Утро под Катовице-2 - Николай Александрович Ермаков
Примерно через полчаса моя машина догнала дивизионную колонну, которая несмотря на понесенные тяжелые потери упрямо шла к линии фронта. Пристроившись сзади, мы также поехали в западном направлении, по пути подбирая отставших доходяг.
* * *
Утром восемнадцатого июля дивизия (точнее говоря, то, что осталось от её передового отряда) перешла через Днепр по мосту у Рогачева и встала лагерем, чтобы пополнить свои ряды за счет скопившейся у переправы человеческой массы — здесь были маршевые роты, пришедшие с востока, новобранцы, мобилизованные в близлежащих селах и тысячи дезертиров, отловленных подразделениями НКВД. Кого-то из дезертиров показательно расстреливали, но большую часть военные трибуналы приговаривали к смертной казни условно и вновь направляли в боевые подразделения. Мою автороту также пополнили четырьмя видавшими виды полуторками, почти полностью возместив потери от бомбежки под Славгородом, где были уничтожены пять машин, приданных артиллеристам, и выбыло шесть бойцов. В течении дня мы заправились и провели техническое обслуживание всех автомобилей автороты, в том числе и тех, что были приданы дивизиону ПТО. Всё остальное время я занимался со своими подчиненными строевой, боевой и политической подготовкой, пока была такая возможность.
На следующий день около десяти часов меня нашел вестовой и передал распоряжение явиться к подполковнику Рогачеву, временно исполнявшему обязанности командира дивизии. Пройдя полкилометра по тщательно замаскированному лагерю, я добрался до небольшой рощицы, в которой обосновался штаб соединения. Рогачева я застал около штабной палатки, разговаривающим с незнакомым мне пехотным капитаном. Увидев меня, командир дивизии сказал, обращаясь к своему собеседнику:
— Ага, вот и Ковалев пожаловал! Ты только глянь — сразу видно — орёл! Даром, что младший лейтенант, а уже два ордена! — и продолжил говорить, уже обращаясь ко мне, — Ставлю тебя командиром третьей роты третьего батальона, это твой комбат, капитан Тарасов. Приказы уже оформляются, позднее ознакомишься. Иди принимай роту. Времени мало — выступаем через час.
Ну что сказать? Всё подробно объяснили, так что оставалось только взять под козырек и пойти вслед за комбатом, который сразу стал вводить меня в курс дела:
— В роте сейчас двести восемнадцать бойцов и командиров, набрали здесь с запасом, из них девяносто три — это новобранцы и дезертиры, так что будь внимательнее. Командиры стрелковых взводов — зеленые выпускники девятимесячных курсов, зато замки опытные сержанты. Пулеметным взводом командует сержант Малинин, да там и пулемёт-то всего один.
— Что с оружием?
— Шесть «дегтярей», один «Максим», два миномета. От фашистских бомб крепко нам досталось — и люди погибли, и оружие потеряли. Хорошо хоть винтовки есть.
— Подводы?
— Три штуки на роту, больше нет, не проси.
Ну и как тут воевать? Ни нормальных командиров, ни оружия, ни транспорта. Да и вообще сплошная задница. Если командуя автомобильной ротой, был хоть какой-то шанс отсидеться в тылу, то тут… шансы выжить, честно говоря, мизерные. Чует моё сердце, что бросят нас в скором времени в самую мясорубку. Курва!
Тем временем мы подошли к расположению роты и капитан дал команду строиться в четыре шеренги, представил меня и ушёл. После чего я подозвал к себе командиров взводов, познакомился, приказал готовиться к маршу и пошел в автороту за вещами. А когда вернулся, уже поступила команда становиться в походные колонны. Я закинул чемодан на подводу, предварительно достав из него добытый на финской войне бинокль, затем проконтролировал построение, принял доклады о готовности, сам доложил комбату, после чего занял место впереди ротной колонны.
* * *
За два дня, что мы шли, я проклял пехоту всеми известными мне бранными словами на всех известных мне языках. Ехать целый день на полуторке тоже, разумеется, не легкое дело, но, пся крев, топтать и глотать дорожную пыль целый день под палящим июльским солнцем — это действительно адово занятие. За эти неполных два дня рота, ещё не вступив в бой, успела понести немалые потери. Шесть красноармейцев погибло и одиннадцать получили ранения в результате авианалетов, семерых пробрало поносом аж до госпитализации, а четверо дезертировали, растворившись в темной ночи. Поэтому, когда вечером двадцатого июля вместо отдыха нам дали команду окапываться, я поначалу даже слегка обрадовался, но услышав от комбата, что моей роте отводится линия фронта шириной почти километр, несколько приуныл. Сплошную линию траншей такой протяженности вырыть не получится, даже если копать всей ротой всю ночь.
Вышел на свои будущие позиции, покрутился, повертелся. Ровное как стол поле засеянное яровой пшеницей, лишь едва заметное понижение в сторону фронта. Ну и где копать? М-да. Тяжела командирская ноша.
— Быстров, — обратился я к вестовому, — Зови сюда командиров взводов!
Боец убежал, а я, пока окончательно не стемнело, стал в бинокль осматривать дальние подступы. Наши части располагаются фронтом на северо-запад. Впереди видны лишь ровные поля с редкими рощицами. Слева окапывается наша дивизия, упираясь дальним от меня флангом в небольшую деревушку. Правее меня начала зарываться в землю уже другая часть, похоже, что кавалерийская. А я, получается, на стыке.
Когда подошли командиры взводов, я им показал где и как рыть траншеи, на что Степашов, командир первого взвода осмелился возразить:
— Не по уставу это, ячейки надо копать.
— В ячейках ваши новобранцы да бывшие дезертиры при первых выстрелах усядутся на дно и кто их потом оттуда выколупывать будет? Сам будешь по полю на пузе ползать? — младший лейтенант задумался, потупив глаза, а я продолжил обращаясь
