Порождения войны - Яна Каляева
Никакие проверяющие из Петрограда в пятьдесят первый не ездили.
— Поздно уже, Прохор, — сказала Саша. — Пора назад. Мы же сможем тут развернуться?
* * *— Ну что, Гинзбург, справляешься с работой комиссара?
Саша вздохнула в телефонную трубку.
— Не знаю, как и сказать, Глеб Иванович. То, что Князев не выгнал меня взашей с порога, или что похуже — это, пожалуй, достижение. Но пока единственное. Я тут скорее придаток к интендантской службе, чем комиссар.
— Князев доверяет тебе?
— Полагаю, пока нет.
— Что ж. Продолжай действовать по обстановке.
— Что мне еще остается, Глеб Иванович.
— Новостная сводка вчерашняя к вам не поступила еще? Адмирал Колчак убит. Причем не нашими. Дуэль, едва ли не из-за женщины, или что-то столь же несуразное.
— Колчак? Военный министр Омской Директории? Ну, хорошая же новость, — предположила Саша. — Пускай наймиты капитала передавят друг друга, как пауки в банке. Мы сэкономили, можно сказать, патрон.
Директорией называли Временное всероссийское правительство, пытавшееся собрать вокруг себя антибольшевистские силы.
— Патрон мы сэкономили, — согласился Бокий. — Но как бы не вышла боком нам такая экономия. В Омске военные перешли уже практически к открытому противостоянию c Директорией. Назревал переворот, и именно Колчака прочили в диктаторы.
— Так же и Временное правительство летом семнадцатого не могло поладить с собственной армией. Господа офицеры мало что способны не то что решать, но даже и видеть за рамками сугубо военных задач. Они исходят из того, что стоит им перебить нас, большевиков, как сами собой воцарятся законность, порядок и процветание. Эсеры из Директории раздражают их тем, что постоянно разглагольствуют о материях, непонятных им.
— Покойный Колчак таков и был. Потому, скорее всего, не представлял бы для нас особой опасности в роли Диктатора, или кем бы он там себя провозгласил. А вот что начнется теперь… Есть там одна достаточно зубастая группировка. Собрал ее вокруг себя некто Михайлов, прозванный за любовь к интригам Ванькой-Каином. Есть весьма популярный генерал Алмазов, поднявший летом восстание против власти Советов — так мы потеряли Сибирь. Им, разумеется, недостает видения перспективы. Да и к народу обратиться им не с чем. Я хочу, чтоб ты следила за развитием событий.
— Конечно. Но почему вы так странно сказали — чтоб я следила? То есть я стараюсь быть в курсе конечно, комиссару положено. Но вы же что-то другое имели в виду, Глеб Иванович?
На линии пошли помехи.
— Я не хотел, чтоб ты уезжала на фронт, — сказал наконец Бокий. — Но сейчас думаю, может, для тебя это и к лучшему. Северо-Западная армия Юденича штурмует пригороды Петрограда.
Саша не сразу нашлась с ответом. Остро захотелось прислониться к стене, но телефонный провод так далеко не тянулся. Пришлось стоять с незащищенной спиной.
— Нет, — сказала наконец Саша. — Нет, Глеб Иванович, этого ведь не будет.
— И смерть бывает партийной работой, — ответил Бокий. — На случай, если… прервется телефонная связь: помни, что я тебе сказал. Будь умной, много умнее, чем ты есть. Так нужно. Теперь от полковых комиссаров станет зависеть многое; в итоге, возможно, едва ли не все.
* * *Саша в изнеможении опустилась на сваленные у рельсов пустые ящики. Разгрузка поезда и приемка снаряжения шла весь день, с утра и до вечера. Десятки сверок, шесть актов о выявленных недостачах, четыре экспертных заключения о браке в партии, пять созвонов с Петроградом по скверному станционному телефону. Привезли, конечно, не все, что Саша заказывала. Но она не первый раз имела дело со службами снабжения и запросы составляла с учетом неизбежных сокращений и потерь. Так что, с известными оговорками, можно сказать, что пятьдесят первый полк теперь укомплектован всем, что нужно для следующего боя.
Саша пыталась закурить, но спички отсырели в кармане. Князев выступил из сумерек и поднес Саше бензиновую зажигалку.
Забавно, вяло подумала Саша, если он скажет, что теперь, получив это все, полк переходит в белую армию. И пристрелит комиссара прямо тут, на этих ящиках. Ну и пускай. Она слишком вымотана, чтоб что-то почувствовать.
Сказал Князев, разумеется, совсем другое.
— Недурно сработано, комиссар. Полк к выступлению готов.
— Это хорошо, — отозвалась Саша. — Об этом я обязательно сообщу в политдонесении. С которым тянуть уже невозможно. Хоть я не смогу там написать, что мне удалось хотя бы начать настоящую работу комиссара в полку.
— Дак пиши чего вздумаешь, — пожал плечами Князев. — Это твоя печаль, комиссар. Плевать я хотел на ваши партийные дела.
— Я не буду писать в политдонесении о том, чего не было. Но ведь и писать обо всем, что было, не обязательно. Например, нет никакой необходимости доносить о госте, который был здесь незадолго до меня.
Князев сел на соседний ящик. Глянул на Сашу с интересом. Улыбнулся. Закурил свою трубку.
— Продолжай, комиссар, — сказал он мягко. — Любопытно, много ли ты поняла.
Сашу пробил озноб. Наверно, вместе с сумерками наступил мороз.
— Полагаю, это был твой знакомый по Большой войне, — сказала Саша, стараясь, чтоб голос звучал твердо. — Полагаю, он прибыл сам, не стал посылать никого. Хотел заинтересовать тебя своими идеями о железном порядке, в которые сам свято верит.
Князев глубоко затянулся.
— Товарищ, — поправил он. — Не знакомый — товарищ. Хоть и из дворян он. Но на фронте не велика важность. — Князев помолчал немного. — Он жизнь мне спас в шестнадцатом. Себя под огонь подвел, а меня вытащил. Хоть и не обязан был.
— Я понимаю, — ответила Саша. — Федя, ты мне тогда сказал, что не хочешь, чтоб твои дети жили под этим их солнцем, под которым каждому отведено его место. Но ведь если б ты согласился на то, что тебе предлагали… у твоих детей было бы тогда не самое плохое место.
— Это по-своему даже хуже. Быть наверху. По-другому, но не слаще, чем внизу. Все они там переламываются. Я Щербатова-то хорошо знаю. И эти его идеи, про железный порядок и великую нацию… они не его. Словно ему кто нашептал. Да, многим эти слова по нраву. Устали все от войны,
