Дмитрий Полковников - Герой не нашего времени. Эпизод II
Комдив вновь зло посмотрел на генерал-майора. Нет, командующей 4-й армией его не убедил!
– В отличие от вас я знаю, что такое современная война!
Лицо Коборкова залилось краской. Зачем попрекать его тем, что он не участвовал в боях с белофиннами! Это верх наглости!
– Вы плохо читали заявление ТАСС от 13 июня. Нападения Германии не будет! Скажу по секрету, наши дипломаты договорились с немцами смягчить обстановку и отвести пехоту с двух сторон в тыл на пятьдесят километров.
«Комдива это должно остудить, – похвалил себя за выдумку Коборков. – Что-то часто рядом с Бугом люди стали сходить с ума. Узнать бы, кто на самом деле воду мутит».
«Да он же врёт!» – упёр в него гневный взгляд Азаренко.
«Ну что же, – подумал командарм, – тогда поступим, как поступал в подобных случаях командующий округом. В конце концов, тут армия, а не дешёвый балаган!»
– Вашу мать! Один нашёлся такой умный! Думаешь, будет война? Никакой войны не будет! Не прекратите разговорчики, построю дивизию и тебя впереди да прогоню строем до Минска и обратно! Идите, готовьтесь к показным учениям и приведите парки с техникой в порядок, стыдно будет перед округом!
Словно соглашаясь с ним, на германской стороне приветливо махнули рукой: наблюдатели заметили на башне советского генерала. Коборков сразу очнулся и взглянул на циферблат.
Задержался дольше планируемых пятнадцати минут, а его время расписано вперёд больше чем на неделю. Коборков работал, крутился, решая одновременно сотни дел и не доверяя никому. Любая мелочь требовала его личного участия.
Он понимал, что это неправильно. Но штаб во главе с этим Санталовым просто погряз во фрондёрстве. Жаль, не получается быстро сменить старую команду, всюду поставить своих людей.
Если бы спустя час на восточном берегу на минуту утихла стройка, то люди, может, и услышали бы далёкий гул моторов. Моторизированные и танковые части немцев получили сигнал «Дортмунд», означавший, что кампания начнётся, как и запланировано, 22 июня, и начали выходить на исходные рубежи для атаки русских позиций[110].
Эрих Кон завершал совещание офицеров разведбатальона[111].
Приказ о начале операции привёз курьер из штаба дивизии, и они вместе с семьёй, временно выселенной из будущей прифронтовой зоны, собрались на лужайке, соседствующей с яблоневым садом и добротным домом какого-то хозяйственного поляка.
Офицеры в серо-голубой форме уютно устроились в разнокалиберных деревянных креслах, собранных по всей деревне, прячась от солнца в тени деревьев. Естественно, самое мягкое и глубокое сиденье приберегли для командира.
Перед началом чуть подурачились, не переходя рамки разумного. Впрочем, солдат рядом нет, а денщики и водители удалены на такое расстояние, где не могут ничего подслушать.
Они дружески погоняли мяч, потолкались, похлопали друг друга по плечу. Достали из хозяйской клетки полуголодного кролика и подразнили им овчарку начальника штаба. Под хохот они смотрели, как кролик, спасая свою жизнь, метался из стороны в сторону, пока, к общему разочарованию, не стукнул лапой по носу собаки и, пока та приходила в себя, успел забиться в какую-то норку.
– Итак, начнём. – И гауптман представил инструктора из отдела пропаганды.
– Господа, окончательной и полной ориентировки по поведению германских войск в Советском Союзе в настоящий момент нет[112].
Во втором ряду кто-то многозначительно присвистнул: надо же, во время Французской кампании было иначе. Далеко не безразлично, с каким настроением их встретит население очередной страны, где вермахту обязательно вновь предстоит блеснуть победами.
– Не надо скепсиса. Я сообщу вам основные указания, которые могут быть дополнены. Всё решает командование, – недовольно проворчал лектор и углубился в белый лист с грифом «секретно». – «Первое: следует разъяснить солдатам и местному населению, что противником Германии является исключительно еврейско-большевистское советское правительство со всеми подчинёнными ему сотрудниками и коммунистическая партия, предпринимающая усилия, чтобы добиться мировой революции. Второе: по отношению к своему населению Советы проводят политику неограниченного насилия. Ссылаясь на этот факт, надо подчёркивать, что вермахт пришёл в страну не как враг, а как освободитель. Но все факты сопротивления со стороны небольшевистских элементов не должны оставаться безнаказанными. Третье: мы по всей строгости законов военного времени будем карать шпионов, диверсантов и тех лиц, кто нанесёт ущерб германским войскам. – Офицер пропаганды подождал, пока все запишут слова документа, „по поручению” подписанные начальником оперативного управления ОКВ. – Господа, а теперь уберите ручки и блокноты. Фюрер желает расчленить Советский Союз на отдельные государства, но ничто не должно преждевременно привести население к подобной мысли. Надо избегать выражений „Россия”, „русские”, „русские вооружённые силы”, меняя их на слова, показывающие нашу борьбу только против большевизма: „Советский Союз”, „народы Советского Союза” и „Красная армия”». Это всё, и, как видите, господа, я как всегда краток.
– Так что станет в будущем с этими зверями?
– Примерно так: Советский Союз, как государство, подлежит ликвидации. Часть территории включат в рейх, на остальной будут созданы дружественные для цивилизованного мира государства: Белоруссия, Украина и Кавказия. Русские будут оттеснены за Урал. Есть ещё вопросы? Нет? Тогда я вас покидаю.
Теперь пришла пора Кону оглашать доведённые до него инструкции.
– «…Большевистский солдат потерял право на обращение с ним, как с истинным солдатом, по Женевскому соглашению. Он не будет воевать по-рыцарски и сразу готов убивать наших товарищей в спину», – закончил читать инструкцию гауптман.
– Беккер, что вы морщитесь?
– Может, объясните прямо и без метафор?
– Выражайтесь подробнее, – улыбнулся Эрих.
– Господин гауптман, – ехидно продолжил доктор-ветеринар, заставший ещё Первую мировую войну, – вот была у нас раньше книжечка «Преступления русских войск»[113], так там слова на любой кровожадный вкус – «изнасилования», «грабежи», «живые щиты из немецких пленных». Выражались бы просто: большевикам сдаваться нам ни к чему.
– Да, именно так, – улыбнулся гауптман, – надо разъяснить солдатам, что этот противник состоит не из людей, а сплошь из животных и извергов. Вермахт выполняет долг перед Германией, предупреждая вторжение варваров с востока. Но требую избегать эксцессов без приказа. Насилие и другой ненужный садизм будут наказываться.
– А после боя?
– Как обычно, господа. Мне странно слышать подобный вопрос от вас. Ничто не помешает солдатам потратить избыток ярости на врагов в случае их сопротивления. А тех, кто выживет, пусть отправят в лагерь. Однако русских офицеров чином от капитана и выше предварительно надо допросить.
– Даже евреев комиссаров?
– Да, если имеет высокий чин или сдался без боя. Можете даже отправить их в тыл, всё равно селекцию в пересыльном лагере они не переживут. А против зачинщиков азиатских методов борьбы, оказывающих сопротивление, действуйте незамедлительно и без рассуждений!
– Но среди них могут быть и…
– Семиты их навсегда испортили, – пресекая невысказанный вопрос, пояснил присутствующий здесь инструктор роты пропаганды.
По законам рейха в немецкий народ входили шесть рас. Одна из них – восточно-балтийская. Её представители жили и в славянских землях. Особенно много на севере, где Нева впадает в Балтийское море, а Двина – в Северное море. Но если фюрер считает именно так, значит, ему виднее. В конце концов, они люди маленькие и далеки от высоких сфер политики. Их дело выполнить приказ, огнём и мечом смести очередное препятствие для нации.
– Не забывайте всегда снимать ремень, – сострил доктор, желая свести всё к шутке. – Если попадётся девица, то вместо галифе должна упасть юбка.
Все сразу заулыбались. Бабы-комиссары – экзотика русской кампании. Женщинам нет места на фронте! Дети, кухня и церковь – вот удел материнских воспроизводителей нации.
Новые приказы вызвали двойственное чувство. Впрочем, на войне как на войне. Там не место морали, внушённой родителями в родном Фатерлянде. Жестокость необходима. Вовремя проявленная, она даёт поразительный эффект, уменьшая потери. Но всякая такая акция должна обязательно проходить под контролем командования.
Случаи, когда разгорячённые боем солдаты приканчивали пленных, неизбежны в любой войне. Но в Европе они сразу пресекались, иначе командиру грозил полевой суд. Неконтролируемая бесчеловечность неизбежно превращает армию в банду патологических убийц, способных воевать лишь с подобными себе ублюдками, а метко стрелять – только по беззащитным людям. Участие в акциях устрашения не укрепляет, а разрушает психику.
