Русская война 1854. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов
Я внимательнее вгляделся в улицы. Дворяне, мещане и даже рабочие выглядели чистыми и опрятными. Значит, денег пока хватает, значит, империя, несмотря на войны на окраине, какими бы тяжелыми они ни были, успевает расти и развиваться. Не за счет пожирания себя, а потому что может.
— Григорий Дмитриевич, — у спуска с «Адмирала Лазарева» меня ждал Горчаков. — Нам пора. И прошу, ведите себя прилично, я же знаю, вы умеете.
— Я буду у себя во дворце на Кадетской набережной, — Меншиков тоже попрощался.
Я неожиданно подумал, что даже знаю, где он живет. В свое время доводилось бывать на экскурсии во дворце их семьи на Университетской, впрочем, до этого названия еще лет тридцать.
— Как закончите свои дела в Зимнем, заходите в гости, — добавил князь после паузы и спокойно пошел в сторону самой дорогой брички, где растерявшийся ямщик принялся судорожно готовить ему место.
— Григорий Дмитриевич, а нам какие приказания будут? — тихо уточнил Степан.
— Все оборудование перетащите на Волковский завод, там… Как сказал Александр Сергеевич, закончу с царем, и сразу к вам.
Горчаков поморщился от такой вольности, но ничего не возразил. Я быстро раздал последние указания и в сопровождении Александра Михайловича и Зубатова выбрался наружу. По волнам канала бежали волны: мы прибыли под вечер, и откуда-то со стороны Финского задувало. Я повернулся, как раз вовремя, чтобы увидеть край красного диска садящегося солнца, и этот свет неожиданно напомнил кое-что еще…
Екатерининским каналом называют это место сейчас, а в будущем переименуют в Грибоедовский. Вот только знают эту часть города вовсе не из-за русских писателей, стыка с рекой Мойкой или Михайловского дворца, ныне Главного инженерного училища. Нет… Большинство в моем времени знают это место по 13 марта 1881 года, когда здесь убили Александра II, а потом возвели одну из самых красивых русских церквей — Спас на Крови.
И что это? Совпадение или ирония судьбы, что царь выделил для меня именно этот кусочек столицы?
— Вы идете? — Зубатов поторопил меня. Кажется, я слишком долго стоял на месте.
— Вы о чем-то думали? — Горчаков в отличие от жандарма заинтересовался моим странным видом. — О чем?
— О будущем, — честно ответил я. — О том, к чему может прийти Россия, если мы бездумно будем играть ее судьбой.
— А мне казалось, вы любите будущее, — ответил Горчаков. — По крайней мере, все ваши изобретения приближают ведь именно его.
— Мне хочется верить, что они нас защищают… — я покачал головой. — Ведь что сейчас происходит во всем мире? Промышленная революция…
— Промышленная революция? — удивился Горчаков. Точно, этот же термин введет только Арнольд Тойнби, а он родится лишь в 1889 году.
— Мы переходим от ручного труда к машинному. Мануфактуры и те, кто будет держаться за прошлое, проиграют, просто потому что у них не получится делать товары достаточно дешево. В итоге они не продадут их в должном количестве, не получат денег для себя, для своих рабочих и… уйдут в историю.
— Честно, не вижу в этом ничего плохого. Я видел рабочих на ваших заводах, они выглядят гораздо счастливее, чем те, кому приходится трудиться на мануфактурах. Да и дворяне… Вы, кажется, не обратили внимание, но у вас в Стальном не меньше половины рабочих — это крепостные ваших соседей. И те с радостью отправили их к вам, зная, что после этого они с легкостью заплатят барщину звонкой монетой в полном объеме. Кажется, мелочь, но это меняет сознание, и в будущем такие помещики уже не будут столь по-зверски держаться за своих крепостных, понимая, что есть и другие способы заработать на свои развлечения.
— А мне кажется, вы ошибаетесь. Возможно, они поймут, что можно зарабатывать без своей земли, но вот люди… Они с каждым годом будут становиться все большей ценностью. И дальше вопрос лишь в том, кто будет получать пользу от их труда. Новые промышленники, которые силой и хитрым словом вырвут людей из рук старых хозяев и закуют их в новые цепи. Помещики ли, которые удержат людей в крепости и год за годом будут просто так забирать себе процент их труда. Ну, или сама Россия, если сумеет выстроить честные отношения между всеми заинтересованными сторонами.
— Григорий Дмитриевич, но почему в вашей картине мира именно промышленники — это самое главное зло?
— Потому что они только начинают. У них нет веры в род, который поддержит, они считают своим врагом страну, которая с опаской смотрит на молодых хищников, они готовы на любые подлости, чтобы завоевать свое место под солнцем.
— И что, все поголовно такие? Даже вы?
— А тут как с естественным отбором, — я сначала сказал, а потом только понял, что Дарвина[1] еще тоже не было. Но тут уже Горчаков не стал обращать внимание на детали, и я просто продолжил. — Почему зайцы зимой белые, а летом серые?
— Чтобы лучше прятаться, — с улыбкой ответил будущий канцлер.
— Неправильно, — жестко возразил я. — Потому что другие зайцы, которые не меняли цвет и плохо прятались, вымерли. Так же и с промышленниками. Те, кто будут добры, те, кто будут пытаться думать о ком-то еще кроме себя, проиграют. Они заработают меньше денег, их купят на корню, а скорее сначала разорят и потом купят за копейки… — почему-то вспомнилась судьба Обухова. — Это будет общество древних людей, где хорошие проиграют, а негодяи будут кроить мир по своим правилам.
— Вы не сгущаете краски?
— Вспомните Англию, Францию, что там было после революций. Какую цену платят обычные люди за новые станки и корабли. Вы же служили там и наверняка заглядывали не только во дворцы, но и в сточные канавы.
— И это навсегда?
— Нет, это просто этап. Рано или поздно вся мелочь будет съедена, останутся только крупные рыбы и… Сначала они подерутся, потому что считают именно себя самыми лучшими и сильными, а потом… Придется договариваться. Право сильного начнут прятать за красивыми одеждами и в конце концов нас будет
