Михаил Ремер - Тайны митрополита
Шум уже стих, и теперь лишь протяжный вой шавки указывал направление, выводя товарищей к той самой полянке, где еще вчера располагался купеческий караван.
– Стой! – уже ближе к окраине прилеска остановил друга Милован. – Тихо!
Припав к самой земле, путники принялись напряженно вглядываться, пытаясь понять, а что же произошло на поляне.
Их застали врасплох. Когда, не ожидая ничего худого, все еще кутались в шубы да рогожки да потихоньку стекались к костру. Огромный чан, в котором кошевой заводил утренний харч, теперь неуклюже валялся между двумя бревнами. Расплескавшееся его содержимое погасило огонь, и от кострища теперь в небо поднимался плотный столб белого пара. Посреди поляны увядшим бутоном осела палатка, по всей поляне тут и там, в нелепых позах валялись тела убитых купцов. Чуть в стороне к могучему дубу был прибит копьем тот самый мужик, что еще вчера гнал прочь Булыцкого с его товарищем. У его истерзанного, изжаленного стрелами тела, жалобно скуля, сидела мохнатая дворняжка. Задрав морду к небу, она жалобно отпевала своего хозяина.
– Ну, дела, – прошипел Милован, напряженно огладывая место побоища.
– Лихие?
– Мне почем знать-то?! – огрызнулся в ответ тот. – Пошли! – убедившись, наконец, в отсутствии опасности, махнул дружинник, и товарищи, пригибаясь, вышли к убитым.
Атаковали на стыке суток: когда ночное напряжение уже отступает, и караульных накрывает утренняя волна усталости вперемешку с сонливостью, вооруженный отряд вылетел из лесу и с ходу набросился на еще не очухавшихся торговцев, устроив настоящую резню. Не пощадили никого. Пара человек в исподнем, упав на колени, наверняка молили о пощаде, но дерзкие всадники, не сбавляя ходу, порассекали черепа да пронзили их копьями. Еще трое, воспользовавшись суматохой, попытались утечь в лес, но их в спины ужалило сразу по нескольку стрел, прервав бег несчастных. И лишь здоровяк, сообразив, что происходит, успел схватить оглоблю, и, яростно ею орудуя, ринулся в бой, прежде чем его самого настигла пущенная чьей-то твердой рукой стрела. Потеряв равновесие, тот, видимо, сделав несколько шагов назад, упершись спиной в ствол древнего дуба, к которому его и пригвоздило черное копье, прервав на полувдохе жизнь. То ли со злобы за сбитых, то ли для верности, а может, и забавы ради, нападавшие выпустили в него еще восемь стрел, – раны от их укусов уже не кровили. Мертв был тогда уже. Широко раскрытые пронзительно-голубые глаза с удивлением глядели на место недавнего побоища, словно до сих пор не веря в то, что произошло.
– Спасибо тебе, – Милован подошел к убитому и, положив ладонь на лоб, закрыл его глаза. – Уберег от беды, – затем, словно проснувшись, распахнул ворот рубахи и, взяв в руки нательный крест, повертел его перед глазами. – Вторуша, – прочитал он выбитое на нем имя. – Свечку поставим, отпоют душу твою. Отмается.
Поднявшись на ноги, дружинник принялся осматривать поляну. Сначала – пятачок рядом с распластанным купцом.
– Не лихие, – мотнул он головой.
– Чего говоришь?
– Того, что не лихие. На лошаденках были. Скорее, соседних князей или пришлая дружина. Или те, вчерашние, – задумчиво огляделся по сторонам ратных дел мастер. – Мож, упомнишь чего, Никола, а? Кто там еще на земли московские повадился?
– Никто, – неуверенно начал тот. – Нет, точно никто, – уже уверенней продолжил он. – Не было.
– Кто ж тогда? – Присев на корточки, дружинник принялся разглядывать следы. – Гляди, Никола, – подозвал он товарища. – Да аккуратней ты! Натопчешь, что медведь, – тут же остановил он пенсионера, собравшегося вплотную подойти к месту. – Хорошо он приложился, за жизнь свою отбиваясь. Гляди, вон зубья чьи-то, – ткнул тот в несколько желтых обломков.
– Эти? – Булыцкий аккуратно поднял с травы пару неказистых косточек. Пожелтевшие и кривые, они бы заняли достойное место в коллекции любого дантиста, ратующего за здоровое обхождение с зубами… в качестве наглядной агитации о пагубности влияния вредных привычек на зубную эмаль.
– А вот и кровина чья-то, – разглядывая место яростной схватки, двигался по поляне бывший лихой, – и трава примята, как если кого-то с коня сшибли. И рубахи кусок, – поднял он с земли обрывок заляпанной кровью ткани. – И на конях, и не лихие, да без кольчуг… Кто же вы такие? – задумчиво пробормотал дружинник.
– Глянь, – окликнул друга трудовик. – С лошадки, что ли, кто-то упал? – указывая на окровавленный булыжник.
– Нет, – и так и сяк оглядев камень, мотнул головой бывший лихой. – Гляди, – он с силой толкнул камень носком сапога. Тот перевернулся, обнажая щедро политую кровью пожухшую траву. – Швырнул его кто-то, с места сорвав, – приподнявшись, он оглядел место боя. – Вон, гляди. – И правда, метрах в десяти от палатки зияла в земле вмятина. Как раз по форме булыжника того. Еще в пяти метрах – развороченная повозка. То, видать, купец, вылетев на шум и, мигом сообразив, что происходит, выдернул первое, что под руку попало, – булыжник, – и, запустив его в одного из душегубов, ринулся к телеге. Там, одним махом выкорчевав оглоблю, матерясь и сыпля проклятиями в адрес неизвестных, ринулся в бой, сбив еще как минимум одного из наездников, прежде чем догнала его стрела.
– А, дальше что? – азартно поинтересовался преподаватель, тут же вспомнивший приключенческие книги об искусных следопытах, буквально читающих следы – будь то человеческие или следы животных.
– Чего? – не понял Милован.
– Ну, с этим, которого с коня сшибли? – смутился пенсионер. Затем, сам не зная зачем, поднял с земли тряпицу и засунул в один из карманов. Туда же последовали завернутые в тряпочку выбитые зубы.
– На что они сдались тебе, Никола? – Дружинник лишь брезгливо поморщился, глядя на пожилого человека.
– Посмотрим, – коротко отвечал тот. – Может, и не сдались, так и выкинуть недолго. С этим-то что, которого с лошади уронили?
– А я почем ведаю? Забрали свои же, раз нет здесь никого, – Милован задумчиво почесал бороду. – Пошли, Никола, посмотрим.
– Может, пойдем? – неуверенно осматривая место схватки, пробормотал Николай Сергеевич. – Не по себе. Да и вдруг вернутся эти…
– То вряд ли. Хотели бы воротиться, так уже здесь были бы.
– Почто их?
– А мне почем знать? Вьюки забрали, да, сдается мне, не за хабар их; лихие бы не побрезговали, – кивнул он на богато украшенный пояс Вторуши. – Мож, как Тохтамыш, хотели, чтобы не видел никто. Мож, еще за что…
– К князю надо скорее. Кто знает, как оно теперь все будет, – Милован угрюмо кивнул в ответ. Потом подошел к верной шавке, оплакивающей хозяина, и, присев на корточки, потрепал ее по мохнатой бошке. – Пойдешь с нами, или хозяина дух охранять будешь? – В ответ та, оскалившись, недовольно зарычала. – Ладная псина, – усмехнулся в ответ тот и, достав из сумки гость сухарей, осторожно протянул собаке. – Держи. Дойдем до Москвы, священника отправлю, чтобы души, как положено, отпел. – Пойдем, Никола, – поднявшись на ноги, крякнул дружинник. – Нам теперь с тобой шибче ветра лететь надо бы, – Булыцкий лишь зло сплюнул под ноги.
Как же это путешествие отличалось от зимнего! Тогда, устроившись в санях, Булыцкий, то и дело отвлекаясь от драгоценного короба, пялился по сторонам, дивясь окружающему! Сейчас же глядел он лишь вперед да, углубившись в лес, – под ноги. Тогда – вместе с Сергием, окружаемый почетом и вниманием в каждой деревеньке, сейчас – в рванине, делавшей товарищей совершенно неотличимыми от обычных бродяг. Тогда – навстречу мечте, сейчас – наперегонки со страхом; все чудилось ему, что вот-вот вылетят из-за поворота разъяренные всадники и посшибают головы ссутулившимся от усталости и тревоги путникам.
Решено было не останавливаться, ну если только совсем худо станет. Или на ночевку, хотя, по-честному говоря, рассчитывали в Москву прийти к утру. Тут и страх – в помощь. Боясь опоздать, а пуще – неведомой опасности, действительно, буквально летели. Кое-где дорога делала петлю, но хорошо знакомый с местностью Милован срезал лишние метры и, экономя драгоценные минуты, выводил по прямой. Оно даже и не разговаривали особо, дыхание сберегая. Так, парой-тройкой слов перебрасывались время от времени, да и то по мере ну самой крайней необходимости. Поначалу, чтобы хоть как-то отвлечься, пожилой человек шаги считал. Недолго, впрочем. Уже скоро сбившись со счета и уткнувшись взглядом под ноги, шагал себе вперед и шагал, будь то дорога или же лес. Чтобы хоть как-то развеяться принялся он грызть припасенные в дорогу сухари, хоть и есть-то особенно не хотелось. Зато и время ох как скорее полетело! Пока размягчишь сухарь этот, да угрызешь пока, да проглотишь. Так и топал по дорожке: топ-топ, уже не глядя никуда, да все сухари свои уминая.
