Александр Сапаров - Прыжок в прошлое 1-2
Когда Хованская увидела операционной стол ее, слегка затрясло, но она пересилила себя и легла, куда ей показали. Сегодня у меня в операционной уже крутились две девушки, одетые в холщовые балахоны, такой же балахон одел и я. Бабок усадили подальше и велели им сидеть тихо и не бродить по комнате.
Мой помощник начал наркоз, а одна из будущих медсестер внимательно наблюдала за этой процедурой. Я как обычно, перед тем, перейти к делу, громко во весь голос прочитал молитву, перекрестился несколько раз на образа, взял в руки скальпель.
Антон так настропалился делать наркоз, что княгиня уже спала. Я аккуратно отделял небольшими лоскутами кожу на толстой ножке фибромы, перевязывал мелкие сосуды, жалея в душе, что нет у меня электрокоагулятора. Когда нужная часть кожи была отсепарирована, я начал выделять из окружающих мышечных тканей ножку фибромы. Сделал я это достаточно быстро, просушил рану и теперь стал складывать все лоскутки вместе, стараясь чтобы их общая площадь была, как можно меньше, Опыт не подвел и лоскуты практически совпали на щеке и полностью закрыли рану, пришлось лишь немного подправить в одном месте, затем я ушил все это тоненькой шелковой ниточкой, обработал шов йодом (имел теперь такую возможность). Наложил на него немного корпии и легкую холщовую повязку. Отрезанная фиброма лежала на небольшой тарелке, занимая ее почти всю, имела страшный вид, и на нее с ужасом косились, как обе бабки, так и мой пока еще совсем неопытный персонал.
Через полчаса княгиня проснулась и первым делом хотела привычно потрогать свою любимую бородавку, а там ничего не было. Она посмотрела на меня и заплакала. Бабки кинулись ее поднимать утешать, но она властным жестом отодвинула их в сторону, и слегка морщась от боли в прооперированной щеке, сказала:
Боярин Щепетнов, Сергий Аникитович, спасибо рукам твоим золотым, Век за тебя буду бога молить. Эй, Дунька неси быстро кошель сюда!
Одна из бабок вытащила из-за пазухи кошель и с поклоном передала мне. По его тяжести я сразу понял, что это было золото. Но тут взгляд Хованской упал на фиброму, лежащую на тарелке.
– Ох, Боже милостивый, это я с такой страстью ходила?
Сергий Аникитович, что с этим делать то надо?
– А эту штуку мы сейчас огню предадим, чтобы никогда такого вновь не было, и молитву совместно господу вознесем.
Завтра же Анфиса Петровна, я к вам сам приеду, и посмотрю, как рана твоя заживает. Если все хорошо, то и не надо больше ничего делать.
На вторую половину дня у меня был еще одно посещение. Вчера ко мне приехала мать одной из девиц, которую скоро собрались выдать замуж, она долго разговаривала со мной все, боялась выдать тайну и под конец попросила все же целовать крест, что тайну не раскрою. А вся тайна заключалась в том, что у девочки была маленькая рудиментарная грудь, слева. Хорошо, что я смог сохранить на лице серьезное выражение. Ну, кого в наше время испугало бы такое. Видел женщин и с четырьмя маленькими дополнительными грудками ну и что. А здесь все было серьезно.
Мне было сказано – создал наш господь человека себе по своем образу и подобию, а Еву из ребра его, и должно быть у женщины две груди, не больше и не меньше, не кошка и не собака же.
В семье вся женская половина была в тревоге, как к этому отнесется муж, не удастся ведь все время от него маскировать такое дело.
И вот в операционную ввели трясущуюся от страху девочку. Временно всех моих помощников из комнаты удалили, и только когда операционное поле было прикрыто холстом, в комнату вошел Антон для дачи наркоза. Когда же девушка заснула, в комнате остался только я и ее мать. Сняв холст, я обнаружил под очень даже симпатичной грудью, махонькую грудку приметно три-четыре сантиметра, с розовым сосочком. Отработанными многолетним опытом движениями я удалил ее за пару минут, и тремя шовчиками ушил небольшую ранку. Теперь ни один придирчивый взгляд не поймет, что же там была за штука.
– Ну вот, – сказал я матери, – теперь можно и замуж выходить. Боярыня упала мне в ноги и тихо заголосила, что спас я ее девочку любимую, от позора неминучего.
Я же поднял боярыню с колен и думал, что после этих двух посетительниц в дальнейшей рекламе я не нуждаюсь. И теперь настало самое время идти с челобитной к царю, с просьбой открыть лечебницу.
Я сидел у дьяка уже полдня мы вдвоем все путались в терминах и словах, челобитная никак не шла, я не мог объяснить, ему, что я хочу сделать, он меня просто не понимал, Неожиданно в комнату вбежал старший дьяк и обратился ко мне:
Сергий Аникитович, требует вас Иоанн Васильевич под свои очи и гневен он, что не можем разыскать вас, так, когда говорить с ним будете, замолвите слово, за нас сирых и убогих, что искали вас со всех сил наших.
Я, встревоженный, неожиданным вызовом шел в тронный зал, одет я был, не так как требовалось. Еще вчера царь был в походе, его ждали только завтра, а он уже здесь и меня требует. Когда я в обычном боярском прикиде, появился в зале вокруг меня сразу поползли негодующие шепотки.
Я подошел к трону опустился на колени и произнес:
– прости великий царь наряд мой непотребный, когда узнал твоем приказе, здесь в Кремле был, не посмел домой для переодевания уехать твой приказ выполнить спешил.
– Щепотнев, почему ты мне не сказал, что парсуны пишешь? Встань и ответствуй.
Иоанн Васильевич две всего парсуны я и нарисовал, а потом только иконы писал.
– Так вот Щепотнев, видел я тут, парсуну воеводы Торжецкого, у меня в Кремле таких парсун нет. Ты, как считаешь – это хорошо, что у воеводы царского парсуна лучше, чем у царя?
– Великий государь прикажи и напишу я того, кого ты пожелаешь, все умения приложу.
– Тогда слушай, две недели у меня между битвами есть. За эти две недели напишешь мою парсуну и смотри, чтобы не хуже чем у воеводы была. Чтобы видели меня на парсуне какой я есть, и не придумывали ничего от себя. Сам знаешь, понравится, мне награжу по-царски. Не понравится, не бойся, голову рубить не буду, но милости моей не жди.
Говори теперь, что нужно тебе для парсуны.
– Нужно мне государь, чтобы подготовили хорошую основу для парсуны, один я просто не успею, краски мне нужны хорошие, и потом прости государь, но привык я, когда рисую, сидит собака моя гончая у меня у колена, вот истинный крест не так начинаю, что делать, рычать начинает.
По залу пронесся смешок, охотниками были все, и не видели в этом ничего особенного.
Сам царь улыбнулся:
– Дозволяю и собаку, но чтобы ее перед этим святой водой обрызгали и молитву над ней прочитали.
– Великий царь, ежели, завтра уже будут доски холстиной левкасной обклеенные готовы для парсуны, то послезавтра, помолясь и начну, и явлюсь, когда скажешь.
– Вот и ладно, будет, что еще сказать Сергий Аникитович?
– Так вот государь есть просьбишка малая, не серчай на слуг твоих, что долго меня искали, никого не предупредил сегодня, что в приказе буду, вот и найти меня не могли.
Царь, с новым интересом, окинул меня взглядом:
– Ты Щепотнев меня с каждым днем удивляешь, который раз заставляешь боярам в пример ставить. Иди, живы будут твои дьяки.
Когда я вышел из зала, ко мне подошел старший дьяк, и сказал:
Сергий Аникитович, для тебя, все, что хочешь, что нужно будет, приходи в любое время дня и ночи. Такую грозу от нас отвел.
Когда я приехал в усадьбу мой первый приказ был:
– Немедленно найдите мне Айку.
По усадьбе у нас болталась гончая, с которой я хотел поохотиться, но дел было столько, что об охоте вспоминалось в последнюю очередь.
Гончую практически сразу разыскали и привели ко мне.
Ну что же начинаем операцию антимышьяк и антиртуть.
Я быстро выбрал несколько человек, которым ничего не говорил о содержимом тарелок с пищей. В течение двух дней бедная Айка должна была понять, что за сование носа в тарелку, где находиться мышьяк и ртуть она получит колотушку, а вот если там ничего такого не будет, то она может это съесть с большим удовольствием. Тарелки с ядом были помечены сверху большими крестами. И уже через час учеба началась. На следующий день к вечеру при приближении тарелки с мышьяком или ртутью моя бедная собака забивалась под лавку. Притом приносящие эти тарелки все время менялись, чтобы собака поняла, что именно запах пищи служит причиной колотушек. Конечно, рефлекс этот был крайне нестойкий и нуждался в длительном заучивании, но мне в настоящее время надо было провести две недели в царском дворце и уйти оттуда живым. Я надеялся, что цикуту смогу узнать по вкусу, ну а от всех ядов не спасешься. Но, по крайней мере, два яда мой живой анализатор узнает.
Послезавтра с утра я был уже во дворце.
Основа для картины была уже готова, иконописные мастера постарались. Мне только осталось установить ее для лучшего освещения и усадить царя, чтобы он находился в наивыгодном ракурсе.
