Дмитрий Старицкий - Горец. Гром победы. Книга четвертая (СИ)
— Что это, Савва? — спросил командор, когда солдаты открыли двери ангара, в котором в затемнении стояла ажурная сварная конструкция на колесах.
— Это, Вит, пионер заката эпохи воздухоплавания, — гордо заявил я — Летательный аппарат тяжелее воздуха. Плоскости только перкалью обшить, да кокпит жестью обтянуть для лучшей обтекаемости воздуха. И можно лететь. Вон у стены пропеллер стоит.
— Паровая машина Урса, как я понял? — Плотто обошел недостроенный самолет со всех сторон.
— Она самая.
— Работает на чем? Керосине? — Именно так.
— Сколько ест горючего? — Точно не знаем. Могу сказать только, сколько эта машина потребила на стенде.
— Меня интересует расход топлива в полете, — Плотто снял кепи и, не выпуская его из руки, почесал затылок.
— Полечу — узнаем, — пожал я плечами.
— Сам собрался лететь? — Ну а кто же? — Не-е-е-ет, Савва, так дело не пойдет. Я запрещаю тебе летать. Разобьешься, кто машину доделает с учетом ошибок? Я тебе парочку мичманцов пришлю. Как ты говоришь, безбашенных. Они станут твоими испытателями, тем более все свободное время только и спорят о возможности летательных аппаратов тяжелее воздуха.
— Я думал, ты вообще эту идею зарубишь, — ухмыльнулся я.
— Какая скорость у него будет? — не обратил командор на мою сентенцию.
— Километров сто тридцать-сто сорок в час где-то по расчетам. Но если сделать планер более обтекаемым, то еще прибавить можно, движок потянет.
— Годится.
— А что случилось? — Завтра, наверное, уже будет во всех газетах. Островитяне тремя дирижаблями бомбили нашу базу флота на северном море. Никого не утопили, но сам факт. Зенитки оказались слабо эффективные. Там либо все баллистические расчеты надо менять, либо другие снаряды применять, а не шрапнель. А такой истребитель дирижаблей будет в самый раз. Главное догонит. Не маловато будет иметь один пулемет? — Больше планер не потянет. Нужна совсем другая конструкция.
— Вот и делай другую конструкцию, а сам летать не смей. Приказываю тебе именем императора.
— А в бой? — спросил я с надеждой.
— В бой пойдешь только тогда, когда самолет испытают и докажут что он может летать. Летчиков мы найдем и обучим. А вот такую голову, что придумывает такие штуки вряд ли. Понял, Савва? — Что уж тут не понять… — шмыгнул я носом.
— Обидно только.
— Кобчик, вы капитан-лейтенант воздушного флота или кто? — прикрикнул на меня командор.
— Отставной капитан, — буркнул я.
— Ну, так марш на медкомиссию, — рявкнул Плотто.
— Развел тут, понимаешь, студенческий салон с барышнями.
— Знаешь что, капитан-командор, — упер я руки в боки.
— Потрудитесь для начала правильно титуловать камергера его светлости и коммерции советника. И так как я в данный момент старше вас не только по рангу, но и по чину, то ваш приказ вынужден игнорировать. Аппарат — моя собственность, построен на мои деньги и я буду делать с ним что хочу и как хочу. Тем более на первом прототипе мною уже совершены рулёжки по полю и подлеты. То есть взлет и посадка таким аппаратом под моим управлением произведены. Неоднократно, что характерно. Подняться выше двадцати метров помешало только то, что укороченный дирижаблевый винт совершенно не подходит к моему аппарату, в данный момент его заново обсчитали и вытачивают новый. Я повел Плотто в соседний ангар и показал ему биплан на четырехколесном шасси, очень похожий на британский 'Вуазен' времен первой мировой войны. Он был полностью готов, но стоял без винта. Он также сделан по толкающей схеме, а поднят на высокое шасси только потому, что винт от дирижабля был очень большой, больше чем нужно.
— Вот на этом я уже летал. Низенько, правда, но летал. Так что первый летчик империи — я, Кобчик. И это задокументировано. В том числе на фотографиях. Газетчиков только не звали из соображений секретности. Плотто молчал, сжав губы. А я продолжал.
— Хочу летать и буду летать. И никто мне в этом не указ. Так каков будет твой положительный ответ? — Делайте что хотите, ваше превосходительство, — сказал Плотто и, не прощаясь, повернулся и ушел по полю к дирижаблю пешком широким шагом, отмахивая здоровой рукой. Ушел и даже не обернулся. Мне показалось, что я потерял друга. Но маршировать у себя на голове никому больше не дам. Хватит. * * * На следующий день все офицеры-воздухоплаватели теснились у меня в ангаре. Ощупали все что можно. Спорили до хрипоты с моими инженерами-авиастроителями. Сравнивали плюсы и минусы воздухоплавания и авиации, представленной пока что двумя аэропланами из которых один калека, а второй вообще не готов. Показывал им фотографии подлетов над аэродромом. Журнал испытаний с подписями всех свидетелей. Только Плотто не пришел. Обиделся на меня. Мне об этом Шибз рассказал. Он притащил свой фотоаппарат и снимал меня на фоне первого прототипа, который для этого выкатили под солнышко. Он внешне больше смотрелся карикатурой на самолет, если не знать что он уже отрывался от земли.
— Иной раз мне кажется, Савва, — сокрушенно сказал Данко когда все убрались из ангара и мы, сидя на ящиках, вдвоем пили водку под керосиновой лампой, — что ты желаешь быть на каждой свадьбе невестой и на каждых похоронах покойником. Шарахает тебя из стороны в сторону. То ты оружейник. То ты боронемастер. То ты химик. То ты самолетостроитель. Я уже не говорю о том, что каждой этой области ты еще и фабрикант. Шибз был в партикулярном костюме, но я провокационно спросил, проигнорировав его вопрос.
— Данко, а ты чьи погоны носишь? Моласа или Плотто? — Ты и со мной хочешь поссориться. Савва? — оторопел фотограф.
— Не хочу. Но мне интересно.
— Не ношу я погон, Савва. Я придворный служитель, королевский фотограф. Мне этого достаточно. Если его величество, как командующий фронтом, не отказывает тому же Моласу использовать меня в воздушной разведке, кстати, с твоей же подачи, то я как патриот своего королевства от этой работы не отказываюсь. Я принципиально гражданский человек и в имперские граждане не рвусь. Я вообще в жизни люблю только фотографировать.
— Когда война закончиться, покажи свои пленки людям. Я уверен, что им будет настолько интересно, как выглядит планета с высоты птичьего полета, что они даже деньги платить за это станут. Или спектакль с актерами сними.
— Что толку с того спектакля если люди не услышат что актеры говорят? А главное как они это говорят.
— Напиши титры и врежь. А еще лучше для начала сними балет.
— Ага… без музыки. Это не балет уже, а даже не знаю, как сказать… — Оркестр конечно в маленький зал ты не запихнешь, но пианиста запросто. Зато представь себе, что будет лет через тридцать. Мы сейчас о великих балеринах прошлого имеем только рассказы от тех, кто видел их танец и имел талант рассказчика. А что там, на самом деле, правда… Вопрос веры. А у тебя будет документ. Документ эпохи.
— Ну… не знаю… — не поверил мне Шибз.
— Хороший ты фотохудожник, Данко. Но вот нет у тебя полета мысли… — Зато у тебя, Савва, все мысли только летают. Хотя город ты построил. Я его, кстати, на пленку снял с высоты.
— Вот видишь…. один документ эпохи у тебя уже есть. Спустя полвека, когда здесь встанет город-сад люди с удивлением увидят из какой грязи и мусора возникла та красота, в которой они живут.
— Да, пока у тебя тут грязновато и пыльно, — согласился Шибз.
— Любая стройка — грязь, — высказал я философскую мысль.
— Человек и тот рождается в крови и слизи. А где Гоч? Я его сегодня не видел.
— Во Втуц поехал. На ваш завод.
— Вот жизнь пошла… С партнером и другом повидаться некогда.
— Все-таки ты зря, Савва, Плотто обидел. Он о тебе всегда заботился. Водка уже ударила по мозгам и меня несло.
— Сначала он обидел меня. Я всего лишь поставил его на место. Ишь, раскомандовался тут… Я ему не подчиненный. И чином повыше буду. Я имперский рыцарь, а не его матрос.
— Понятно. Пиписьками, значит, тут мерялись, — усмехнулся Шибз.
— Как дети, право слово. А тебя еще водка есть? — Чтобы у меня, да не было? Все есть. Особенно для тебя. Ты настоящий друг. Я помню какую ты компанию в газетах организовал пока я в камере у контрразведке раненый сидел. Все у меня есть, только не здесь. Поехали в отель, там для тебя будет все что пожелаешь. Нет, ты вот мне скажи… Я поднял в воздух аппарат тяжелее воздуха. Первый в мире. А этот солдафон мне рычит 'запрещаю'. Ну, не гад же? Поднялся. Вышел в створ ангара и крикнул в темноту.
— Эй, там… есть кто живой. Коляску к подъезду.
— Совсем забыл, — поднялся Шибз с ящика.
— Тебе большой привет от Маары. На следующий день все офицеры-воздухоплаватели теснились у меня в ангаре. Ощупали все что можно. Спорили до хрипоты с моими инженерами-авиастроителями. Сравнивали плюсы и минусы воздухоплавания и авиации, представленной пока что двумя аэропланами из которых один калека, а второй вообще не готов. Показывал им фотографии подлетов над аэродромом. Журнал испытаний с подписями всех свидетелей. Только Плотто не пришел. Обиделся на меня. Мне об этом Шибз рассказал. Он притащил свой фотоаппарат и снимал меня в разных ракурсах на фоне первого прототипа самолета, который для этого выкатили под солнышко. Он внешне больше смотрелся карикатурой на самолет, если не знать что он уже отрывался от земли.
