Под знаком феникса - Герман Иванович Романов
— Вот я к тому и клоню, что пути назад нет. Потому тебя и не спрашивал — меньше о том знаешь, быстрее на допросах отмучишься, терзать не так будут, — в голосе «Лаэ» прозвучала безысходная тоска.
— А ты что хотел, Альберт? Я могу принести огромную пользу стране, но меня даже к стенке не поставят, так умучают, ведь я влез туда, куда вход другим заказан. Потому полный по фамилиям список знаю только сам, а ты лишь то, что он существует, и не более. Потому тебя не казнят, но засадить могут всерьез и надолго.
— Да я понимаю это, Эльзу жалко…
— И мне жалко, потому я сейчас скажу тебе то, о чем никто не должен знать. Вас всех помурыжат и постращают, однако возьмут подписки о неразглашении, и выпустят на свободу.
— Хотелось бы узнать почему?
— Тебе не стоит этого знать, и другим тоже — но так оно и будет, — Павел внимательно посмотрел на эстонца и негромко произнес. — Я приму меры, чтобы случилось именно так. Никто вас не тронет, даже наградят. Но это будет только в том случае, если я им живым не достанусь. Вот потому-то попросил у тебя оружие. Но о том ты молчи и не сознавайся, вали все на меня. А мертвые сраму не имут, как сказал Святослав.
— Почему ты так уверен?
— Потому что вы все есть обмен на неразглашение имен «источников» — баш на баш, угроза всегда будет действенной, если тот, на кого она направлена, хорошо знает о возможности ее реализации. А я пойду до конца — так необходимо, без этого никак, просчитывал варианты как мог. Еще раз скажу — никто вас не тронет!
Павел старался говорить как можно убедительней, планы у него на этот счет имелись, но реализация могла быть не раньше августа. Так что требовалось время, и он надеялся только на то, что их розыск окажется для КГБ безрезультатным или надолго затянется. Однако на это рассчитывать не приходилось — одна маленькая ошибка, которая даст зацепку и все будет окончено гораздо быстрее, так что не следует уповать на судьбу.
— У тебя ведь было прозвище?
— Да, конечно, как без него. Макс…
— От Максима? Пулемета или человека?
— Да нет, была акция, за год до распада СССР, в которой я приказал действовать максимально жестоко. И поступил сам также, потому что не мог иначе. Ты видел хоть раз, как разъяренная толпа головы человеческие пинала, будто футбольные мячи?!
— Не приходилось, — негромко отозвался эстонец. — Расстрелы видел, спаленные дома с людьми тоже, но такое нет.
— А ведь это не эсэсовские каратели, нет, еще наши советские люди. Но весь налет с них схлынул в одночасье, и полезла самая жестокая азиатчина, когда в долине погром устроили и людей безжалостно резали. И организовали это действо не отпетые ваххабиты, а вполне себе люди на должностях в обкоме и КГБ. Местные баи уже тогда себе будущие ханства выкраивали, с партбилетами в карманах и депутатскими «флажками» на лацканах пиджаков. И знаешь в чем соль?
Вопрос Павел задал риторический, и не стал ждать на него ответа, глядя на посеревшее лицо ветерана.
— Я действовал вопреки приказу. На их преступления не должен был обращать внимание, мы выполняли иную задачу. Не стали поступать по завету — не суди, да не судим будешь…
— Даже не верится, что через десять лет такое в нашей стране произойти может. Ведь ничего такого и близко нет.
— Потому что гнойник еще вызревает, это дело долгое, «Лаэ». Разве ты не видишь, что идеологическую войну мы уже проиграли не только снаружи, но изнутри. Головы людям засоряют вполне бытовыми вещами — все стремятся достать дефицит — стенку гарнитурную, машину, цветной телевизор, джинсы прикупить, дубленку. Запад бьет по брюху, и правильно делает, а нам ответить нечем. Наша идеология больна старческой импотенцией, а все призывы разбиваются о реальность. Заврались, создав мир иллюзий, в который они сами и поверили, если клинические тупицы, или давно не верят — тогда законченные циники. А партия…
Павел рассмеялся, причем взахлеб, утирая слезы. Посмотрел на эстонца и сказал:
— Анекдот вспомнил. Один старый басмач решил в КПСС вступить, подал заявление, его на комиссию вызвали. Пришел оттуда мрачный, родные стали спрашивать, в чем дело. Он и говорит:
«Задал мне председатель комиссии вопрос — был ли я в банде басмачей. Я и ответил, что был, вот мне и отказали в приеме».
Родные заохали, говорят ему — зачем ты правду сказал, солгал бы, всего дел то. А тот со вздохом и отвечает:
«Да как самому курбаши в лицо соврешь, ведь он секретарь обкома и про всех знает!» После слов Никритина эстонец рассмеялся, но как то невесело, а Павел продолжил говорить:
— Вот тебе маленький пример, совсем недавний — трое хулиганов ходят к школе, а ведь там партийная и комсомольская организация. И все боятся этих уродов до дрожи в коленях. И это уже сейчас! А как пресловутая «перестройка» начнется, то бандитизм волной хлынет и все подомнет под себя — рэкетиры, «моталки» и прочие «отморозки». Это социализм, который мы построили?! Наши правители прос…ли будущее!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 25
июнь-июль 1978 год
— С ума сойти можно! Вовремя успели!
Председатель КГБ Андропов не спал уже целые сутки, после того, как ему принесли три вскрытых в секретариате конверта, отправленных неизвестным по обычной почте. Одно послание предназначалось собственно ему самому, а вот два других содержали копии писем, отправленных на имя министра внутренних дел Щелокова и члена Политбюро Суслова, отвечавшего в СССР за идеологию.
Связываться с последним, которого на Западе именовали не иначе как «серым кардиналом Кремля», Юрию Владимировичу очень не хотелось, но все же придется — сведения носили государственную тайну и требовалось серьезно ограничить круг ознакомленных с нею. Но вот то, что придется ехать к Брежневу, это верно. И там его ждет самая настоящая «головомойка», и в этом сомневаться не приходилось. И за меньшие промашки во времена Сталина могли к стенке поставить.
