоревший остов христианской церкви. Вероятно, следы боевых действий. И все же… Святой Город.
