Наблюдатель, часть II - Анатолий Анатольевич Подшивалов
— Камиль — мой учитель, друг и соратник по партии анархистов, — ответил Мак, имея в виду Писсарро, — он — единственный участник всех выставок импрессионистов и пользуется у нас большим авторитетом, но сейчас ничего из-за травмы практически ничего не пишет, да и возраст под шестьдесят дает себя знать. Я могу поговорить с ним и он покажет, что у него лежит в чулане, дорого он брать не будет. Из местных галерейщиков можно прямо сейчас посетить мадам Берту Вейл, ее антикварный магазинчик в двух шагах отсюда.
Берта оказалась бледной невзрачной женщиной неопределенного возраста от 40 до 55 лет в сильных выпуклых очках с неприятным скрипучим голосом. Мак сказал, что она никогда не торгуется, если с ней торговаться, то она повысит цену, а не понизит. В общем-то, ничего приметного в лавочке я не увидел, до тех пор, пока Берта не вынесла из подсобки картину, изображающую красные виноградники и работающих там людей (кто ее не видел в Музее Изобразительных Искусств, она была куплена Иваном Морозовым у бельгийской художницы, которая в свою очередь приобрела ее на выставке за 400 франков). Одна из известнейших картин Ван Гога и Берта попросила за нее 600 франков! Купил этот шедевр, опередив Морозова на два года. Маше Ван Гог не понравился, но делать нечего, я уже расплатился.
Выйдя от Берты, спросил Мака, любит ли Берта пирожные. Оказалось, что, да — марципановые. Зашел в лавку булочника и попросил отнести коробочку с марципановыми пирожными в лавку Берты Вейл. Дал Маку свой адрес и телефон, он сказал, что привезет «Нотр-Дам» дней через пять.
После этого мы вернулись домой, Маша стала прикидывать, куда повесить картины, но Жаннетт предупредила, что в таком случае придется оплатить хозяину ремонт и переклейку обоев, поэтому мы решили повременить. А у меня все не шел из головы молодой баск со странными голубыми глазами — они с Машей были как брат с сестрой, и тут я понял, что баск — это та самая гризетка-убийца, а, значит, слежка за нами могла быть связана с баскскими террористами-анархистами и нам угрожает опасность. Условным нажатием в точку на предплечье вызвал Чжао, по нашему условному коду это была просьба о встрече, а не сигнал о непосредственной угрозе жизни.
Предупредил Аннетт, что к ужину будет гость и стал просматривать газеты. В Гаагу стали прибывать иностранные делегации, со дня на день ждали императора Николая II, инициатора Конференции, до начала которой оставалось еще десять дней… В биржевых новостях отметил замедление роста русских акций, как, впрочем и европейских, продолжали расти только американские компании. Европейские биржи как будто замерли в ожидании чего-то, ага, дождетесь — сентябрь не за горами.
Вечером появился Чжао, поужинали с вином, отпустив прислугу — близняшки сняли себе комнатку в мансарде соседнего дома — я им это спонсировал, так как наши с Машей утехи сопровождались громкими возгласами и потом, не люблю я в неглиже расхаживать ночью по квартире в присутствии посторонних, хоть и прислуги. После ужина и чая с Машиным клубничным вареньем, когда мы остались вдвоем с инспектором, а Маша ушла спать, рассказал о том, как заметил слежку и то, что кто-то открывал сейф. Потом показал газету с описанием неудачной операции Второго Бюро и изображениемм преступницы, а также ее словесным портретом, где особо были отмечены черные волосы и синие глаза. Рассказал про молодого художника-баска, которого встретили сегодня на Монмартре. Потом Чжао позвонил в «Риц», чтобы заказать номер, но оказалось, что свободных номеров нет — все занято итальянской и греческой делегациями, едущими на Конференцию. Предложил постелить ему на диване в кабинете, на что Чжао от нечего делать согласился.
С утра пораньше пришли служанки и приготовили завтрак. А после завтрака Аннетт начала собираться на рынок за продуктами. Пока ее не было, Чжао переговорил с Жаннетт, собственно, разговора не было, горничная отвечала на вопросы. Чжао для начала открыл свой брегет — яркий, так чтобы зайчик света попал в глаза девушки, а потом монотонным голосом начал допрос. Она отвечала, как под гипнозом, собственно, это и был мгновенный гипноз с отвлечением внимания гипнотизируемого на яркий предмет, иногда его называют «цыганским» или «уличным» гипнозом.
Жаннетт рассказала, что они с сестрой давно состоят на службе в Бюро, еще с тех времен, когда здесь жил немецкий военный атташе. Их куратор — капитан Жильбер Колле, потребовал сообщать о всех новостях и визитах новых постояльцев, особенно где-то полмесяца назад, когда капитан стал проверять содержимое сейфа. Чжао сказал, что сейчас мы все уйдем гулять до обеда, а Жаннетт должна дождаться сестру и телефонировать Колле о том, что у хозяина был гость и он привез какие-то бумаги, которые хозяин запер в сейф. После этого Чжао дал ей установку забыть о разговоре, кроме поручения вызвать капитана и вывел из гипноза. Когда Жаннетт собрала посуду и унеся ее на кухню, принялась мыть, Чжао закрыл кабинет изнутри и прикрепил, несколько, как мне показалось, блесток к стенам и одну внутрь сейфа, прямо напротив дверцы, объяснив, что это видеокамеры.
Потом мы поехали на Холм. Встретился с Маком, он ударными темпами заканчивал заказанную мной картину. Спросил, а где обосновались баски, которых мы вчера встретили, Мак показал, где — дальше по улочке, почти в конец. Маша присела на стульчик рядом с папашей Маком и они принялись болтать о всякой всячине, а мы с Чжао пошли дальше. Пройдя всех художников, в самом конце я заметил знакомую черную троицу. Чжао велел мне возвращаться к Маше, дальше он все сделает один, не надо, чтобы я «отсвечивал» рядом. Договорились, что он вернется часов через пять-шесть, прямо к нам домой.
Вернувшись к
