Дмитрий Корниенко - Время Рыцаря
Но вот они с треском сошлись и шестопер вонзился в свинец булавы, оставляя на ней зазубренные полосы. Вопреки ожиданиям, Уильяма не отбросило обратно, словно волну, ударившуюся о скалу. Наоборот, это Черный Барон покачнулся в седле, и даже послышалось мычание из-под его забрала. А Уильям начал атаку остервенело, расходуя все силы сразу, чтобы повалить это железное чудище, пока оно не пришло в себя. Некоторое время это удавалось: рыцарю не хватало времени на сильный замах. Но как только удары шестопером стали слабеть, Черный Барон наконец развернулся и обрушил булаву с такой силой, что маленький треугольный щит из деревянных пластин, усиленный металлической лентой, лопнул. Рука оруженосца ослабла, и он теперь едва держал поводья. Хватало сил лишь отражать удары врага шестопером, но вот уже булава задела шлем, и лицо оруженосца залила кровь.
– Сдавайся Уильям, – крикнул Альберт. – Сдавайся, я освобожу тебя!
Черный Барон услышал эти слова, спокойно поднял забрало, открыв усатое красное лицо, и свирепо крикнул:
– Я англичан в плен не беру!
И сделал обманный замах. Уже плохо видящий Уильям заслонился шестопером, но рыцарь ударил не сверху. Тяжелая булава, блеснув, описала широкий круг, и Альберту показалось, что Черный Барон снес оруженосцу голову. На самом деле отлетел только шлем, а разбитая голова лишь завалилась на плечо. Уильям сначала упал на луку седла, а потом тело сползло с лошади.
Гроус выругался и дернулся было с места, но Альберт мечом преградил ему дорогу.
'Я заколю его, как свинью!' – звенело в голове. Ощущая всем сердцем бешеную ярость, которую еле удавалось сдерживать, историк поскакал к Черному Барону. Это была последняя мысль, больше Альберт ни о чем не думал, и это был уже не Альберт, а взбешенный капитан Роджер Уолш, весь опыт тренировки и войны которого, вся пролитая кровь, своя и чужая, теперь давали силы для убийства Черного Барона. Истинный хозяин тела порвал путы и вернулся из небытия так же просто, как это произошло на стене аббатства Ва.
Кажется, и Черный Барон понял, что ему грозит, потому что он поспешно захлопнул забрало, и вовремя – в забрало тут же воткнулось острие меча, да так, что рыцарь покачнулся. Альберт тут же добавил по шлему рукоятью в железном кулаке, надеясь свернуть шлем на сторону, лишая противника обзора, но ремешки выдержали. Зато сам Черный Барон, некстати широко замахнувшийся булавой, потерял равновесие и рухнул с коня.
Тут же, спохватившись, пришпорили коней всадники барона, наблюдавшие за боем, и Альберт не смог спешиться, чтобы добить противника, и повернул коня навстречу новой угрозе. Но было уже проще. Каждый взмах меча повергал очередного незадачливого врага на землю, а с пригорка, яростно крича, уже спешили Гроус с сержантом. За ними на почтительном расстоянии, словно еще не решили, ввязываться в драку или нет, скакали те пятнадцать всадников, которые перешли речку справа.
Нога Черного Барона запуталась в стремени, он не мог встать, а помочь ему было некому, потому что всех помощников Альберт отправлял на небеса, уворачиваясь от копий. Дело довершили подоспевшие соратники, и Альберт наконец спешился, чтобы покончить с французом. Однако Черному Барону неожиданно удалось высвободить ногу и, несмотря на массивные доспехи, даже встать – настолько он был силен. Оставшиеся всадники, испугавшись его исступленных угроз, поспешили выстроиться за его спиной, не рискуя тем не менее ввязываться в драку. Тяжело дыша, француз поднял смятое забрало.
– Посмотрим, как ты дерешься пешим, – прохрипел он, надвигаясь на Альберта, и стало заметно, что рыцарь сильно хромает.
– Хорошо, я научу тебя драться честно, – ответил Альберт. – Но это последнее, чему ты научишься в своей позорной жизни! – и первым рубанул по щиту противника.
Начался обмен тяжелыми ударами, но Альберт был проворнее, умело избегал булавы и старался больше колоть длинным мечом, норовя попадать в сочленения лат. Выпады Альберта были столь точны, что один раз ему удалось достаточно глубоко войти острием в зазор между кирасой и левой плечевой пластиной так, что противник опустил щит, – видимо, удалось повредить ключицу. Но, несмотря на это, булавой Черный Барон махал как берсерк, и уже обломаны были шипы шпаголома, а в попытке отразить один из ударов Альберт сломал меч. И вот тогда, воспользовавшись тем, что барон размахнулся, он быстро прильнул к нему вплотную и всадил острый длинный обломок меча прямо под шлем, в горло. Конечно, шея была прикрыта кольчугой, но те несколько сантиметров лезвия, которые порвали звенья и вошли под челюсть, остановили жизнь Черного Барона. Он выпустил булаву, повисшую на ремешке на перчатке, судорожно заскрипел железной рукой по кирасе и, булькая горлом, повалился на бок.
Услышав топот коней, Альберт поднял голову – это удалялись восвояси всадники врага. А на поляне остались трое живых и дюжина трупов, среди которых было и два мертвых рыцаря: француз с синим витиеватым гербом, оттиснутым на исполосованной коже щита, и бывший оруженосец, сэр Уильям.
Тело Уильяма уложили на его же лошадь и решили похоронить не здесь, а подальше в лесу, чтобы крестьяне не разорили могилу ради одежды. Да и не хотелось надолго задерживаться на этой недоброй поляне. Прихватили еще вороную лошадь Черного Барона и рыжую лошадку одного из убитых всадников, чтобы у каждого был сменный конь. К черной привязали доспехи француза, стоившие немалых денег. Альберт, расстроенный смертью оруженосца, без колебаний уступил их Гроусу.
– Мне всегда хотелось иметь хорошие турнирные доспехи, – обрадовался тот, немало удивленный щедростью Альберта. – Но такие мне были не по карману. Одна только пара таких пластинчатых перчаток стоит семь шиллингов, а полированные поножи с наколенниками обошлись бы мне в двадцать пять.
– Мне сейчас важнее выбраться с вражеской территории, – объяснил Альберт свою уступчивость. – Не хочу себя отягощать. Если бы их еще можно было сейчас носить… Но я не смогу даже влезть в таких тяжелых латах на коня без помощи оруженосца, не говоря уж о том, чтобы самостоятельно их надеть.
Посетовав на потерю меча, Альберт подобрал шестопер Уильяма, последний раз взглянул на лежащего в подкольчужнике Черного Барона, толстая шея которого все еще лоснилась от крови, а лоб от пота, и сел на коня.
Пока не начало смеркаться, ехали вдоль леса, и, к счастью, никто по пути не встретился, а в сумерках углубились в чащу, чтобы где-нибудь вдалеке от проезжего пути похоронить Уильяма и там же устроить привал на ночь. В лес зашли довольно глубоко, пока их не остановила речка, похоже, та самая, у которой был бой, но в этом месте уже широкая. Копать могилу было нечем, поэтому Альберт поручил Томасу собрать камни на берегу и завалить тело. Сам же он выстругал из веток крест и соорудил его над каменной могилой уже в темноте. Гроус прочитал молитву, а Томас сказал довольно подозрительную фразу, смысл которой заключался в том, что когда теряешь старого друга, лучшее утешение – стать его наследником.
Разожгли костер, достали две вареные курицы, навеявшие Альберту мысли о еде в поезде, да серый хлеб. Несмотря на грусть и на стоящее перед глазами изуродованное лицо Уильяма, историк съел свою долю с жадностью – сказался день, полный ратных трудов. А сержант оказался предусмотрительным: на постоялом дворе он захватил несколько овечьих шкур, которые хоть и изрядно воняли, но могли послужить постелью. Сняв с себя железо и устраиваясь на импровизированном ложе у костра, Альберт со стоном потянулся и подумал, что если и третий день будет полон подвигов, то, пожалуй, тело может и не выдержать. Впрочем, он слишком мало знал прежнего хозяина тела, чтобы сказать что-нибудь определенно.
2
В этот раз Альберт не спешил вставать с кровати. Он лежал, сонно жмурясь, и размышлял, как хороша, оказывается, полная безопасность. Хотя бы на короткое время… А ведь как мало значения придавалось этому раньше. Давным-давно в своем первом учебнике по истории Альберт прочитал, что средневековые ремесленники селились там, где было относительно безопасно. 'Относительно безопасным' в те времена считалось самое надежное и благоустроенное место, где действовали хоть какие-то законы. Но и там нельзя было в полной мере чувствовать себя спокойно. И вот сейчас, в старой башне, он ощущал, как важно иметь совсем безопасное место и возможность лежать вот так, ничуть не опасаясь за свою жизнь.
Неспешно одевшись, Альберт спустился вниз и прошел на кухню. Там возилась Ивет, историк не стал ей мешать и вышел во двор, решив позавтракать позже. Изучать карты местности вдоль берегов Луары пока не хотелось. Наслаждаясь покоем, Альберт дошел до открытой площадки на месте южной башни, обнесенной каменным парапетом, и посмотрел вниз. На зеленой лужайке в широких садовых качелях сидел Крушаль и, кажется, дремал. Приглядевшись, Альберт заметил, что губы его шевелятся, и тут же увидел над качелями облачко дыма, а затем и источник дыма – сигару в руке управляющего, который стоял, прислонившись к дубу, почти сливаясь со стволом в своем коричневом летнем костюме. Увидев Альберта, Филипп натянуто улыбнулся и приветливо помахал рукой.
