Владимир Ступишин - Моя миссия в Армении. 1992-1994
Параллельно продолжались выступления в нашей прессе людей, открыто ориентированных на Турцию и пытавшихся доказать, что эта наша соседка якобы и «не собирается сама заполнять геополитический вакуум, который образуется с уходом России» из Закавказья, а печется лишь о создании неких «буферных нейтральных зон безопасности», и все это «никакого отношения к пантюркизму, паносманизму или панисламизму не имеет». Более того, один особенно усердный пропагандист турецких интересов, чьи слова я только что процитировал, договорился до того, что в подходах Турции к конфликтам нет ничего такого, что противоречило бы нашим национальным интересам, и они вообще обещают нам «исключительные выгоды». Этот автор только почему-то забыл, что Турция продолжала держать целую армию в боевой готовности, развернутую против порядков нашей Закавказской группы войск, и подвергала вместе со своим азербайджанским союзником жестокой блокаде нашего союзника в лице Армении, а от блокады, как известно, страдали и российские экономические и научно-технические интересы, связанные с Арменией. «Независимая газета» опубликовала 26 октября статью этого протурецкого лоббиста как его личное мнение, но в действительности речь шла об откровенной заявке позиции тех российских политических кругов, которые в 1992 году считали по каким-то ведомым только им причинам ориентацию на Турцию особенно выгодной и пытались выдать собственные корпоративные интересы за общенациональные. Они, эти круги, делали все, чтобы притормозить налаживание отношений с Арменией, не останавливаясь перед подталкиванием правительства к ликвидации российского военного присутствия в Армении вплоть до ликвидации наших погранкомендатур.
Вот в такой обстановке 6 ноября 1992 года я и вылетел в Ереван открывать постоянно действующее посольство. Со мной туда отправилась моя жена, и это было очень важно для меня во всех отношениях. В отличие от некоторых моих коллег, оставлявших своих жен в Москве, я счел за благо начинать свою миссию в Армении вместе с моей Нонной Алексеевной, которая без колебаний отправилась туда со мной. Армяне полюбили ее, увидев в ней искреннего друга, полного сочувствия к ним в их новой, очень трудной жизни, отягощенной блокадой.
В состав нашей группы входили советник Виктор Игоревич Дерега, на которого были возложены обязанности представителя Федеральной миграционной службы, а я поставил под его контроль наш небольшой консульский отдел, третий секретарь Анатолий Николаевич Шабров, сразу же наделенный мной консульскими функциями, Виктор Васильевич Симаков, официально числившийся переводчиком, но выполнявший функции секретаря посла, ибо армянского языка он, как и все мы, не знал и переводить ему было нечего, а вот протокольных дел с самого начала появилось много, этим и должен был заниматься секретарь посла. Вот и весь первоначальный оперативно-дипломатический состав. Плюс старший бухгалтер, изредка выполнявшая работу машинистки, но телеграммы я писал от руки, а первый отчет о работе посольства сделал в январе 1993 года в Москве, там, в МИДе, мне его и напечатали.
В декабре к нам присоединились советник-посланник Владимир Степанович Стариков с супругой Татьяной Анатольевной. Несколько позже явился завхоз. Правда этого товарища через полгода пришлось отправить домой, поскольку он перепутал государственную службу с частной лавочкой, продолжая заниматься коммерческой деятельностью, которую начал в Москве. Я предложил ему выбрать что-нибудь одно. Он выбрал коммерцию и улетел. Без всяких скандалов. В марте прибыли политический советник Виталий Андреевич Бойко, первый секретарь-завконсотделом Сергей Алексеевич Гундаров и завканц Лариса Владимировна Левина. И еще через некоторое время в нашей компании появился военный советник Юрий Николаевич Иванов. С лета 1993 года к нам стали ездить и мидовские «вахтовики» на подмогу консотделу, у дверей которого начала выстраиваться очередь жаждущих обрести российское гражданство.
Первая группа с незамысловатым скарбом летела с Чкаловского аэродрома на военно-пассажирском самолете. В Ереване – дождь и довольно прохладно. А мы-то думали – возвращаемся в лето. В Звартноце нас встречали заммининдел Арман Гарникович Навасардян, начальник управления СНГ МИД Армении Александр Ашотович Татевосян и Эдуард Мурадян из Протокола, представители русской общины, журналисты. Эдик Мурадян помог нам с погрузкой-разгрузкой, помог в самом прямом физическом смысле, засучив, что называется, рукава и работая вместе с сотрудниками посольства, спасибо ему. Разместились мы на даче в Конде, в первом домике от КПП. Четыре гостиные первого этажа мы превратили в служебные кабинеты. На втором поселились посол с женой и некоторые сотрудники. Остальным сняли номера в гостинице «Раздан». Там же развернули консульский отдел.
Мы прилетели в дождь, а на следующий день пошел снег и наступила зима. Ереван расположился на склоне горы, над глубоким ущельем Раздана. Раньше эту реку называли Зангу. Под этим именем ее и воспевали поэты. Административная и промышленная части города построены на плоскогорье, возвышающемся на 800 метров над уровнем моря. Новые районы и Парк Победы – это уже около 1000 метров. Там всегда холоднее, даже летом. Ну а зимой Армения вообще – это довольно прохладный юг, особенно у Севана, раскинувшегося на высоте 2000 метров и в северных районах, примыкающих к границам с Турцией и Грузией. Там и ниже 20 градусов температура падает.
В Ереване в тот год холода наступили очень рано, и мы с ходу погрузились в блокадную зиму. Блокада началась фактически сразу после того, как Карабах заявил во всеуслышание, что ему надоело терпеть азеро-турецкое иго. И Азербайджан сначала портил грузы, доставлявшиеся в Армению по Закавказской железной дороге через Баку и Нахичеван, а потом просто закрыл этот путь. Военные действия в Абхазии перекрыли движение поездов по черноморскому побережью и затем – через Тбилиси в Армению. Оставались автодороги, в частности Военно-Грузинская. Но и здесь нормальному движению грузов мешали не столько снежные заносы на перевалах, сколько обыкновенные грабители, которых очень много тогда развелось на Северном Кавказе и в Грузии. Нина Владимировна Асмарян, замминистра торговли Армении, говорила мне, что если грузовик доходит до Армении хотя бы только ополовиненный, то уже хорошо. Единственная регулярная связь с Россией – авиация. Даже бензин для автомобилей стали возить воздухом и… улицы Еревана опустели, дышать стало очень легко без выхлопных газов, и на дорогах Армении автомобиль стал большой редкостью. Решением Ельцина мазут для электростанций начали возить с перегрузкой в танкеры в Туапсе и железнодорожные цистерны в Поти или Батуми, но много ли навозишь так, особенно зимой, когда мазут замерзает. И остановились многие ТЭЦ, электричество в домах появлялось на час-два в сутки, в разное время, исхитряйтесь хозяйки пишу готовить, как успеете. Света не было часто и в дачах в Конде, работать приходилось при свечах, а обогреваться с помощью турецких керосинок. Это продолжалось до марта 1993 года, когда президентско-правительственный поселок и дипломатическую гостиницу «Раздан» подключили к какой-то автономной электростанции, если я не ошибаюсь, к одной из тех, что входит в систему Разданского каскада и питается силой падающей воды, отбираемой у Севана. Весь город Ереван в ту зиму 1992-93 года ночью погружался в кромешную тьму. Его жители обзавелись «буржуйками». В России мало кто помнит, что это такое. После войны они исчезли из наших городов. На Западе их производят и сейчас. И даже очень красивые, но там это – печки для загородных владений. Ими обзаводятся из пижонства. Обыкновенная же «буржуйка» времен гражданской и великой отечественной – это небольшая железная печурка с самоварной трубой, достаточно длинной, чтобы можно было высунуть ее в окно. На такой печке я варил щи под диктовку больной бабушки (она не могла встать с постели), когда мы жили в эвакуации в Пензе. Вот такие «буржуйки» задымили и в блокадном Ереване, жители которого в ту зиму 1992-93 года сожгли целый парк на склоне перед Верховным Советом: летом был, а весной я его уже не увидел. Сожгли аллеи на подступах к Еревану, Гюмри и другим городам. На улице часто можно было наблюдать чисто перовскую картину: дедушка тащит на санках хворост, а внук, помогавший его собирать, грустно плетется за ним.
Было холодно и темно. При свечах писал я свои шифровки, спал в теплой одежде под тремя одеялами при температуре в комнате, колебавшейся от десяти до четырнадцати градусов, сидел в рабочем кабинете, если так можно назвать гостиную дачного домика, в пуховой куртке и грелся семидесятиградусной тутовкой или армянским коньяком, что далеко не всегда помогало. Так же холодно было в президентском дворце, доме правительства, парламенте, МИДе, во всех министерствах, в Академии наук, в Университете, практически везде, куда мы ходили по долгу службы или на дружеские посиделки.
