Андрей Буянов - Сорняк
Миша это понял и попытался объяснить, вертя перед собой небольшой уголёк, вытащенный из костра. Он долго пытался объяснить старику, что если разгоревшийся костёр присыпать землей и выждать пару дней, то получится вот такой вот древесный уголь. И что он, уголь то есть, вещь в хозяйстве крайне полезная и важная. Про то, что вещь полезная, Хуг понял, не понял только, с чего это обычный уголь стал так необходим? Пришлось пообещать, что если он даст ещё одну охапку дров, чтобы так же спалить их во-он в той соседней ямке, то через пару дней Миша покажет ему, для чего такой уголь понадобился.
Старик согласился и даже сам принес дрова, забавно ковыляя на сделанном из ветки костыле. Правой ноги-то у него не было. Откусил её давным-давно ему кто-то по самую коленку. Второй костёр также запалили и также засыпали. Ещё немного постояли, помолчали. И разошлись по своим делам. Нет, поговорить – они бы каждый с удовольствием, но как говорить-то, когда меж ними встал во весь свой рост самый натуральный языковой барьер? А говорить о высоком и об абстрактном, равно как и о тонком технологическом процессе, языком жестов довольно проблематично и уныло.
С того времени прошло два дня, и уголь, как Миша понял, раскопав одну из ям, у него теперь был. Осталось только соорудить меха и горн. Небольшой мех из грубой шкуры он попросил сшить Тую, буквально на пальцах объяснив, чего хочет. Та только кивнула, снова ничего не сказала, но было видно, что не очень довольна очередными мужьими закидонами. Ладно бы хоть толком объяснить мог зачем, но тот лишь показывает, что угли надо раздувать, а зачем для этого делать мех, если на них можно просто дуть, сказать не может. В общем, сегодня Мише предстояло собрать этот горн, обмазать глиной и оставить сохнуть до завтра, а уж завтра… Но это завтра, а сегодня надо работать.
С каменной кладкой сложностей, как ни странно, не возникло. Камни Миша подбирал аккуратно и подходящие по размеру, стыки обильно промазывал глиной, и так, провозившись до вечера, соорудил почти полутораметровый конус без верхушки шириной сантиметров в семьдесят, а снизу имеющий небольшое, размером со средний арбуз, поддувало. Хотел было выложить от поддувала две стенки в разные стороны, чтобы ветер улавливать, но потом плюнул, посмотрел на закат и пошёл домой. Нужно было проверить, как жена справилась с мехом, поплясать с мужиками, да и вообще поспать. Хорошо хоть закидоны его ещё терпят, списывая странности на обычаи его неведомого племени. С другой стороны, сейчас такой период, что все в роду ничего толком не делают. Еда запасена на всю зиму, охотники собираются на Большую охоту – штуку сакральную, но отнюдь не необходимую. Все работы, что нужно было сделать, уже давно переделаны в ожидании зимы. Поэтому, по сути, сейчас весь род ничем таким важным для выживания не занят, даже краски и те давно готовы и для себя, и для торга. Так что делают каждый что-то для себя, самовыражаясь по-своему.
Вечером при свете костра он плясал со всеми ритуальные танцы, пил брагу, подвывал протяжным, на одной ноте песням. Койт что-то всё это время говорил речитативом, иногда как и все подвывал песню, а в конце, набравшись браги, громко сказал что-то напутственное, аля благословление, и ушёл к себе в дом спать. Мишка тоже поднялся и пошёл к себе.
Его провожали сочувствующими взглядами: оно и понятно – такой сильный и свирепый воин, а охоты не знает почти. Не иначе шаман его племени обряд посвящения неправильно провёл, иначе никак не объяснить отсутствие у Мисшии охотничьей удачи. Но это не беда, летом старый Койт возьмёт его с собой на обряд посвящения охотников соседнего рода и там, вместе с молодыми, проведёт его и над Мисшей тоже и вернёт ему удачу. Не в первый раз Койту исправлять за чужими шаманами-неумехами…
Наутро Миша, проснувшись, выбрался из хижины и пошёл к центральной площадке провожать охотников. Одно из преимуществ, как и недостаток маленького поселения, это то, что в нём при всём желании не проспишь. Как кто-то проснулся, начинается возня и суета. Она распространяется по посёлку со скоростью степного пожара при хорошем ветре, так как спит тут народ чутко и при всякой возне предпочитает лишний раз проснуться: жизнь способствует.
Мужчины рода важно попрощались и ушли с видом полной и неподдельной гордости вниз по склону холма к берегу реки. Там они дружно вытащили из выдолбленной в обрывистом берегу пещеры длинные лодки-долблёнки и, напоследок помахав руками и уложив копья на днища, взялись за вёсла. Весь род застыл у проёма в чахлом заборе на низкой насыпи, что опоясывал всё селение по кругу. Стоят все – от мала до велика, и среди них он, Мишка, стоит почти по самому центру – как главный сейчас воин рода рядом с Койтом и смотрит вдаль. Сзади и чуть-чуть на отдалении стоит хромой Хуг, и уже за ним – бабы и детвора. Иерархия, блин… Мишка оглянулся. Сзади него стояли все, весь род-племя. Они смотрели на уходящих мужей, отцов, братьев и иногда на него. Причём во взглядах, брошенных на него, не было ни капли насмешки, скорее наоборот, надежда, что всё будет хорошо.
– Ну что же, – пробормотал Миша, смотря на небольшую толпу и на неказистый забор вокруг селения, – будем надеяться, что никто незваный к нам за это время не придёт.
Народ ещё немного постоял, посмотрел вдаль на уплывающие лодки и разошёлся по своим делам. Мишка спустился к горну, посмотрел, как тот просох. Ночью вроде дождя не было, поэтому вся конструкция должна была схватиться. Потрогал рукой стенки, немного толкнул – горн стоял прочно и не шевелился.
– Хорошо! – протянул Мишка и пошёл в селение за дровами.
В самом низу горна выложил небольшой «домик» из сухих палок, по бокам, для общей массы, напихал веток кустарника. Затем принялся таскать уголь и выкладывать его послойно с набранным грунтом. Слои делал не такие уж и толстые: угля где-то пять сантиметров, грунта – три. Где-то на метре набранная руда закончилась, а вот угля ещё осталось довольно много. Тогда Миша его собрал в короб и перенёс под навес.
После этого проковырял в сухой глине на горне дырочку, вставил туда костяной кончик меха – обломок полой кости, сужающийся к концу. Сходил к реке, набрал сырой глины и густо замазал верхнюю часть поддувала… Потом подумал и расковырял всё обратно. Если тут всё будет закрыто, то как он этот горн зажжёт? Хотя решение уже знал. Сходил до своей хижины, набрал в маленькую глиняную плошку ещё тлеющих углей из очага и, вернувшись к горну, высыпал их перед поддувалом, палочкой запихивая под сложенные дрова. Вроде бы с приготовлениями всё.
Мишка взялся за мех. С утра он его успел опробовать только пару раз, когда привязывал к нему палки и насаживал костяной носик. Поэтому ещё раз его внимательно осмотрел, качнул пару раз и потом, видя, что вроде как всё в порядке, вставил передний край в наконечник и дал первый качок.
Сначала ничего особенного не происходило: Мишка качал, угольки трещали, но ничего не загоралось. Затем как-то резко разгорелось, огонь прямо вспыхнул: видимо, схватились подсохшие ветки кустарника. Подождав, пока окончательно разгорится, Миша почти полностью заткнул поддувало сырой глиной, а сам принялся равномерно качать воздух. Через некоторое время из горна повалил густой чёрный дым, постепенно делающийся всё светлее и светлее.
Пришёл Хуг. Долго ходил вокруг да около, а потом что-то спросил, указывая на вырывающееся при очередном качке пламя из поддувала. Мишка, которому качать мех уже порядком надоело, смахнул капельку пота с носа – жарко же возле раскаленного горна! – изобразил жест, мол, не понял, и продолжил качать. Хуг ещё постоял немного, поцокал, а потом, поняв, что время для разговора с использованием жестов не самое подходящее, ушёл обратно. Затем пришла ребятня. Эти оставались до самого конца, сновали туда-сюда неподалеку, но на большое расстояние не уходили. С разговорами они к Мишке не лезли, потому как знали, что за такие дела лезущему под руку мальцу может и подзатыльников достаться, что Мишу устраивало.
Мишка вытащил из носика разболтавшийся мех, отложил его в сторону и сам сел на утоптанную глиняную площадку, смахнув со лба пот. Посмотрел на небо – день уже давно перевалил во вторую половину. Это сколько же он возился так? Часов, наверное, пять-шесть, не меньше. Посмотрел на горн. Его стенки раскалились, глина местами потрескалась и выпала, камень пусть и не светился, но пыхало от него жаром – дай бог! Но это все было уже не так важно. Всё, что было внутри горючего – прогорело. Теперь осталось дождаться, пока всё остынет, не спеша выломать снизу глиняную пробку и выковырять оттуда наружу оставшееся содержимое. А пока… Пока надо передохнуть и по возможности перекусить.
Погрозив для профилактики молодёжи кулаком, чтобы к горячему не совалась, Миша поднялся и поспешил к себе в хижину к жене и обеду, точнее – полднику и ужину.
Туя, увидев грязного, провонявшего потом и сажей мужа, молча повела Мишу мыться… А там, пока мытьё, пока всё остальное, только ел Миша уже в темноте, решив разбирать горн уже следующим днём. Жена сидела рядом и привычно что-то щебетала, Миша улыбался и изредка кивал, так они и сидели у своего домашнего очага, а потом там же и уснули, утомленные ласками и укрывшись одеялом из сшитых овечьих шкур.
