Троецарствие - Иван Алексин
— Государь? — облизал пересохшие губы Осип.
— А скажи-ка мне, Федька, — проигнорировав недосказанный вопрос тверского воеводы, повернулся я к Михайлову. — Не ты ли приказной избой на Твери ведаешь?
— Я, государь, — побледнел в свою очередь дьяк. — Только если ты гневаешься на те листки, что о тебе писались, так я человек подневольный. От самого князя Шуйского приказ пришёл. А если…
— Да то пустое, — остановил я словоизлияние главы местных чиновников. А то он сейчас такого наговорит, в пору на дыбу тянуть. А где я ему замену найду? Тут все такие. — Не о тебе речь веду, дьяк. Мне Ивашка Богданов надобен.
— Богданов?
Михайлов оглянулся назад в сторону подьячих. Те испуганно переглянулись между собой, пожали плечами. В глазах страх и непонимание.
Ну, да. С получением достоверной информации сейчас плохо. На то у Богданова и расчёт был. Когда матушку мою, царицу Марию убивали, москвичи кого приметили? Правильно; Рубца-Мосальского, Молчанова и Ширефединова. Потому, что люди они на Москве известные. Их многие в лицо знают. Другое дело тверской подьячий Ивашка Богданов. Попросить представиться этого здоровяка, никто из видоков отчего-то не решился. И сам он, о своём непосредственном участии в убийстве царицы, кричать на всю Москву не стал. Сделал дело и уже в чине дьяка обратно в Тверь вернулся. Вот и выходит, что о роли в убийстве Марии Годуновой первой троицы каждая собака знает, а о Богданове лишь те немногие, кто «в теме» с самого начала были. Живи себе спокойненько и полученными дивидентами наслаждайся.
Ага, мечтай! У меня, может, главной целью похода был не захват Твери с прилегающими к ней окрестными городками, а непреодолимое желание с тобой повстречаться. Потому и этот стремительный конный бросок из Новгорода к Твери совершил, стремясь весть о своём приближении опередить, потому и заслоны на всех дорогах из города стоят, потому и послал сюда заранее ещё из Костромы несколько преданных человек. Поговорить мне с этим Ивашкой нужно, в глаза ему посмотреть. Обязательно в глаза посмотреть! На меньшее тот, прежний Фёдор не соглашается. Иначе, того же Шерефединова, что в Москве прячется, я бы давно достал. Достаточно к Грязнову гонца послать.
— Иуда, что матушку мою, царицу Марию, собственными руками задушил, — обронил я в упавшую тишину. — Ты уж не взыщи, воевода, — оглянулся я на онемевшего от полученной вести, Хрипунова. — Сам видишь, недосуг мне. Заждался меня, поди, Ивашка. Поспешать нужно. Позже с тобой о делах переговорю. А покуда кату (палачу) вели наготове быть. У него сегодня много работы будет.
Больше я сдерживаться не смог. Жажда мести туманила сознание, не давая трезво мыслить, гнала вперёд, туда, где дожидался справедливого возмездия пойманный убийца.
Толпа отхлынула в стороны, пропуская меня вперёд, подъезжаю к вновь согнувшемуся в поклоне Анике:
— Где⁈
— Так у меня, Чер… Фё… — Аника побледнел, запутавшись в собственных словах, захлопал губами словно выброшенная на берег рыба.
— Дайте ему коня! — рявкнул я, с трудом сдерживаясь, чтобы не обматерить растерявшегося друга. Тогда вообще в полный ступор впадёт и я тут кого-нибудь убью. — Показывай дорогу!
Ворота в купеческое подворье были настежь распахнуты. Поднимаю на дыбы коня, чудом не втоптав в землю окровавленное тело, бешено кручу головой, отмечая ещё две скорчившиеся во дворе фигуры. Следом врываются два десятка всадников,
— Ох ты ж!
Аника, соскочив с коня, несётся к большому, добротно сколоченному амбару, рывком распахивает дверь, обессиленно приваливается к косяку, как-то сразу скукожившись.
— Ушёл? — сплёвываю я сквозь губы вопрос.
Аника кивает, мелко тряся головой. В глазах моего «собрата по веслу» плещется ужас.
— Людишек, проверьте, — Никифор, кивнув своим людям на трупы, отодвинул Анику в сторону, заглянул в амбар. — Верёвки он, супостат, порезал, — оглянулся старший рында на меня. — Кто его обыскивал?
Купец, начав трястись, показал глазами в сторону одного из трупов.
Я заскрипел зубами от бессилия. Послал, называется людишек! На то, чтобы проследить и не дать сбежать опальному дьяку, им умений хватило. А вот дальше «режим ротозейства» включили. А Богданов, даром, что дьяк, по-видимому, воин бывалый. В это время из служилого дворянства в подьячий чин перейти, не гнушались. Вот и отплатил сполна своим пленителям за невнимательность. Сначала двоих, что во дворе стояли, с наскоку зарезал, затем выскочившего из дома воина в короткой схватке одолел. Ещё и коней у этих ротозеев прихватил. Ищи теперь вора по всей Твери!
Хотя, почему по Твери? Богданов не дурак; должен понимать, что в городе ему не спрятаться. Тут ему не Москва, тут его практически все в лицо знают. Всё же не последним человеком в городе был. А значит, он наверняка из Твери сбежать попытается. Для того сразу трёх коней и прихватил.
— Аника, где ближайшие городские ворота находятся?
— Тут рядом совсем, государь, — мой друг бросился к коню. — Я покажу. Там как раз мост через Тьмаку стоит.
Ну, хоть отмер, слава тебе Господи! А то совсем на прежнего Анику не похож стал. Тот по шустрее, помнится, был.
И вновь бешеная скачка по улицам опустевшего города. У ворот навстречу выбегает заросший до бровей бородач в форме стрелецкого десятника, отбивает поклон незнакомому дворянину, прискакавшему во главе конного отряда.
— Ивашка Богданов здесь был?
Бородач вылупил глаза, с недоумением вглядываясь в странного дворянина, осмеливающегося называть Ивашкой главу одного из столов (отделов) в приказной избе. Всё же правильно говорят, что по одёжке встречают. Я, ссылаясь на свой обет: «в царские одежды не рядится, покуда батюшкин трон не верну», беззастенчиво этим пользовался, не позволяя превращать себя в кочан капусты. И вот тебе обратная сторона медали; не признают.
— Чего рот раззявил! — выдвинулся вперёд Никифор. — Отвечай, когда государь тебя спрашивает!
Бородач умудрился вылупить глаза ещё сильнее, поймал утвердительный Аникин кивок, рухнул мешком на колени.
У! Как же задолбало меня это постоянное кувыркание в ноги. Особенно теперь, когда секунды сквозь пальцы горным потоком утекают. Так и хочется пнуть!
— Так был здесь Ивашка или нет⁈ — взревел я, потеряв терпение. — Язык проглотил⁈ Так я тебе его отрезать велю!
— Был,
