Владимир Голубев - 1894. Часть 1 (СИ)
- Куда это мой сосед с вещами направился? Тем более на вокзале нет даже буфета, - удивленно сказал Николай, указывая проводнику на подставу.
Тот повернул голову, и окликнул мнимого соседа Ершова.
- Опять лишние места продали, - сочувствующе сказал Николай, обращая внимание проводника на подошедших мужчин.
Петька, с трудом передвигая ноги, просочился к соседнему вагону, где его закрыли от внимания Два Ивана.
Ершов облегченно вздохнул и собрался уходить, но проводник его остановил.
- Господа интересуются вашим соседом. Я сообщил им, что он сошел на этой станции.
Ершов почувствовал опасность, но было поздно. Худой человек с нездоровым лицом отдал неприятным лающим голосом пару команд. Низенький кривоногий брюнет, похожий на итальянского мафиози, бросился догонять мнимую Эмму; два шкафообразных толстяка насели на проводника; ещё четверо бандитов надвинулись на Ершова.
Ершов отшатнулся назад и взлетел по ступенькам в вагон. Ближний из бандитов попытался ухватить его за пиджак, и скрючился от резкого удара под ложечку. Отшвырнув его ногой в сторону следующего бандита, Николай засвистел, подавая сигнал своей охране. Десяток русских, прогуливающихся по перрону, буквально через пять-шесть секунд ввязались в драку. Ближе всех были Два Ивана, но они потеряли пару секунд, загоняя под поезд "мафиози" пинками. Ершов заранее приказал никого не убивать, даже не калечить, и у всех были связаны руки.
Четверо бандитов мешали друг другу, пытаясь забраться в вагон. Ершову, увы, нельзя было их калечить, чтобы не было неприятностей с полицией. Второго он встретил ударом в солнышко, ногой. Тот надолго вышел из борьбы. Бил Николай со всей дури, не так, как Эмму. Дышать бандит мог, но только еле-еле, тихо сипел, валяясь у колес. Двое мордоворотов с огромными кулаками никак не могли поделить лесенку. Ершов помог им, бросив левому веник в лицо. Он отшатнулся, а Два Ивана, походя, ударили ему в челюсть и по почкам. А когда он обмяк, сноровисто подхватили, и оттащили в сторону.
Два шкафообразных толстяка, оставив в покое проводника, попытались защитить своего главаря. Этот болезненно худой человек, попытался скрыться, бросившись бежать. Он смешно приволакивал ногу, пытаясь компенсировать хромоту широкими взмахами руки.
Ершов остался один на один со своим противником. Тот был молод, но совсем не мальчик. Драться он умел, показав Николаю пару подлых приемов.
Ершов увидел, что два охранника набегают на бандита сзади, и решил отвлечь его внимание, спустившись на перрон. Эта глупость чуть не стоила ему сломанного колена, он почти ушел от удара, получив его лишь вскользь. Набежавшие охранники, уделали бандита, как ребёнка, на раз-два.
Всех бандитов дубасили, пока не устали. Вернее, пока Ершов не оттащил охранников от неподвижных тел бандитов. Русского языка они уже не понимали, даже матерного, сильно сказалось ожидание схватки. Ершов сам был виноват, "накачивая" их каждый день.
Стоило охранникам уйти в свой вагон, как прибежали местные стражи порядка.
Проводник и опомниться не успел, так и сидел на земле, разинув рот.
Ершов помог ему встать, сунул в руку денежку, и повел к полицейским, решать проблему в нужном русле. Николая не устраивала задержка в пути.
Проводнику пришлось дважды шептать на ухо Ершову пожелания полиции, их тонкие намеки Николай не мог понять. Кто-то из охранников перестарался, когда останавливал хромого главаря, и тот лежал на снегу со сломанной в колене ногой. Его жалобный вой распугал местных псов.
Трудную проблему решила охрана поезда, наконец, соизволившая появиться. Бригадир взялся отвезти бандита в Торонто, где его и вылечат, и посадят в тюрьму. Стоянка в Торонто была больше часа, Ершов и проводник успевали дать показания судье.
* * *
В Торонто главарь бандитов выглядел абсолютно больным человеком, он посинел и постоянно дрожал, у Ершова создалось такое впечатление, что все четыреста километров дороги он просидел в холодном багажном отделении, в клетке для животных. От него воняло псиной сильнее, чем от собачьей упряжки.
Судья так торопился, впрочем, успевая проговаривать скороговоркой сотню никому не понятных вопросов, что всем было понятно: его давно прикормила железная дорога, но формальную сторону судопроизводства он выполняет "от и до". Щуплый, горбоносый, штатный адвокат успел пошептаться и с бандитом, и с судьёй, после чего они пришли к соглашению: год каторжных работ (на строительстве железной дороги). Результат устроил всех, даже Ершова, который торопился в Нью-Йорк.
* * *
К концу поездки крошечная ранка на спине рыжего Петьки воспалилась. На вокзале Ершова встречал адвокат, нанятый им весной для реализации драгоценностей, оформления заявок на десятки изобретений, получения американского гражданства для крестьян и самого Ершова и продажи золота. Из Калгари Николай отправил своему адвокату телеграмму с просьбой снять особняк. Из-за болезни Петьки русским пришлось разделиться: Николай повез раненого в больницу, а адвокату пришлось, отложив визит в банк, заняться размещением остальной компании в особняке.
Местная банда, получившая информацию в банке о большой партии золота, напрасно прождала в засаде три часа. Ершов потерял пару часов, устраивая больного в клинику, затем больше часа ехал до особняка. Когда русские, наконец-то, привезли большую часть своего золота в банк, бандиты уже уехали.
* * *
Целый месяц в Нью-Йорке Ершову везло, всё шло, как по маслу. Он смог договориться в местном офисе Montreal Bank, чтобы отделение банка в Калгари принимало золото и об этом не узнали анархисты. Титанический труд адвоката принес свои плоды: на половину "изобретений" Николая, были получены патенты, правда, остальные заявки заблокировали судебные тяжбы, но его противники тоже не могли ими пользоваться. Получить американское гражданство не составляло особого труда. Хотя к восточным европейцам англосаксы относились презрительно, формально, по закону отказать не могли, ограничение касалось лишь китайцев. Ершов отправил в Россию девять русских охранников, вручив каждому по тысяче рублей, для вербовки новой партии крестьян. В Нью-Йорке остались только Два Ивана и Петька, последний провел две недели в клинике и морское путешествие ему не рекомендовали врачи. Николай обменялся парой телеграмм со своими друзьями в Петербурге. Клячкин тут же взял билет на пароход, Гусев же грозился приехать чуть позже, и не один, а привезти с собой сотню казаков. Даже мастерская по производству тракторов начала понемногу работать. Ершов купил разорившийся заводик по производству паровых дрезин, приобрел дополнительно десяток станков, набрал рабочих и скоро был готов испытывать свой первый трактор.
С приездом Клячкина белая полоса закончилась. Сначала таможня долго не разрешала ввоз дюжины пистолет-пулеметов STEN, которые теперь назывались GUK. Кому могли показаться опасными "поливайки", стреляющие на сотню метров, Ершов не понимал. Затем набежали "попрошайки" на завод. Николай даже не представлял, что они существуют в это время. Объявил забастовку профсоюз, выдвинув небывалые требования. Хозяин особняка решил расторгнуть договор аренды, будто бы Ершов нарушил правила проживания, заведя себе собак для охраны. Кульминацией черной полосы стал вызов в полицию, Николая обвинили в покушении на убийство Эммы Фишер.
Сама Эмма находилась в Канаде. Она простудилась, пока добиралась до жилья, обморозила пальцы рук и ног. Два ушлых адвоката добились возбуждения судебного дела в Нью-Йорке, хотя в списках пассажиров ни потерпевшая, ни её свидетель не фигурировали.
- Еврейский заговор, - констатировал Клячкин.
- Тебе виднее, - засмеялся Ершов.
- Да сколько у меня этой крови?! - Клячкин сделал вид, что обиделся.
- Что предлагаешь?
- Ты говорил, что имеешь полный список связей Эммы и, как его там, этого её любовника? Сэржа?
- Сергей Борисович!!! Он ей не любовник!!! Это её товарищ, по партии! - возмутился Петька.
- Знаем мы этих боевых подруг! Прожженные бляди! Как она тебя, упыриха, заточкой в спину пырнула?! А? До сих пор еле ходишь, - не пожалел Петьку Клячкин.
У Петьки на глаза навернулись слезы, но он сдержался.
- Сережа, извини меня за ту глупую шутку, по поводу шестой графы, но зачем ты так Петю? Он любит Эмму.
- Тогда пусть уйдет. Уверен. Ему не понравятся мои предложения. Возьмет, и предаст тебя, по велению сердца. А потом повесится, - нарисовал мрачную перспективу Клячкин.
