В. Бирюк - Рацухизация
Да, точно — свежие пруссаки. В могильниках этой эпохи хорошо видны славяне — они укладывали своих мёртвых головами на восток, местные литваки — клали на запад. А вот новые пришлецы из западных балтов — хоронили головами на север.
Вообще-то, это давний ятвяжский обычай. Однако в подходящий момент «ятвяжские похороны» оказались востребованы и пруссами.
Традиционно пруссы сжигали своих мёртвых. Но полтора столетия назад очередной Криве-Кривайто озаботился приростом народонаселения. Госполитика в части размножения резко изменилась. Слоган: «Каждому жеребцу — по три кобылы!» — пошёл в массы.
Результат выразился в массовой порубке леса.
«Плодитесь и размножайтесь» — сработало, «размножившееся» — помирало, хвороста на покойников стало не хватать. Пришлось жрецам-перунистам менять не только нормативы сексуальных сношений, но и методы религиозных погребений.
Полстолетия назад, в самом начале 12 века, пруссы, по результатам «сексуальной революции», провели революцию ритуальную — перешли к ингумации. Проще — нормальных людей стали закапывать, а не сжигать, как заповедовали братья-основатели, как завершают свой жизненный путь и поныне «освящённые богами» — всевозможные кривы и вайделоты. Остальных — зарывают. Именно головой на север. Этот новый обычай метрополии начали бурно внедрять и на Поротве.
«Поротвичи» постепенно восстанавливались после разорения, к ним перебирались и уцелевшие кланы голяди. Эти шли со своими заморочками — с Велесом. Появлялись и беглые русичи. Из недобитых язычников. Со своими Сварогом, Даждьбогом, Ярилой… Кое-кто из собственных «демонстративных» христиан трансформировался в «тайных» — искренне уверовавших.
Монолитность народа и веры постепенно расползалась. В условиях «ложного крещения» и «враждебного окружения» — просто опасно.
Но больше всего Будрыса встревожили две свежие новости: о благожелательном приёме в Византии епископа Ростовского Фёдора, известного своим необузданным нравом и любовью к изничтожению язычников и еретиков. «Как Федя вернётся — такое начнётся!».
И о строительстве рязанцами крепостицы в устье реки Нары, на горке, которую огибает речка Серпейка. Подобно Коломне, запиравшей Москва-реку и вятичей, новый городок — Серпохов — должен был запереть «поротвичей».
Рязанцы пытаются взять под свой контроль всю Оку, Ростик относится к этому благосклонно — рязанцы уже «просились под руку Великого Князя». Формальный владыка здешних мест — князь Черниговский, Свояк — после уже упомянутого мною обмена подарками и дружеского обеда — позицию Великого Князя Киевского… доброжелательно учитывает. А Боголюбскому постепенно отсекаются пути на юг, к Киеву.
Передышка для «поротвичей» заканчивалась. Жернова общерусской государственной и церковной политики могли в любой момент провернуться и смолоть небольшой народ в пыль. Князю «Московской Литвы» крайне нужны были новые ресурсы. Деньги, люди… От Криве-Кривайто — больше взять неоткуда.
Повод для нового визита в Ромов был вполне уважительный — инициация младшего сына. Единственно законного с точки зрения проведённых Криве-Кривайте свадебных обрядов. Единственного «поротвического» княжича от крови Видевута.
Право на наследование следовало заверить у «высших сил», пройти аттестацию на должность — «будущий князь».
Семейка отправилась в Ромов.
«Мама, папа и я — Спортивная семья!». … Все у нас всегда в ажуре: В школе пять по физкультуре, На работе тоже все ОК! Просто некуда деваться, Хочется соревноваться И прийти на финиш всех быстрей».
В «школе», и правда — было «пять по физкультуре». Довольно изнурительные, болезненные и обидные обряды вступление в ряды мужчин по Перуну — княжич выдержал. Поскольку: «Просто некуда деваться».
Пережил символический, но весьма реально грязный уход за скотиной в роли подпаска-раба. Побиваемого и высмеиваемого «пастухами Громовержца». Вытерпел неделю ритуальной «немоты». Издевательства окружающих при езде на храмовой кляче. Чуть не умер после «испития ключевой водицы» с психотропными ингредиентами — «улёт» был сильнейший.
Как говаривал Соловей-разбойник Змею Горынычу, глядя в спину Илье Муромцу:
— Пока трезвый — нормальный мужик. А чуть выпьет: то свистишь не так, то летаешь низко.
У княжича, из-за малого веса и индивидуальной восприимчивости, реакция была ещё жёстче.
Прошёл мальчик и бой на мосту («Калинов мост») с тремя воинами в ритуальных шлемах — «головах дракона». С последующим сжиганием тел и поеданием их мяса.
Мясо дракона, со слов Жмурёнка мне на ухо — он исхитрился попробовать кусочек — было очень нежным, прекрасно приготовленным филе из конины.
Илья через набор подобных тестов прошёл у себя под Муромом. А куда было бедному еврею деваться, когда каганат гробанулся?! Но его инициация была уже в зрелом возрасте. Поэтому не сдвинулся, перетерпел перунизм и ушёл в православные святые. Именно положение пальцев его мумифицированной руки служит одним из аргументов православных богословов в части правильности троеперстия.
Будрысыч попал в руки вайделотам в более юном возрасте и хлебанул по полной. Из-за спешки ждать Перунова дня (20 июля) не стали. Обучение происходило по особо интенсивной программе с ускоренным выпуском. «Взлёт-посадка». Как шепотом сообщил на мне на ухо Жмурёнок:
— До сих пор по ночам во сне кричит и писается.
Теперь юному воину предлагалось перейти от отроческих забав с ритуальными боями, к взрослой мужской жизни. С реальными войнами.
Заодно он получил и новое имя.
— И тогда Криве-Кривайто поворотился к священному дубу, поднял свой посох в небеса и трижды вопросил: Имя! Имя! Дай ему Имя! И грянул гром, и ударил ветер по листве. И Священный Дуб прошелестел своими ветвями: Гейстаут! Вот его имя! Он прославит его!
Собравшийся вокруг нас народ восхищённо ахнул и понимающе переглянулся. Мальчишка, уже очнувшийся и перетащенный связанным к нашему бревну-плахе, гордо оглядел собравшихся и высокомерно вздёрнул нос. Завидуйте, охламоны: меня сам бог назвал!
Но вот беда: у меня с фонетикой… и с ассоциациями…
— Какой-какой гей?! Почему гей?! Такой молоденький, и уже гей? А теперь его все — будут всю жизнь в попку трахать?! Это так ваш священный дуб сказал?!
После эпически-сакрального тона повествователя мой вопрос прозвучал… диссонансно. Подросток растерянно посмотрел на меня. Смысл… он понял частично. Но — достаточно. Связка ключевых понятий: «дуб — попка» — дошла и вызвала реакцию. Лицо его исказилось злобой, и он заорал:
— Ты! Быдло неумытое! Скотина жвачная! Дерьмо православное! Я вырву твоё сердце и съем твою печень…!
Бздынь. Не надо на меня сблизи гавкать. Минимальная безопасная дистанция для гавканья в мой адрес — 10 метров. Ближе — я раздаю пощёчины. Или бью мечами заспинными. Или — штычки кидаю. Отойдите за… за буйки. Оттуда и гавкайте — я всё равно ваших гипербол с метафорами…
Фанг с сомнением рассматривает упавшего на землю мальчишку:
— Ты хочешь использовать его для… для наслаждений?
— Ну, если его бог — его геем назвал, то как ещё его использовать?! Божий промысел, воля Перуна… Кто мы такие, чтобы спорить с богами?
Фанг непонимающе смотрит на меня:
— Гей или дзгей — по вашему овод. А «таут» в наших наречиях — воин, мужчина, народ.
— О, слышь ты, хрен битый, так ты большая блестящая кровососущая муха? Которая убивается щелчком коровьего хвоста или давится двумя пальцами?!
Фанг чуть морщится — я оскорбляю древнее литовское имя. Он, конечно, смертельный враг Перуну, но издеваться над поверженным противником серьёзный воин не должен.
Я — согласен. Только мой бой с этим мальчиком ещё всерьёз не начинался. Бой, в котором бьют не мечами и топорами, а словами и символами. Где цель — не плоть и кровь, но душа и разум.
Я — не знаю. Я ещё не знаю, что я хочу захотеть! Захотеть от этого мальчишки.
Какую пользу он может мне принести? Как сказала Мара о Елице: «можешь — всё». Но — что именно? Или только, как она изобразила руками, «свернуть курёнку шейку»? А поинтереснее? Из первого, пришедшего на ум: не смогу ли я прилично «наварить» на этом подростке? Так удачно «упавшего с дуба», хоть бы и священного, в мою Пердуновку.
— Ваши говорят короче и глуше. Ваши говорят: Кестут. Это — славное имя.
— Кестут? Вот этот?! Фанг, не смеши. Этому прыщеватому куску требухи на тощих ножках до настоящего «кестута» — как до неба рачки!
Система имён в Средневековье очень… наследственная. Имя, прославленное одним человеком, воспроизводится из поколения в поколение в его семье. И в других семьях, где надеются вырастить подобных героев. Отсвет славы имени — должен помочь и сподвигнуть.
