Господин следователь 3 - Евгений Васильевич Шалашов
— О делах, говоришь? — призадумался батюшка. — Если о делах, тогда придется еще бутылку коньяка доставать. И под деловые разговоры лучше пить чай, а не кофе.
— Только всю не пей, — строго сказала матушка. — И мальчику много не наливай. Споишь ребенка.
— Так он и так пьет, словно муха, — возмутился батюшка. — Пока его спаиваешь — сам сопьешься. Эх, Степана нет, придется самовар самому кипятить.
Кажется, я остался без кофе. Ну, что поделать. Кабинетный самовар стоял там, где ему и положено — в кабинете у батюшки, хотя, вроде к чему бы ему там стоять? Все равно чаем занимается камердинер.
Отправили матушку спать, сами занялись самоваром. Поначалу хотели отнести в кабинет воду и угли, но решили, что проще притащить сам самовар. В нем и всего-то литра полтора, нам хватит.
Смешно, наверное, со стороны наблюдать, как двое солидных мужчин, в мундирах (у одного генеральский!), при орденах, наливают воду в самовар, засыпают угли. А вице-губернатор, оказывается, вообще позабыл, как ставят самовары. В трубу, правда, воду он не пытался залить, как немецкий шпион со старой картинки, но смотрел растерянно. Хорошо, что сын молодец, управился. Все-таки, у меня опыт, приобретенный, благодаря на «эгоисту».
Но вот, самовар вскипел. Дальше мы принялись искать — где заварочный чайник, где заварка? Опять-таки — повезло вице-губернатору с сыном. Он и чай отыскал — в буфете, на верхней полке. И чайник. Не зря я судебный следователь!
Ладно, на самом-то деле я просто вспомнил, где хранит все это дело моя хозяйка. Зато коньяк и рюмки отец отыскал без труда.
Потом мы с отцом потащили все наверх. Подумаешь, расколотили чашку, рассыпали по полу конфеты. Посуда бьется к счастью, а с конфетами ничего не сделается, я их аккуратненько соберу, они в фантиках.
Никто ничего не видел, а мы с господином вице-губернатором не признаемся.
Я не решился поставить самовар на сукно, потянул к себе какую-то папку, но отец зашипел — дескать, тут депеши секретные, которые он домой для работы брал, подставь лучше что-то попроще, вроде министерских Циркуляров. Их все равно присылают в губернию сотни по две, а то и по три, непонятно, куда и девать.
Установили самовар, расставили чашки, насыпали конфет прямо на стол. Батюшка пошел готовить закуску — то есть, резать сыр и лимон, а я сбегал в свою комнату за тетрадкой. Той самой, за которой ходил в лавку собственными ножками. Только, она уже не чистая, а записана наполовину.
Я же, умник такой, в Череповце потратил несколько вечеров, чтобы освежить в памяти и бертильонаж, и дактилоскопию, записал все, что удалось вспомнить. И, разумеется, оставил записи в своем кабинете, в здании Окружного суда. Собирался ведь заскочить, забрать, а потом из головы вылетело.
Мы пили чай, батюшка время от времени отхлебывал по половинке рюмочки, а я, листая, тетрадь, вещал об антропологической системе регистрации преступников, предлагая организовать при Санкт-Петербургской сыскной полиции специальный кабинет, в котором задержанных станут измерять по самым различным параметрам: рост, высота сидя, ширина вытянутых горизонтально рук, длина и ширина головы, правого уха, левой ступни. У меня вышло семь параметров, но в реальности их должно быть больше[1].
Вице-губернатор внимательно слушал, время от времени задавая вопросы:
— А как станем женщин измерять? Волосы мешать станут. Да и как полицейский мужчина будет бабу, пусть и преступницу, обмерять? А что с детьми делать? У нас сегодня немало малолетних воров, с ними-то что? Они, чай, расти станут? Чтобы путаницы не было, как листы измерений раскладывать станем?
Вопросы, нужно сказать, достаточно дельные. И отец еще не спросил — возможно ли такое, что параметры совпадут? Но Чернавский-старший, хотя и не был полицейским, как таковым, был прекрасно осведомлен о необходимости регистрации преступников. Несовершенная регистрация лучше, чем никакой.
— Имеются, в твоих предложениях и недочеты, и сыровато, но общую суть уловил, — сказал отец. — Если все оформить, как следует, до ума довести, а еще неплохо, чтобы таблицы или картинки нарисовать — как и чем измерять, то не стыдно уже к министру идти. Скажи-ка, что ты собираешься с предложением делать?
— Думал тебе отдать, — сказал я. — Я ведь тут никаких открытий не сделал, прочитал где-то, что в Европе уже такое используют. Вроде, в Париже. Фамилию даже слышал — Бертильон. Не то жандарм, не то просто чиновник. Так что, бери, дорогой батюшка тетрадь, до ума доводи — все тут твое.
— Получается, что я у сына славу краду?
— Эх, батюшка, какая слава? Я ведь тоже могу сказать — батюшка, ты мне карьеру устроил, сколько денег в меня вложил? Ищешь, как бы Ваньке экзамены сдать, диплом получить.
— Так-то я, — проворчал отец.
— Батюшка, не обижайся, но ты сейчас ерунду говоришь. Я ведь не подарок отцу делаю, а просто полезную штуку хочу внедрить. Сам понимаешь, что антропометрия — штука нужная. Череповец, уж на что маленький городок, но и в нем «Иваны Родства не помнящие» встречаются. А в Петербурге? В Москве? А как внедрять? Одно дело судебный следователь Чернавский, мальчишка, совсем другое — товарищ министра. У действительного статского советника больше возможностей новинку внедрить. Мы с тобой пользу принесем. К тому же, если чисто меркантильные интересы взять, я тоже в накладе не останусь. Если отец вверх пойдет, то и меня потащит. Чем плохо?
— Эх, Ванька, ну и сукин же ты сын. Понимаю, вроде и красть у сына неудобно, но тут ты прав. Да, а ты просчитывал, во сколько это нововведение обойдется?
— А что там считать? — удивился я. — И что там может чего-то стоить? Линейку какую-нибудь приладить, вот и сойдет.
— Эх, Ваня, вроде ты и умен, а простых вещей не понимаешь, — вздохнул отец. — Все наши реформы — пусть даже маленькие, упираются в деньги. Или в отсутствие оных! Для начала потребуется человек, который преступников измерять станет. А человек — это штаты, это жалованье. Пусть даже канцелярист без чина,
