Алексей Кулаков - Наследник
Услышав последнее, церковный иерарх досадливо поморщился, а светский властитель задумчиво нахмурился, тут же непроизвольно положив пальцы на виски.
– Он меня вопросил о найденном, я ответил. Потом сам его спросил, по чьему дозволу он переворошил все мои вещи. Он же в ответ стал лаяться на меня всяко и обвинил в волховстве.
Увидев, как отец опять нахмурился и прикрыл глаза, Дмитрий легко поднялся, обошел столец, на котором сидел батюшка, и охватил его виски своими ладонями.
– Ох!..
Макарий, открывший было рот для вопроса, чего же было такого дальше, что духовник по сию пору лежит пластом и стонет, невольно поперхнулся – при виде того, как светлеет и свежеет лицо государя. О чем-то глубоко задумался, время от времени косясь то на купель, почти до краев наполненную святой водой с самого Афона (да и сам он ее на всякий случай дополнительно освятил), то на царя, чьи морщинки разглаживались прямо на его глазах. А потом медленно, осторожно и словно бы с опаской посетовал:
– Нога что-то разболелась… Видать, сызнова к дождю. Руки у тебя легкие, отроче, не поможешь ли?
Детская рука почти невесомо легла на правое колено. Кстати, и в самом деле вечно ноющее слабой болью – возраст, будь он неладен, возраст!.. А рука немного полежала и убралась, забрав с собой застарелую ломоту. Владычный митрополит встал, немного походил, в растерянности потыкал пальцами в лист, вглядываясь и в упор не видя все его странные значки и сокращения.
– Давно ли ты можешь целить наложением рук, отрок?
Иерарх следил только за наследником, а посему упустил из виду, как переменилось лицо его царственного отца.
– С тех пор как умер и воскрес, владыко.
Тут уж лицо переменилось и у изрядно умудренного жизнью Макария, вдобавок они с великим князем синхронно перекрестились.
– Когда же это?.. Гхм…
Архипастырю душ православных внезапно вспомнилось, как старший из царевичей угасал в Александровской слободе, его худенькое тельце и землистый цвет лица.
– Отчего же таил в себе столь великий дар?
– А я не хочу и не буду целить никого, кроме родной крови. Поэтому, владыко, боль твоя со временем вернется.
Оценив неожиданно жесткий изгиб юных губ сына (а владыке отчего-то померещилось, что у юного отрока из глаз на миг проглянул его ровесник), в разговор вмешался отец. Вполне уже отошедший от новости касательно того, что у него в семье растет будущий высокочтимый святой, – пусть в отдаленной, но все же вполне вероятной перспективе.
– Это знак благоволения Господня! Благодарственный молебен!..
– Не стоит торопиться, государь.
Без всякого почтения прервав великого князя, митрополит ласково, но в то же время быстро выпроводил юного наследника из своих покоев. Два высших лица государства Московского помолчали – один успокаиваясь и отгоняя прочь радостное возбуждение и гордость, а второй борясь с собственной растерянностью и обдумывая дальнейшие шаги. Как оказалось, мысли у царя и митрополита шли по схожим дорожкам.
– Надобно Митеньку в Кирилло-Белозерскую обитель…
– К святому старцу Зосиме, что тако же осенен благодатью лечить человецев простым наложением рук. Там и воссияет истина, не желанием нашим, но волею Его!
В покоях вновь сгустилась тишина.
В поездку по святым местам царевич Димитрий Иоаннович выехал (вернее, выплыл по Волге-матушке) тихо и скромно: всего лишь полсотни дворцовых стражей охраны, личная челядинка, боярин Канышев, двое подьячих Бронного и Земского приказов (дабы не прекращать учения наследника государственным делам) и комнатный боярин митрополита Макария. Еще было несколько слуг и повар, а в последний момент в распоряжение скромного путешественника откомандировали стольника из тех, что помоложе. Ах да!.. Недавно появившийся подручник наследника Михайло Салтыков тоже плыл – и надо было видеть, какими завидущими или даже откровенно злыми глазами провожали его остающиеся в Москве родовитые отроки. Да и отцы их тоже время от времени нехорошо так поглядывали на оружничего, умудрившегося в обход более знатных бояр и князей пристроить своего отпрыска в ближний круг будущего государя. Сам же путь в неполных шестнадцать дней для Дмитрия пролетел быстро и незаметно: упражнения в лучной стрельбе, с саблей и особенно рогатинкой, к которой у него оказался природный талант; редкие уроки верховой езды во время коротких остановок на берегу, общество словоохотливых подьячих… А перед тем как заснуть, он за три-четыре часа полностью выматывал и «осушал» средоточие, по капельке, по чуть-чуть развивая и пополняя свои силы, а вместе с ними и возможности. Красота!..
Собственно, вид Сиверского озера, на берегу которого полторы сотни лет назад и вырыл свою пещеру монах Кирилл Белозерский (с коей и началась вся немаленькая ныне обитель), вызвал в нем даже какое-то недовольство. Только-только он приноровился к новому распорядку дня, появились интересные результаты в тренировках со средоточием – и на тебе, опять вынужденное затворничество и многолюдство!.. Слава богу, что монастырские предстоятели обладали невероятной чуткостью и сами пошли навстречу всем тайным пожеланиям дорогого гостя, выделив ему в качестве жилья одиночный «номер». В котором из мебели была только узкая лежанка, а на стенах антикварная штукатурка, то есть отделка натуральной известью, просто побеленные (да и то неравномерно). Впрочем, первенцу царя все понравилось: сопровождающих разместили отдельно от него, обществом своим монаси не докучали, а жесткое ложе было очень даже полезно для спины. И заметный холодок от стен совсем не мешал, даже наоборот, способствовал более крепкому сну. Ему ли бояться холода?.. Зато все семь дней, что наследник «вылеживался» в гостевой келье, ему за малым исключением никто не мешал погружаться в глубины собственного дара – уже одно это разом окупило все неудобства столь внезапного путешествия. Вдобавок царевича немало позабавило выражение лица настоятеля, лично навестившего его ранним утром восьмого дня, дабы пригласить на общую с братией молитву, когда он в тонкой льняной рубашке и штанах, босоногий, с едва заметным румянцем, спокойно поднялся с ложа и с явным НЕЖЕЛАНИЕМ покинул свою келью. Да и потом неявно демонстрировал это самое нежелание, исправно посещая все общие мероприятия, часть которых подозрительно смахивала на хорошо замаскированные обряды изгнания нечистой силы. И каждый раз наслаждаясь, хе-хе, повышенной задумчивостью игумена обители отца Варлаама, а заодно ставя его в весьма затруднительное положение своими как бы детскими вопросами. Что за незнакомые молитвы и чины богослужения? Ведь хоть и мал наследник годами, а все основные службы и молитвы знал, что называется, назубок. Отчего всех святой водой чуть окропили, а в него брызнули полной мерой? Что за странные расспросы и еще более странные проповеди?.. Душевное равновесие настоятеля спасло только своевременное разрешение-допуск царственного отрока к богатейшей монастырской библиотеке: увидев все одиннадцать полок с двумя сотнями и еще десятком книг, девятилетний мальчик разом потерял все свое любопытство. Точнее, перенаправил его в сторону накопленных обителью пергаментных сокровищ, даровав игумену шесть спокойных дней.
– Поздорову тебе, отрок.
Неохотно оторвав взгляд от увлекательнейших древнерусских хроник и машинально перебросив закладку на нужную страницу, Дмитрий поднял голову на очередного докучливого чернорясника, пару раз моргнул… И быстро поднялся на ноги, вежливо поклонившись. Потому что монах, столь не вовремя отвлекший его от чтения раритетной рукописи, выглядел еще старше, чем владычный митрополит Макарий, а глаза имел не менее умные. Такие умные, что разом понял еще не заданный вопрос:
– Девять десятков лет мне минуло в прошлом году, отрок. Можешь звать меня отец Зосима. А вот как мне тебя звать?
Вроде бы простые слова – а сколько смыслов в них было скрыто!.. Впрочем, малолетний гость обители тоже смог удивить своего нежданного собеседника.
– Учеником.
– Хм!.. Учеником, говоришь?
…Полтора месяца спустя два монаха неспешно гуляли рядом с белокаменной церковью Иоанна Предтечи. Потрепанная ряса и более чем почтенный возраст одного и высокий сан второго ничего не значили в их разговоре: первый еще помнил нескладного певчего церковного хора Василия Рогова, ставшего по зову души вначале послушником, а затем и монахом Кирилло-Белозерского монастыря. А второй искренне почитал одного из своих наставников, бывшего ему едва ли не ближе родного отца, и никогда не отказывался припасть к мудрости воистину святого старца. Особенно в столь важном вопросе, разрешения которого с равным нетерпением ждут как архипастырь Московский и всея Руси, так и великий государь Иоанн Васильевич.
