Студент 3 - Всеволод Советский
— Кстати, фамилия Жирков ничего не говорит?..
Хафиз честно напрягся, вспоминая… Признал:
— Нет, ничего.
— Ладно. А вот отсюда самое интересное.
И я поведал о том, в качестве отработки Кайзер предложил Витьке втихую приторговывать якобы афродизиаком (само слово, конечно, не употребил), но похоже, это особый, уникальный вид наркотика, работающего в сумме с эротическим возбуждением. Нетрудно понять, сколько найдется охотников на него! Принимаешь препарат, занимаешься сексом… и хапаешь такой приход, по сравнению с которым обычный оргазм кажется жалким подскоком по сравнению с взлетом истребителя. Опять же якобы! — якобы препарат этот импортный, но у меня складывается гипотеза…
— … а папаша этого барыги не кто иной как химик. Наш коллега. Более того! Я установил, что когда-то он работал вместе с Беззубцевым…
Тут последовал краткий рассказ о ловком карьеристе Жиркове-старшем — хотя, конечно, дело-то не в нем, а в более чем возможном знакомстве Жиркова-младшего с Беззубцевым. Откуда выстраивается вполне разумная линия. Вот она.
Талантливый ученый и совершенно аморальная личность, профессор Илья Аркадьевич Беззубцев синтезирует реально сильнейший психотроп, резко обостряющий сексуальную активность. Считая, что это изобретение тянет где-то на Нобеля, и уж во всяком случае, на немыслимые деньги и славу, профессор держит его в секрете и приступает к тайным испытаниям на окружающих. А заодно и бабла срубить чутка — почему бы и нет, если рубится?.. Он привлекает темного жулика Жиркова, которому легко найти богатых лохов, сплетя сказку о драгоценном импортном «эликсире любви». А параллельно с этим пробует испытать средство на своей любовнице.
И вот тут что-то пошло не так. Передоз, либо аллергия. Короче говоря, для Ларисы этот препарат оказался роковым. Беззубцев, конечно, в психологическом шоке, а помимо того, человек умный, он сознает, что его связь с погибшей — не секрет. Стало быть, взгляды, сплетни потянутся к нему… Правда, серьезных обвинений из этого не слепишь, но и пересуды ни к чему. И лучше пока отлежаться, поразмышлять, выстроить линию поведения…
— Не исключаю, что и посоветоваться с какими-нибудь знакомыми юристами! — вклеил я неожиданно озарившую меня мудрую мысль. Хафиз поощрительно кивнул, но я видел — слушая, он стремительно соображает нечто свое. А я продолжил.
Итак, Беззубцев уходит в тень, а Жирков приступает к реализации, подставляя под возможный удар наивного лопуха Витьку Ушакова. Чтобы в случае чего отмазаться — я не я, и лошадь не моя… Сегодня он должен передать студенту расфасованные дозы этой «мечты озабоченных», и вот отсюда мысль…
Тут я прервался, многозначительно взглянул на секретаря.
— Продолжай, — спокойно кивнул тот.
— Ты можешь взять сколько-то вещества на анализ? В свою лабораторию. И вынести вердикт профессионала.
Хафиз помолчал. И после паузы спокойно сказал:
— Конечно. Во всяком случае приносите. Когда сможете?
— Да сегодня он должен получить! После занятий. Когда к тебе зайти?
Он глянул на наручные часы:
— В пять часов удобно?
— Давай в семнадцать тридцать на всякий случай? Для гарантии.
— Добро, жду.
И распрощались.
Пообедать я не успевал. С легким чувством голода понесся навстречу «Истории КПСС». Все-таки замечательно читает Бутусов! Песни, а не лекции!..
У самого входа в аудиторию я чуть не столкнулся с Любой.
— О, Василий!.. — улыбнулась она как-то странно — умудренно и слегка печально, что ли. Так, наверное, могла улыбнуться гетера Аспасия, наставница Сократа. — Слушай, загляни ко мне после занятий. Есть одна тема.
— Хорошо, — я кивнул, и тут, как на грех, из лекционного зала вышла Лена — дернуло сунуться именно в этот момент. Закон подлости никто не отменял.
Как писали второстепенные беллетристы в девятнадцатом веке — «ее прекрасные очи грозно сверкнули»… И не придерешься! Полная правда: сверкнули прекрасные очи, прямо-таки хлестнули взором по Любе, благо та не видела, стоя спиной к этим самым очам.
— Только на минутку, — сказал я так, чтобы Лена слышала. — У меня дел много.
— Ты смотри, какой деловой, — усмехнулась Люба. — Да нет, минутный разговор.
— Есть, — сказал я и поспешил в зал, предчувствуя вечерние разборки с Леной.
Мы с ней особо не договаривались, скорее по умолчанию вели себя так, как будто между нами ничего нет. Я, собственно, к этому относился спокойно: знали бы о нашей связи, не знали, судачили, нет… все это ниже плинтуса. Но Лена почему-то страшно смущалась, комплексовала, это я понял и без слов. А может она просто упивалась такой игрой в тайную любовь, не знаю. В любом случае я ее не донимал, сознавая сложность процессов в девичьей душе. Но догадался, что вечером мне будут вилы — допросы с пристрастием о том, почему «наглая особа» смеет лезть с некими загадочными темами в наш мир для двоих… Ну да ладно! Переживем.
В аудитории я взглядом отыскал Витьку, а точнее, он мне сам рукой помахал. И я устремился к нему. Вид постарался сделать приподнято-озабоченный: как бы весь я в непростых, но успешных трудах. Помогло. Витек явно воспрянул:
— Ну что? Есть контакт?
— Есть, — я присел рядом.
— Ну?
— Антилопа гну! Не для посторонних ушей, — произнес я вполголоса. — Ты когда… к этому? В четыре вроде бы?
— Ну да.
— Занукал! Не нукай, не запряг.
Витек проглотил это смиренно. Я продолжил:
— Смотри: ты к нему в четыре. Как вы там будете тереть терки, я не знаю, но ты старайся процесс контролировать. Не затягивай.
Он чуть было не «нукнул» еще раз, но спохватился:
— Нн… Да, разумеется!
— Отлично.
Тут в аудиторию ворвался слегка запыхавшийся Бутусов:
— Здравствуйте! Извините за опоздание, сейчас начнем!..
Я пригнулся к Витьке и шепотом сказал: в семнадцать двадцать я буду ждать его в вестибюле главного корпуса. Дальнейшие инструкции — там.
