Андрей Посняков - Корсар с Севера

Он выскочил на кормовую палубу – потный, полуголый, страшный, с бритой, по обычаю шиурмы, головой и саблей в зубах. Схватил в охапку ближайшего жопега с банником. С размаху бросил его на пушку, сбивая прицел. Черт… выронил на палубу саблю. Ну, подбирать некогда. Не дав опомниться, с разворота пнул второго – с криком тот полетел вниз и повис на пиках янычар.

Впрочем, Олег Иваныч этого не видел. Лишь краем глаза отметил, что негр на остатках куршеи вполне управился со всеми своими противниками и теперь, подобрав оружие, несся на корму. Только, если б не Олег Иваныч, вряд ли б успел до выстрела.

Руки Олега сжимали горло капитана Якуб-бея. Старик неожиданно оказался жилистым и сильным, явно не собирался уступать. Захрипев, ткнул противника в бок горящим фитилем. Ну, сволочь! Рыча, Олег Иваныч укусил его за нос. Захрустели хрящи, брызнула кровь.

Фитиль выпал из слабеющих рук Якуб-бея на усыпанную порохом палубу. Под ногами словно разверзлась преисподняя! Просыпанные заряжающими кучки пороха вспыхивали, взрывались, словно Олег Иваныч и капитан танцевали смертельные танцы на минном поле. Грохот взрывов, едкий пороховой дым и огонь разгоравшегося на корме пожара слились с криками и звоном железа внизу, в открытом трюме галеры.

Вбежавший на корму негр выбросил скамейку, присел, от ужаса зажав уши руками. Затем почти сразу поднялся и с силой уперся плечом в деревянный лафет пушки. Олег Иваныч, отбросив в сторону мертвое тело капитана, пришел ему на помощь. Лафет был стационарным и вовсе не предназначенным для подобных перемещений. Никаких колес. Зато палуба скользкая от крови…

Поднатужившись, они вдвоем подтолкнули пушку к самому краю кормы. Навалились в последний раз, крякнули… Тяжелое орудие, кувыркаясь, полетело вниз, на головы яростно сражающихся янычар.

Все. Все кончено. Оставшиеся янычары, деморализованные падением пушки, были буквально разорваны на куски разъяренной толпой. Раздались первые радостные крики, быстро переросшие в густой торжествующий гул. Бывшие невольники кричали, обнимали друг друга, подкидывали вверх снятые с янычар тюрбаны и шапки, многие плакали.

Олег Иваныч увидел шатающегося поляка. Быстро спустился вниз, обнял:

– Ян! Рад, что ты жив!

– Я тоже рад, пан Олег. Жаль Марека, бедный парень… Не дожил.

– А где Илия? Жив? Не видел?

– Где-то на баке… Да вот же он!

К корме, переступая выступающие балки, шел по дну трюма Илия, Илия Костадинос – без которого, собственно, и не было бы столь успешного бунта. Впрочем, успешного ли? Все еще только начиналось.

Люди расступались перед идущим греком, крики становились тише, вот и совсем умолкли.

Илия осторожно нес мертвое тело. Небольшое, худенькое тело подростка, смуглое, с выступающими ребрами и ужасной кровавой раной в груди.

– Это Калента, – увидев Олега, грустно пояснил Илия. – Юнга Калента, наш добрый доблестный друг. Он так хотел вернуться домой, в Иллирию… Не судьба. Хотелось бы прочитать молитву. Но не знаю, кем был Калента. Православным, католиком, униатом? Или, быть может, мусульманином?

Илия обернулся к людям:

– Друзья, нам сейчас некогда бросать в воду мертвых. Мы даже не вышли из гавани, а следует торопиться. Остальные корабли султана близки. Так поспешим же к веслам, поработаем на этот раз для самих себя!

Последние слова Илии потонули в одобряющем крике.

Опустив мертвого Каленту на мокрые доски трюма, грек осторожно закрыл глаза юноши, прошептал что-то… Оглянулся.

Корма пылала пожаром.

– Ян, там, на носу, ведра! Добровольцы пусть тушат! Остальные – на весла! Помните – с нами Ялныз Эфе!

Илия указал на Олега Иваныча.

Тот приосанился. Чего греха таить, приятны были раздающиеся приветственные крики. Положил руку на плечо безымянному негру. Представился наконец:

– Олег! О-лег.

Негр улыбнулся и по слогам произнес:

– Ваб-ба! Ваб-ба.

– Ну, пошли, Вабба, грести. Хватай весло – корабль отходит. А корму, похоже, и без нас скоро потушат.

И действительно, на корме кипела работа, быстро организованная Яном. Подвешенные на длинных веревках кожаные ведра со свистом падали в море, возвращаясь уже наполненные водой. Черная от копоти и пороховой пыли вода стекала с кормы в трюм теплыми грязными ручейками.

Освободившиеся невольники рассаживались на привычные места, брали весла. Илия встал на корме, свистнул в свисток. Поднялись тяжелые весла, одновременно по левому борту и правому. Все-таки, черт побери, весьма впечатляющее зрелище! Весла разом опустились в море. Практически без брызг.

Рывок! Рывок! Еще рывок. Раз-два… Раз-два…

«Йылдырым», лучшая галера султанского флота, захваченная восставшими рабами, вышла из гавани Хиосса, взяв курс на юг. Курс свободы.

Окатывали нос тяжелые соленые брызги. Под свист Илии мерно вздымались и опускались весла. Все как и раньше. Только нет ни плетей, ни надсмотрщиков, ни капитана. Вернее, капитан-то был – Илия Костадинос, свободный капитан свободной галеры.

Олег Иваныч греб с душой. Слева держал ручку валка грустноватый Ян. За ним – чернокожий Вабба. А у самого борта – незнакомый амбалистый мужик, как и все, бритый, с густой всклокоченной бородой. Именно его Олег Иваныч видел тогда, внизу. Знакомый звероватый облик…

Мужик тоже взглянул на Олега. Глубоко посаженные глаза хищно блеснули. И тут-то Олег Иваныч узнал:

– Матоня!

Глава 5

Тунис. Октябрь – ноябрь 1472 г.

Нет, то военных рожков

Вызов, готовящий к бою!

Я для друзей иль врагов

Волны упругие рою?

На нашей стороне деревья,

И дождь, и облака за нас.

В четыре глаза смотрит солнце,

Нетерпеливо ждет победы.

Тяжелые изумрудные волны перекатывались, нагоняя друг друга, в их покатых гребнях сверкало солнце. Судно шло левым галсом. На уцелевшей передней мачте подняли косой парус, и галерники бросили весла, используя передышку для сна.

Большинство захрапело сразу, повалившись на банки и подставив солнцу расслабленные тела. Привалившись к борту, уснул великан-негр Вабба. Ян с Олегом Иванычем поднялись на корму, к новому капитану, к Илие Костадиносу. Тот был хмур – людей, умеющих управляться с парусами, среди бывших невольников практически не оказалось. Приходилось все делать самому, ловя крутой бейдевинд при помощи двух наспех обученных молодых парней-алжирцев. Время от времени капитан мятежников бросал за корму озабоченные взгляды. Ждал погони, которая непременно должна последовать, ее просто не могло не быть, но вот что-то пока не было. А это означало одно из двух… Либо впереди, между Пелопоннесом и Критом, находились крупные силы османского флота, проскользнуть которые практически невозможно. Либо капитаны оставшихся верными султану галер решили обогнуть Крит с востока, чтобы перекрыть восставшим путь к югу, в Триполи или Тунис. Именно туда хотело идти большинство, надеясь на теплый прием со стороны Тунисского бея Османа.

Несмотря на столь верноподданнически-турецкое имя, лояльный туркам на словах, властитель Туниса проводил осторожную и хитрую политику, не очень-то считаясь с интересами султана Мехмеда. Принимал к себе всех. Беженцев из Египта, мятежных греков, испанских и португальских мавров. Даже оказывал кое-какую поддержку. Взамен же требовал не так и много: двадцать процентов добычи. Ясно, что речь шла о пиратстве, обычные рыбаки, ремесленники и торговцы не очень-то требовались ни Осману, ни простым тунисцам. То же касалось и Алжира. «Нам нужны рабы, а не конкуренты» – эта алжирская сентенция в адрес соплеменников, под угрозой меча пиренейских дворян вынужденных покинуть Испанию и Португалию, распространялась практически на весь Магриб, как называли арабы северо-западное побережье Африки. Часть бежавших с Пиренейского полуострова мавров продолжали на новом месте свои старые занятия. Искусные ювелиры, ткачи, садовники – они немало способствовали расцвету экономики Магриба. Те же, кто не умел или не хотел жить честным трудом, валом валили в пираты. Возобновились древние арабские традиции грабежа побережий христианского мира. Италия, Испания, Португалия – всюду трепетали при виде быстрых арабских доу. Говорят, смуглых головорезов в зеленых чалмах видели даже в Англии. Кроме арабов, среди магрибских (иногда их еще называли берберскими, что не очень-то верно) пиратов было много греков, иллирийцев, хорватов. Кого только не было! Владыки Алжира и Туниса принимали всех! Какая разница, кто ты? Лишь бы признавал, что нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммед – пророк его. Сущая безделица. Зря средневековых людей считают уж слишком религиозными. Ренегатство в Магрибе было настолько распространенным, что давно уже никого не удивляло. Некоторые умудрялись менять веру несколько раз. Какая, к черту, вера, когда тут такой доходный бизнес – сиречь, пиратство.