Генри Олди - Механизм жизни
Ободрил, нечего сказать!
Князь закусил губу. Скачет? Скачет! Белая тень на коне бледном, в светлом плаще с капюшоном, с пелериной, будто в саване могильном. Молодая, строгая, из-под капюшона пряди волос выбиваются.
Ты ли, Молодица? Из песни пожаловала?
– К-куда? Куда, пся крев?!
Эх, пан Woronoy! Верил тебе, как с человеком речи вел. А ты чего сделал? Кто тебя просил за белой тенью сворачивать? А ежели бы она в пропасть нырнула? В омут речной?!
– Stoj, cholera!
Громко голос прозвучал, спугнул вечернюю тишину. Встали разом – два коня, два всадника. Был лес, явилась поляна, а в центре – беседка из камня-мрамора. Удивился князь: выходит, мы в парке? А там и понял: нечему дивиться.
Сюда, видать, и заманивали.
Рука потянулась к верной трости, притороченной к седлу. В кого стрелять станешь, улан? В призрачную всадницу? Во Вражью Молодицу из песни? В девушку, что заблудилась меж аллей – или просек, кто их в России разберет?
Или в самом деле храбрость заговорила? Во всю глотку благим матом заорала?
– Serez-vous m’aider à descendre le cheval?[21]
Шляхтич – и в лесу шляхтич. Если дама обращается с просьбой – спеши к ней, не размышляя. Кто она – случай, обман зрения или панна Smierć – не важно.
– Oui, мadame!
– Я опоздала на встречу, мсье Волмонтович. Не по своей вине, но опоздала. Мсье Орловский указал, в какую сторону вы поехали, остальное было несложно. Эти места я знаю с детства. Пришлось, правда, сделать крюк. Вы избрали странный маршрут, князь!
Капли дождя, злясь, барабанили по крыше. Беседка оказалась вместительной, спрятав от непогоды и людей, и животных. Осталось место и мраморному Аполлону, для которого вся красота и строилась. Стучи-колоти, пан Дождик.
Не страшно, мы в домике!
– Собственно, мсье Орловский и виноват. Хотел договориться с вами лично, он по-своему очень ревнив… Что с вами, князь? Такое впечатление, что вы увидели призрак.
Волмонтович лишь сглотнул. Очки надо было брать, х-холера! Тогда бы не скользили белые пятна вдоль кромки леса, не чудились «явления»! Обман чувств, как и объяснял пан академик. Правда, окуляры у нас обычные, без зрительных хитростей. Черное стекло – защита от солнца. Но… Допустим, привык видеть все сквозь темный занавес, вот и вышла осечка.
Могло такое статься? По крайней мере логичнее встречи с призраком.
– Зовите меня Хеленой. Только не мадам – мадемуазель.
Придираться Волмонтович не стал. Хелена – значит, Хелена. Мадемуазель. А вот поинтересоваться, чем он, скромный путешественник, обязан столь романтической встрече, хотел – и не успел.
– Я искала вас, князь, чтобы сказать: вы правы. Императора Николая должен убить русский. Мы нашли такого человека. Но и вы тоже нужны. Наш кандидат излишне горяч, ваша твердая рука – залог поддержки на крайний случай.
Все стало ясно.
4
– Вы не ошибаетесь, князь. Русские любят «царя-батюшку». Однако даже в простом народе хватает недовольных. Раскольники, сектанты; родственники тех, кого отправили в Сибирь… Впрочем, наш случай много проще.
Мадемуазель Хелена взмахнула изящной ручкой.
– Представьте себе дворянина. Род древний, но захудалый. Не богат, не слишком привлекателен; немолод, наконец. Но этот жантильом встретил очень красивую девушку. Первую красавицу России! Сыграли свадьбу. Однако на свою беду молодожены попались на глаза его величеству. Наш император – великий ценитель женской прелести. Говоря языком черни, бабник.
Волмонтович чуть не присвистнул.
Господи, как просто! А он про Святую Русь толковал!
– Остальное, думаю, понятно. Над незадачливым мужем потешается весь Петербург. Все, что он может сделать, – оставлять супругу в тягости, чтобы та пореже танцевала на балах в Зимнем. Смешно! Но это нам смешно, а ревнивцу не до смеха.
– Все просто, – повторил Волмонтович уже вслух. – О женщины!
– О мужчины! – рассмеялась в ответ Хелена. – Между прочим, чтобы отправить меня на охоту за вами, кое-кому тоже пришлось очень постараться. Обошлось без ревности – мне пообещали иное…
Уточнять девушка не стала, как и Волмонтович – переспрашивать. Гуляй они ясным днем в Булонском лесу, все было бы понятно: панна Хелена не прочь пококетничать. Правда, мы не в Булони…
– Как видите, князь, даже в случае неудачи все будут говорить не о политике, а о ревнивце, поднявшем руку на развратника. Но вы постарайтесь, чтобы неудача прошла стороной. Незадачливого супруга мы с вами назовем – мсье Cricket…
– Pan Swierszcz, – механически перевел князь. – А по-русски?
Хелена вновь засмеялась:
– Так и будет – Сверчок. Мелюзга, которая вопреки пословице не желает знать свой шесток. Нравом он истинный африканец: страстен, горяч, необуздан. Вот вы и побудете рядом; русский и поляк – вместе. За нашу и вашу свободу! Za naszą wolność i waszą! Правильно?
Волмонтович кивнул.
– Раз так, я… мне надо подумать… – Голова слегка кружилась. В висках стучали назойливые молоточки. Мысли путались. Хелена казалась прекрасной, ради нее хотелось совершить подвиг. – Если сами русские считают, что смерть тирана – в интересах их родины…
– Не только России, князь!
Лицо Хелены исчезло в густых сумерках.
– Это часть великого замысла, проекта, который осуществляется уже больше века. Для его пользы работали многие – алюмбрады, масоны, французские инсургенты, британские виги; Клаб, декабрь на Сенатской площади… Свободная федеративная Россия станет союзником Объединенной Европы – континента без границ и таможен, с единым гражданством и законами. Еще две федерации охватят Северную и Южную Америку. Мы объединим лучшую часть Человечества, а потом поможем остальным народам Земли! Представляете? Вы успеете увидеть зарю Прекрасного Нового мира!
На какой-то миг Волмонтович поверил – так убедительно звучали ее слова.
– Я вряд ли успею. А вы?
– Не стоит об этом, князь. Каждый получит свое. Я прогулялась по осеннему лесу, вдохнула чистый воздух, побеседовала с настоящим мужчиной. Даже сумела чем-то помочь Будущему. Со мною щедро расплатились… А сейчас – пора!
Она вывела кобылу из беседки, ловко вскочила в седло.
– Прощайте! И не ищите встречи со мной, князь. Не торопитесь!
– Мадемуазель! Куда же вы?!
Ему не ответили. Силуэт всадницы растворился в вечерней мгле. Волмонтович успел лишь заметить, что девушка скачет не к покинутой ими просеке, а в лесную глушь.
– И что пан Woronoy изволит посоветовать? Ехать вслед за нею?
– Или тебя, пан Казимир, бабка в детстве сказками не баловала? – сказал в ответ верный конь. – Или не знаешь, куда такие девки по ночам ездят? По чьей воле? Велено тебе не торопиться – не торопись!
То есть не сказал, конечно, – лишь гривой мотнул.
Но вполне мог бы.
Сцена девятая
О вы, счастливые науки!
1
– Ваше сиятельство, к вам посетитель.
– Кто?
– Мэтр Гамулецкий. Говорит, ему назначено.
– Впусти. И оставь нас.
– Слушаюсь…
«…и повинуюсь», – хотело добавить ехидное эхо, но оробело и сочло за благо промолчать. Давно изучив характер хозяина дома, эхо хорошо знало, когда шуточки уместны, а когда – лучше воздержаться.
– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
Возникший на пороге старик молодцевато щелкнул каблуками. Эхо вздохнуло. Что дозволено фокуснику, запрещено ему, тайному дыханию особняка.
– Здравствуйте, Антон Маркович. Присаживайтесь. У вас есть новости?
Густой, низкий голос хозяина наполнял кабинет до краев. Он растекался маслом, проникая в каждую невидимую глазу щель. Наружу, однако, голос выплескиваться не спешил. Окажись по чистой случайности кто-нибудь за дверью – не расслышал бы ни слова.
Гамулецкий проследовал к свободному креслу. Рядом, на столике черного дерева, горела одинокая свеча. Ее пламя отражалось в полированной поверхности. Казалось, в темной глубине кто-то стоит, подняв над головой еще одну свечу. Когда иллюзионист сел, свет рельефно облил его всего: лицо, сухонькую фигуру, нервно сцепленные пальцы рук. Хозяин же остался в тени. Угадывался лишь массивный силуэт в громоздком, похожем на трон «вольтеровском» кресле у камина – холодного, несмотря на осень.
– Так точно, ваше высокопревосходительство. Разрешите доложить?
– Не паясничайте, Антон Маркович. Роль прапорщика вам не идет.
– Ну почему же? В отставку я вышел коллежским регистратором, а в «Табели о рангах» сей смехотворный чин как раз и соответствует воинскому прапорщику. Как прикажете в таком случае обращаться к, считай, генерал-аншефу?[22]
– Вы прекрасно поняли, о чем я. Давайте к делу.
– С удовольствием. Новости у меня самые наилучшие. У нас есть взрывчатка! Чудо, а не взрывчатка. Сильнее пороха и абсолютно не подвержена действию влаги. Велите приступать?
– Ну-ка, поподробнее, – в голосе хозяина кабинета не чувствовалось доверия. – Что значит: есть? Два дня назад не было, и вдруг – voila? Прямо как в одном из ваших трюков.
