Физрук-8: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
— Да брось ты! Это они прикалываются так, пугают…
— Ты так думаешь?
— Конечно, у меня этих приколистов целый класс. Я уже привык к их фокусам.
— Ладно…
Я помог ей донести покупки до квартиры и даже занес внутрь. Несмотря на то, что в квартире было пока маловато мебели, все же чувствовался чисто семейный уют. И я решил, что завтра же позвоню мебельному мастеру и уточню, готов ли мой заказ?
— Ну все, я побежал! — сказал я Ксюхе.
— Спасибо тебе, Саша!
— Не за что!
Она поцеловала меня в щеку и я отправился к Рунге, благо и время уже подоспело.
Глава 10
Еще будучи в «Гастрономе», я купил бутылку пятизвездочного армянского коньяку, зная, что Карл не равнодушен к этому напитку, а для Гретхен — коробку дорогих конфет. Дверь мне открыл хозяин. Едва переступив порог, я уловил вкусные ароматы, доносящиеся из кухни. Ну кто бы сомневался! Эмма Францевна не может не угостить гостей своими кулинарными шедеврами. Карл пожал мне руку и недоуменно уставился на дверной проем, видимо, ожидая, что войдет и Вилена, но я вынужден был его разочаровать.
— У нее бюро райкома, — сказал я. — Видимо, придет позже.
— Ну хорошо… Тогда, если не возражаешь, пойдем посмотрим каким стал наш клуб.
— Конечно!
— Дорогая! — крикнул Рунге. — Мы с Сашей пойдем посмотрим клуб.
Вытирая руки фартуком, из кухни вышла хозяйка.
— Здравствуйте, Саша! — сказала она. — А где же Вилена?
— Добрый вечер, Эмма! — откликнулся я, вручая ей конфеты и бутылку. — Она придет позже.
— Тогда поскорее возвращайтесь, — проговорила Гретхен. — Будем ужинать.
Мы с Карлом вышли из квартиры. Спустились на первый этаж. Оказавшись на улице, обогнули дом и спустились по ступенькам к двери подвала. Рунге отпер ее и зажег свет. Обычный подвал стало не узнать. Стены сверкали свежей краской. Причем, выкрашены они были в разные цвета, а потолок разрисован под небо. Ближе к выходу это потолочное небо словно затянуло перистыми облаками, чуть подсвеченными розовым, в середине — оно было безоблачно синим, а у дальней торцевой стены становилось фиолетовым, с серебристыми пятнышками звезд.
— Утро, день и вечер, — прокомментировал эту роспись Карл. — Облака и звезды нарисованы люминесцентными красками. Тихон обещал сделать прибор, который бы регулировал освещение автоматически в соответствии с особой программой. Так что — звезды и рассветные облака будут светиться.
— Супер! — оценил я.
Кроме покраски, в подвале были и другие изменения. Пол покрыт линолеумом, водопроводные и отопительные трубы искусно задекорированы деревянными решетками и панелями. В дальнем конце подвала сооружена полноценная эстрада, не хватало только занавеса, кулис и прожекторов для подсветки. В общем, я увидел воплощение проекта Эммы Францевны. Понятно, что еще потребуется раскошелиться на оборудование, ткани для кулис и занавеса, мебель и разное другое.
Меня эти расходы не смущали. Пусть литейские толстосумы раскошеливаются. Осталось только навести среди них порядок. Жихарев-Стропилин вознамерился подгрести весь теневой бизнес под себя. Придется ему эти загребущие руки укоротить. Кстати, я еще не закинул привезенные из Москвы лейблы Антипычу. А заодно придется серьезно с ним потолковать. Объяснить доходчиво, что пришла пора переориентировать подпольный пошивочный цех на производство продукции так сказать — отечественных брендов. Да и сам цех лучше вывести из подполья. Ему же самому будет лучше.
— Слушай, Карл, — обратился я к другу, когда мы вышли из подвала, которому вскоре суждено стать детско-юношеским клубом «Романтика». — А какие интернаты есть в окрестностях Литейска?
— Ты имеешь в виду — школы-интернаты? — уточнил он.
— Да, наверное…
— В окрестностях — не знаю, — подумав, ответил он. — В городе есть детский дом имени Ушинского на одноименной улице. На улице Марата Козея — школа-интернат для детей, живущих деревнях, где нет своих школ. Вот, пожалуй, и все… А зачем тебе это?..
— Да так…
Мы поднялись в квартиру. На кухне нас уже ждал накрытый стол. Осталось только вымыть руки и занять почетное место гостя. Хозяин взялся разливать коньяк, а хозяйка — раскладывать по тарелкам приготовленное ею овощное рагу с мясом. А ведь на столе был еще и пирог. Некоторое время все были заняты поеданием этой вкуснятины. Потом пришло время кофе, в которое тоже можно было добавить по капельке коньячку. Гретхен предложила мужчинам перебраться в гостиную, дабы расположиться с большим комфортом.
— Только и вы к нам присоединяйтесь, Эмма, — сказал я ей. — Тем более, что мне нужно с вами поговорить.
— Обязательно присоединюсь! — пообещала она.
Рунге взял поднос с кофейником, чашками и сластями, я прихватил початую бутылку и рюмки. Мы расположились в гостиной на диванчике, а посуду поставили на изящный столик, который в помещичьи времена называли курительным. В кофе капать пятизвездочный напиток не стали, а хлопнули по-рюмашке. Поговорили о съемках будущего фильма, о предстоящем кинофестивале. Затронули и школьные дела. Карла удивляло насколько присмирела в последнее время завучиха. А потом он сказал:
— Сегодня я увидел на уроке Севу Перфильева, поговорил с ним, он сказал, что это ты привел его в школу.
— Утром обнаружил его у себя в квартире, — откликнулся я. — Сначала подумал — воришка, а оказалось — хозяин.
— Так Перфильевы раньше жили в твоей квартире?
— Да. И я решил, что пусть пацанчик в ней пока поживет. Чего ему в Затонье делать?
— Верно, — согласился Рунге. — Хороший парнишка. Ему нравится немецкий язык, он у меня на уроках регулярно читал наизусть стихи Гёте и Гейне, а также фрагменты из пьес Шиллера и рассказов Гофмана. Да и Трошин всегда был им доволен. Мальчишка интересуется историей. Так что поступок твой, дружище, заслуживает всяческого одобрения.
— Его отца посадил капитан из ОБХСС по фамилии Киреев, который и меня таскал на допросы, — сказал я. — А потом еще пытался втянуть в преступное сообщество Зимина.
— Надо же! — удивился Карл. — Ты раньше об этом не рассказывал.
— Раньше было нельзя. А сейчас Киреев сам сидит в СИЗО, за ним много разных делишек числится.
— Я и представить не мог, что сотрудники милиции могут заниматься чем-то незаконным.
— Чего только не бывает.
Мы помолчали, потом я спросил о том, что меня волновало сильнее, чем оборотни в погонах.
—
