Андрей Посняков - Посол Господина Великого
Впрочем, разбойник и так догадался, что от него хотят. Медленно, не делая резких движений, встал. Повернулся, повинуясь знаку. Олег Иваныч ловко – сказывался приобретенный в Новгороде опыт – спеленал ему руки ремнем, придерживавшим плащ. Плащ после этой процедуры пришлось нести на руке, что было не очень-то приятно в дождь, да зато спокойно! С эдаким-то фруктом ушки следовало держать на макушке.
Плененный не молчал, оглядывался, что-то выпытывал у Олега Иваныча по-немецки. Что – пес его знает. Потом вдруг присмотрелся, вздрогнул… Олег Иваныч чуть было не налетел на него, сплюнул:
– Ну, чего встал, дядя?
И тут вдруг одноглазый пират улыбнулся ему во весь свой щербатый рот, словно родному.
– Я ведь узнал тебя, господине, – по-русски ответил он. – С острова ты бежал, от шишей. Те думали – сгинул!
– Да ты русский?! – обрадованно воскликнул Олег Иваныч. Обрадованно – это потому, что теперь отпадала всякая необходимость в посреднике, на роль которого он собирался пригласить Томаса или, на худой конец, Еленку.
– Садись-ка на камень. Поговорим. Что узнать хочу – ведаешь?
– Ни сном, ни духом, господине.
Примостившись на округлом валуне, пират с готовностью воззрился на своего пленителя. Его единственный глаз светился фальшивой радостью. Сидеть разбойнику было неудобно, все время ерзал – пытаясь удержаться на камне, а встать ему дозволено не было. Потому – ерзал…
Олег-то Иваныч не зря присмотрел по пути такой камешек, неудобный. У них, в РОВД, тоже такие стулья были – полуразваленные. Сядешь – и не знаешь, усидишь ли. Один раз на пол завалилась теща начальника, будучи приглашенной свидетельницей по одному пустяковому делу. Прибежавший после ее ухода начальник, кипевший праведным гневом, задал один вопрос: почему до сих пор не починены стулья? На что и получил ответ от капитана Кольки Вострикова. А ответ такой: находясь в данном кабинете, подозреваемый должен думать не о том, как половчее ответить на вопрос дознавателя, а о том только, как бы со стула на пол не сверзиться! Потому – ремонт стульев в кабинете – прямая подмога преступникам. Ловко ответил, стервец. Начальник не знал, что и молвить. Рот открывал только как рыба. А Олег Иванычу слова Колькины вона когда сгодились.
Потому и ерзал сейчас одноглазый на камушке. Ерзай, ерзай, собачий хвост!
– Говори, что про убежавших слышал? Поди, погоня была?
– Да ничегошеньки не знаю, господине. Аз грешный сюды, в Ревель-от, ране ишо был послан, Богоматерью клянусь, Тихвинской!
– Не погань языком своим святое имя, иначе враз головенку отрежу! – Олег Иваныч замахнулся мечом, и шильник испуганно вжал голову в плечи.
– Точно не знаешь?
– Да клянусь…
– Ну, тогда не надобен ты мне боле, – Олег Иваныч недобро усмехнулся. – Сдам я тебя городским властям, пущай башку рубят – про законы супротив пиратов, небось, слыхал?
Одноглазый пал на колени:
– Не губи, боярин! Может, еще пригожусь!
– За каким хреном? Вставай давай, а то прямо здесь прикончу. У, пиратская морда!
– Не торопись, князь, – пойманный неожиданно успокоился и вперился в Олега Иваныча единственным глазом. – Я ведь и еще кой-что знаю. Для ревельского рата бесполезное, а вот для тебя… О Софье-боярыне сказать ли?
Софья? Олегу Иванычу показалось, что он ослышался. Ну откуда эта пиратская морда… хотя…
– Говори, собака! – Олег вытащил меч.
– Остынь, остынь, боярин. Все скажу, все. Только слово сперва дай.
– Какое еще тебе слово?
– Что отпустишь, когда все, как на духу, поведаю.
– А если палача позову?
– Кат? Так те мои слова кату без надобности, а с перепугу мало ль что наболтать можно. Так получу слово?
– Ладно. – Олег Иваныч махнул рукой, лень ему было как следует пытать эдакого морального урода. – Считай, получил.
Дождь шел все сильнее, все чаще стучали по траве капли, за камнем собралась уже изрядная лужа. Олег Иваныч не обращал внимания на дождь, даже плащ не накинул на плечи, так и держал в руке, ибо одноглазый поведал такое…
Во-первых, боярыню Софью пиратам заказал Ставр. Через их посредников в Нарве. Ну, об этом Олег Иваныч и без него давно догадался. Спутников Софьи приказано было убить, то, что они все-таки остались живы, – целиком на совести пиратского вожака, голландца Хорна ван Зельде, имевшего на новгородцев свои виды явно коммерческого характера. Что делалось после побега пленников – одноглазый, похоже, и вправду не знал. Зато знал другое! Вернее – другого. Ушкуйника Олексу, за слова о котором многое бы дали и сам Ставр, и софейский владыка Феофил, и бывший ключник Пимен. По словам одноглазого, отыскал-таки Олекса место, где чеканят фальшивые деньги. Вызнал – и кто чеканит, и зачем. За что и поплатился жизнью. Это – во-вторых… Ну, а в-третьих… В-третьих – наконец-то признал одноглазого Олег Иваныч, недаром тот таким знакомым казался. Вот как только заговорил про Олексу да про Обонежье, так и признал! Вспомнилась распятая на бревне тихвинская проститутка Тонька-Зараза – неплохая, по сути, девка – зверски убитая, с отрезанным языком… за то, что болтала лишнее о банде Тимохи Рыси. Вспомнилась и корчма на окраине Тихвинского посада. И ее одноглазый хозяин…
– Кривой Спиридон! – ахнул Олег Иваныч. – Вот уж, поистине, неисповедимы пути Господни! Как же ты тут оказался, пес? Говори, коль уж начал.
– Слово-то помнишь, боярин?
– Не забыл, не забыл, не сомневайся.
А оказался в здешних краях Спиридон не просто так. Бежал, в колдовстве обвиненный. Серьезнейшее, по тем временам, дело, даже на Ставрову заступу надежды не было. Хотя… Может, к тому делу Ставр-то и приложил руку – слишком уж много знал одноглазый корчемщик. Поступить так – вполне в духе Ставра, вполне… В общем, видала одна баба, будто летала над Тихвинским посадом корова – ревела, аки медведь, а полетав – на двор Спиридона спустилась. Еще и зелье у Кривого нашли, и письмена ведовские. Как ни божился он, что зелье-то – для крепости винной, а письмена – долговые расписки, не поверили. Схватили владычным именем да кинули в поруб. Там же, на посаде Тихвинском. Да вот цепь-то ржавой оказалась. Придушил Спиридон стражника – да ноги в руки. Леса окрестные знал – не раз с кистенем по большой Кузьминской дорожке хаживал. Только на сей раз туда не подался – опасался Ставровых. В Новгород пробрался, да на лодью, матросом. Как раз к сентябрю дело было. На последнюю навигацию успел. По пути пираты встретились. Хорн ван Зельде. Купцы шведские, чья лодья была, биться не решились, восемь частей товара отдали, да были отпущены с честью. Часть команды с пиратами порешила остаться – те еще были людишки, матросы-то – с ними и Кривой Спиридон. За зиму малехо насобачился по-немецки шпрехать, умом да хитростью авторитет себе создал. Вот и был в Ревель на разведку заслан. Тут и словил его Олег Иваныч! Спросил, как выслушал:
– Так что с Олексой-то?
– Нет уж давно в живых Олексы-ушкуйника, – Спиридон пожал плечами. – То наверняка ведаю!
– Может, сам и убил?
– Что ты, что ты, боярин! Прости, Господи…
Зря божился Кривой Спиридон, не боясь Бога. Это ведь он и убил Олексу, по прямому приказу Ставра. Воткнул нож в шею. Про то не признался сейчас Олегу, ну, и того, что порассказал, хватит. Зато про честное слово не забыл напомнить.
– Какое еще тебе честное слово? – возмутился Олег Иваныч, однако, мечом ремни на руках разрубив, пнул ногой одноглазого да напутствовал сердечно: – Пшел отсель, пес!
Обрадованный Спиридон не заставил себя долго упрашивать – враз побежал к морю, в малиновых кустах скрылся.
Олег Иваныч, меч в ножны вложив, в город побрел устало. Пока шел – думал. Пережевывал полученную информацию. Да о Софье все больше вспоминалось. Первую встречу с нею, в Тихвинском храме Успения, Спиридон нехотя напомнил, появлением своим одним, духом тихвинским. В длинном черном покрывале, в черных же, ниспадающих до самой земли одеждах, с бледным красивым лицом и большими золотисто-карими глазами, стояла тогда Софья в храме, показалась она тогда Олегу Иванычу словно сошедшей с иконы. И как он смотрел на нее, не отрываясь, и как Софья вдруг что-то почувствовала, обернулась, встретившись взглядом с Олегом. Тот аж вздрогнул тогда, словно провалился в омут золотистых глаз боярыни… Эх, Софья, Софья…
Погруженный в невеселые мысли, по сторонам не смотрел Олег Иваныч, да и на что там смотреть-то, на море, что ли? Эка невидаль – набралась меж горами вода да плещется. Так и вошел в ворота, да направился в конец Длинной улицы, к Евлампиеву двору. А за ним… А за ним змеей, за углами прячась, крался Кривой Спиридон! Зря, ой зря не пришиб пирата Олег Иваныч, отпустил змеюку ядовитейшую, проявил, так сказать, гуманизм, совсем никому не нужный! Нет, чтоб сразу голову с плеч… Ну да ладно, ужо все мы крепки умом-то задним…
В русском квартале, в доме Евлампия, ждали уже, дожидались. Сам хозяин да оружейных дел мастер Томас. Только они и были, даже Еленка из горницы с позором была изгнана. Знать, дело зачиналось тайное…
