Андрей Круз - На пороге Тьмы
— Хрен ли думаешь, а? Бери, тебе на моце кататься зимой никто на складе маску не выдаст, всю будку выстудишь. Их к сезону разбирают.
— Верно Федька сказал, — поддержал его прислушивавшийся к разговору Слава. — Без маски зимой жизнь не в жизнь.
Пришлось взять, расставшись с десяткой. Я, на самом деле, и сам это понимал, несложно представить результат езды на мотоцикле по морозу без нее. Сунул шапочку в карман, скрутив, решив больше ни на что не тратиться, а то черт его знает, какие счета здесь в кабаках выставлять принято.
— Кстати, а с обувью как? — спросил я у продавщицы на всякий случай.
— Соседний флигель, там Оганесян-сапожник целый цех организовал, — указала она рукой куда-то на стену. — Хорошо шьет, особенно если фасон не сам придумывает, а ты ему говоришь, что нужно. Ну и лавка обувная там есть, хочешь — глянь пойди.
— Ладно, в другой раз загляну. Федь, закончил? — спросил я товарища.
— Ага, почти, сейчас пойдем, — кивнул он и обернулся к продавцу: — Мамед, мешок или пакет дай.
— Где я тебе пачет возьму? — слегка возмутился продавец, заодно проявив свою национальность произношением слова «пакет». — Нет у меня пачет, я тебе что, "Седьмой континент"? Мешок приноси.
— Да забыл я, — досадливо поморщился Федька.
— Мешок дам, другой раз принесешь.
— Давай, потом разберемся.
Федя купил какую-то увесистую железную деталь для машины, как он сказал — про запас, но что именно, я не увидел, а в мешке не поймешь. Разве что вид у него довольный был, видать и вправду нужное.
— Ну что, до машины и в кабак? — уточнил он, когда мы вышли на улицу, на сырой и холодный ветер.
— А есть еще планы?
— Никаких.
— Ну и у меня никаких, — заявил я. — Не вижу ни одного повода, который мешал бы нам выпить.
— Я люблю тебя жи-изнь… — запел Федя — … Что само по себе и не ново! Ну чего встал, пошли скорей, шланги горят и на старый стресс новый накладываться начинает. От "недопила".
— Ты сам шире шагай, — подтолкнул я его. — Давай, как в классике, "А я иду, шагаю по Москве".
— Это ты по Москве, — прервал он меня. — А я с других краев.
— Это каких? — удивился я.
— Пад го-оро-одом Горьким, где люди-и как волки, в рабо-очем поселке па-адруга живе-ет! — протянул он так громко, что какая-то тетка, не ожидавшая приступа Фединого вдохновения, шарахнулась в сторону, чуть не выронив авоську.
— Так это чего, сюда не все из Москвы сыпятся? — удивился я. — Или ты в другом месте вынырнул?
— Из разных проваливаются, — ответил он, поудобней перехватывая увесистый мешок. — Но из Владивостока или Парижа пока не случались, есть какие-то лимиты по радиусу. Так, все больше Средняя Россия, но совершенно вперемешку.
— Хм… — озадачился я. — А вообще какие-то закономерности есть?
— Есть… на жопе шерсть, — вздохнул Федя. — Толку-то с них? Тебе на лекцию идти надо?
— В понедельник надо, сказали.
— Так ты на работе предупредить не забудь, — напомнил он мне. — А вообще за все закономерности там тебе и расскажут. Наверняка кто-то из научников будет, для этого и собирают, чтобы поведать, что у нас тут и к чему. И каким боком. Или раком.
— А больше все же боком или раком?
— Все больше раком, и выходит боком, — усмехнулся он. — Не было, говорят, поначалу у Тьмы такой активности, чем дальше, тем больше проблем от нее. И твари сильнее становятся. Никогда ведь по стенам не ползали, а сегодня, а?
У меня в мозгу намертво отпечатался стоп-кадр, в котором темная и жуткая тварь ползет по потолку с твердым намерением распотрошить меня, наивного. Как вспомню, так мороз по коже.
— Кстати, в понедельник мы выходные, так что предупреждать некого. И незачем, — сказал я.
Машин у рынка немного убавилось, самое торговое время уже прошло, народ расходился понемногу. Сворачивались и торговцы. Несколько колхозников курили папиросы возле большого «студебекера», о чем-то разговаривая и посмеиваясь. На борту грузовика была крупная надпись белыми буквами "Колхоз «Раменское». Лучшая свинина!"
— По субботам мясом хорошо торговать, — кивнул на них Федя, попутно закидывая в кабину мешок с железякой. — А у раменских и вправду свинина самая хорошая, черт знает, что там у них за свиньи.
— Колхоз-миллионер? — усмехнулся я, вспомнив старые формулировки.
— А то! Получше многих живут. Свиньи у них, птицеферму открыли. Уважаемые люди. Отряд самообороны организовали.
— Кстати, Федь, я вот чего спросить хочу, — сказал я, забираясь на пассажирское сидение. — А вообще у вас тут что за государственное устройство?
— В смысле? — не понял он.
— Ну, Углегорск — город областной, так?
— Так, был раньше, до того как люди исчезли.
— А сейчас?
— Сейчас… сейчас он вроде как областной, только область куда меньше. Несколько деревень и городок Захолмье подчиняются, а Сальцеву на область класть вприсядку, сами по себе живут. А пара деревень так под ними числится.
— Не враждуете?
— Если явно, то нет, — сказал Федя, запуская стартер. — А так враждебность есть, как не быть. Главе Администрации такое пренебрежение как серпом по яйцам, он конкурентов вообще не любит, а по мне так и хорошо, что Сальцево есть.
— Это почему?
Машина тронулась с места и покатила со стоянки, пристроившись в зад какой-то потрепанной полуторке с вырванным задним бортом кузова, в котором горкой лежали пустые дерюжные мешки. На них сидел, опираясь на борт, крепкий бородатый мужик с трехлинейкой за плечом.
— Почему? — повторил вопрос Федька. — Да потому что так конфликтов меньше. У нас тут сам видишь, практически социализм, чуть не военный коммунизм. Ну и сбились в кучу здесь те, кто считает такую жизнь в данных обстоятельствах правильной. А все кто не считает, не мутят воду, а перебрались в Сальцево, где живут по своей вере. Чем плохо?
— До драк не доходило?
— С сальцевскими-то? Нет. Мало нас, и так проблем хватает, куда тут воевать. А так всякое бывает. Разведбат постоянно то с бандитами, то еще с кем дерется. Не до Сальцево. Да и народ туда дорогу знает, у кого дела, кто и поразвлечься ездит, и базар там хоть куда.
— Мирное сосуществование, в общем.
— Именно. Сосущее-Ствование. Непонятно только, кто в финале и у кого сосать будет.
— Дойдет до конфликта все же?
— Дойдет рано или поздно, два медведя в одном гнезде — сам понимаешь. То, что до сих пор не сцепились — ваще ни разу не показатель. Все впереди.
Езда была недолгой, только, вроде бы выбрались со стоянки на улицу, разогнались, пару раз повернули, и оказались на Советской, как раз у трехэтажного дома, у которого над дверью висела вывеска с надписью "Шашлычная «Телави». Это было единственным признаком того, что в доме находится пункт общепита, потому что во всем остальном дом напоминал больше всего небольшую тюрьму. И впечатление такое создавали, естественно, мощные решетки на окнах всех этажей, которые вкупе с потемневшим красным кирпичом выглядели мрачновато.
Перед кабаком в рядок выстроилось несколько машин, включая знакомую по фильмам «эмку» и полноприводный ГАЗ-67. Там же стояла полуторка с самодельным кунгом, на котором было написано "Трактиры Абуладзе".
Мы, выпрыгнув из кабины, решительно направились к двери кабака. Жрать уже хотелось откровенно, да и успокоительного принять после веселой ночки тоже требовалось.
С трудом оттолкнув массивную дверь, мы проникли в полутемный зал заведения, наполовину заполненный посетителями.
— О, отлично, пока стол еще можно выбрать, — сказал Федя. — А то скоро понабегут сюда, место популярное, к тому же суббота.
Я огляделся. Интерьер особыми изысками не поражал — массивные столы, лавки, стены местами кирпичные, местами штукатурка — не обветшание, а элемент декора такой. У дальней стены длинная стойка бара с высокими табуретами перед ней. За ней с сосредоточенным видом наливал пиво в высокую кружку толстый седой кавказец.
Сбоку от стойки виднеется окно в кухню, возле которого сейчас со скучающим видом стояла крепкого сложения деваха с пустым подносом — явно официантка, ожидавшая заказа.
— Давай, куртки бросим, мол стол занят, и пойдем заказ сделаем, — сказал Федя.
— А официантка их не принимает?
— Не, как Шалва говорит, тут все по-грузински, как у них принято. Подошел, посмотрел на мясо с сыром, выбрал что нравится, там и заказал. А вот готовый уже принесут.
Ага, не знаю, из какой действительности был этот самый Шалва, но в моей так и было, вспомнилось, довелось мне в Грузии побывать. И во всех трактирах за городом, которые больше под открытым небом, такая система и была.
— Здравствуй Шалва, здравствуй дорогой! — с ходу заявил Федя, подходя к стойке.
— Гамарджоба[1], дорогой, — сказал толстяк, явно собираясь Федьку обнять, да вот стойка помешала, поэтому просто руку пожал.
