Николай Андреев - Рыцари Белой мечты (Трилогия)
Антон Иванович так и не был причислен к генеральному штабу: за характер. Поднявшийся против порядков, царивших в Академии, в самих верхах Военного министерства, он не смог победить систему. До самой весны тысяча девятисотого года он боролся за вполне заслуженное место, а затем вернулся в свою бригаду…
А там, с появлением нового командира, настал новый порядок: даже карточную игру, штос, прекратили: генерал Завацкий однажды прямо сказал, что не позволит азартной игры среди батарейных офицеров. Сперва штос нашёл пристанище в холостяцких квартирах за зашторенными окнами, но не прижился и там, окончательно сгинув. Даже на гауптвахту при Завацком не сажали, хотя многие предпочли бы это наказание, чем разговор в течение нескольких часов в кабинете генерала:
— Перспектива незавидная. Легче бы сесть на гауптвахту. Это — человек, обладающий какой-то удивительной способностью в безупречно корректной форме в течение часа доказывать тебе, что ты — тунеядец или держишься не вполне правильного взгляда на офицерское звание, — рассказывал потом один из товарищей Деникина, вытиравший струившийся со лба пот…
В один из дней тысяча девятьсот первого года Антон Иванович отправил письмо Куропаткину, военному министру, поведав всю подоплёку истории его мытарств в Академии. Не ожидая какого-либо эффекта, Деникин снова вернулся к бригадной службе. И какого же было его удивление и радость, когда в канун тысяча девятьсот второго года товарищи из Варшавы прислали горячие сердечные поздравления "причисленному к генеральному штабу капитану Деникину". Письмо Куропаткину дошло, тот отправил его в Академию — а летом уже тысяча девятьсот второго года Антон Иванович был переведён в штаб второй пехотной дивизии, расквартированной в Брест-Литовске.
Солдату тогда жилось невероятно тяжело. От Архангельска до Кавказа обмундирование было одинаковым, никаких ассигнований на тёплую одежду до русско-японской войны не выделялось, и шинелишка была одинаковой и для зимы, и для лета. Чтобы хоть как-то справиться с этим бедствием, в частях заводились суконные куртки, перешитые из изношенных шинелей, а в кавалерии — полушубки.
Спали на деревянных нарах или, иногда, отдельных топчанах, на которые стелились соломенные тюфяки и подушки без наволочек. Одеяла были пределом мечтаний для ротных командиров: опять же, никакого снабжения ими предусмотрено до тысяча девятьсот пятого года не было.
Бывало, и били: за мелкие проступки. Однако с военной реформы и до тысяча девятьсот пятого года телесное наказание допускалось лишь в отношении солдата, которому был вынесен приговор суда, переводивший виновного в разряд "штрафованных". Здесь мы обогнали англичан: те отменили рукоприкладство только в тысяча восемьсот восьмидесятом году для армии, и в тысяча девятьсот шестом году — для армии. А уж как измывались немцы и австрийцы над рядовыми…Германцы выбивали зубы, разрывали барабанные перепонки, заставляли слизывать пыль с сапог, есть солому. Австрийцы практиковали "подвешивание": провинившегося солдата со связанными, скрюченными привязывали к столбу так, что только кончики больших пальцев доставали до земли. Бывало, заковывали в кандалы так, что правая рука прикручивалась к левой ноге, и человек в согнутом положении проводил по пять-шесть часов…
Но была ли армия пропитана ненавистью к офицерству? Об этом можно спросить японских врачей, которые не нашли другого способа спасти ногу пленного русского офицера от ампутации, как только прирастить кусок живого мяса. Вызвалось двадцать человек, а выбор пал на Ивана Кантова: тот позволил вырезать у себя кусок мяса с ноги без снотворного и обезболивающего…
Грянула русско-японская…Больной, с порванными связками, Деникин подаёт рапорт с просьбой отправить его на фронт. В первый раз штаб округа отказал, сославшись на отсутствие указаний свыше. Во второй раз спросили, владеет ли Антон Иванович английским языком. "Английского языка не знаю, но драться буду не хуже знающих". Молчание. Наконец, начальник Деникина отправил частную телеграмму в Главный штаб — и Антон Иванович наконец-то отправляется в Заамурский округ пограничной стражи.
Ехать Деникину довелось в одном поезде с адмиралом Макаровым, который запомнился капитану характерной русской внешностью, окладистой бородой, светившимися добротой и умом глазами, верой в победу и русского солдата. Вторым именитым спутником оказался генерал Ренненкампф, который стал известен благодаря Китайскому походу. Молниеносным броском к Гирину, второму по размеру и населению городу Манчжурии, всего с тысячей казаков и маленькой батареей, он заставил китайский гарнизон сложить оружие и раскрыть ворота крепости. Было невероятно смешно смотреть на горстку казаков, окружённую со всех сторон пленными китайцами. Здесь же корреспондентом от "Русского инвалида", официальной газеты военного министерства, ехал подъесаул Краснов, будущий командир корпуса, воевавшего с большевиками под Петроградом, донской атаман, а позже — ярый сторонник Германии, чьи произведения стали любимым чтивом верхов нацистского руководства…
Роковой поезд. Адмирал Макаров и практически весь его штаб погибли, генерал Ренненкампф оказался ранен, множество его штабных убиты, несколько корреспондентов пали под Порт-Артуром…
Деникин, прибыв на место службы, понял, что судьба закинула его даже не на второстепенный театр военных действий. Тонкой паутиной расположившиеся вдоль дорог, четыре бригады пограничной стражи состояли в основном из казаков и офицеров-добровольцев. Смелые, бесшабашные, прекрасно знакомые с местностью, любящие "погулять", но отменно смелые, без робости идущие в бой с многократно превосходящим противником. Служба здесь была очень своеобразна. Первым делом требовалось умение отличить подходящего по дороге китайца: простой ли рабочий или же солдат. Нижние чины китайской армии одевались так же, как и простонародье, имея лишь некоторые, малоприметные знаки отличия. Просто все деньги, выделяемые казной на форму, присваивали офицеры.
Одинокая дрезина, ползущая по железнодорожному полотну. Где-то вперед, на насыпи, бредут трое китайцев с ружьями.
— Что это за люди? — спрашивает Антон Иванович, прикрывая глаза от яркого солнца ладонью.
— Китайские солдаты, — отвечает, ничтоже сумнящеся, командир бригады.
— А как Вы их отличаете?
— Да главным образом потому, что не стреляют по нам, — широко улыбается бригадный…
Но далёкий от настоящей войны край был не для Антона Ивановича Деникина. Только очень своеобразная удача помогла ему: в более тихое место попросился один из офицеров Ренненкампфа. В его отряде было очень сложно уберечь голову. Но что нужно для молодого капитана?
Деникин попал на должность начальника штаба Забайкальской казачьей дивизии в относительное затишье, получив возможность очень хорошо ознакомиться с бытом солдат и офицеров. Спали в землянках, покрытых гаоляновой соломой, с чадящими "каминами" из найденных неподалёку камней. Многие месяцы, проведённые в таких жилищах, когда термометр показывал под двадцать градусов мороза, не располагали к хорошему настроению. Согреться получилось только в бою. Деникин и сам не заметил, как получил боевое крещение. На привале Антона Ивановича от написания доклада в штаб армии всё время отвлекал какой-то свист, писк, словно от крупных комаров или мелкого шмеля. Генерал Ренненкампф, с улыбкой, заметил, что японцы в этот раз стреляют не очень и метко — их "шмели" так и не попали ни в одного человека…
После этого череда поражений, позорных отступлений и яростных атак. Раз за разом лишь самую малость не хватало для победы над "самураями". Пал Порт-Артур. Мукден окончился горьким разочарованием. Генерал Куропаткин, командующий манчжурскими армиями, так и не смог отделаться от навязчивого пристрастия к отступлениям в решающие моменты боя. Во многом из-за его ошибок правительство так и не спросило мнения армии, когда решило подписать мир. Может быть, тогда бы дипломаты пошли на меньшие уступки, узнав, то после Мукдена японцы целых шесть месяцев не могли перейти в наступление из-за потерь, а в ряды армии набирались уже старики и дети. Но всё равно, Россия устала от войны. Так устала, что забурлила, загноилась раной революции. И эта рана прорвалась на Дальнем Востоке, когда Деникин возвращался домой.
Из-за фактического захвата поездов демобилизованными солдатами, приходилось часами и даже днями стоять без движения. Слабые, нерешительные, напуганные разгулом толпы начальники железной дороги и командующие гарнизонами, коменданты крепости подпадали под власть всюду появлявшихся комитетов солдатских и рабочих комитетов. И это при том, что в руках военного командования находились верные, опытные части…
