Капитан (СИ) - Антон Перунов
— На чем основан такой экстремальный градус оптимизма? — не без скепсиса отозвался Беньямин. — В жизни обычно все наоборот, сроки всегда оказываются шире и дальше, чем хотелось бы.
— Я понимаю и заранее закладываю такую возможность. В любом случае, сначала сделаем полный расчет бюджета и продумаем сколько, куда и кому продавать. Вы поймите, мы можем сколотить свой клан-корпорацию! Вот главная цель!
— И она более чем достойная, — счел нужным поддержать воспитанника Зимин. — Если смотреть на твой старт, то разгон взят хороший, главное: выбирать задачи по силам и на крутых поворотах не споткнуться и не вылететь с трассы.
— Отлично это понимаю. И в скором времени уже предъявлю первые цифры.
— Посмотрим, повторюсь, можешь на меня рассчитывать.
— А мне как-то сомнительно. Нет, я вижу своими глазами этого вундеркинда, ставшего в семнадцать лет капитаном рейдера. И понимаю, что он сильный одаренный. Слышу, как взросло и здраво он рассуждает. И знаю теперь, наследником какого состояния он является. Но сейчас речь не за ОЗК, а за конкретный гешефт, созданный вот этой светлой головой и этими молодыми руками.
— Так мы будем рядом. Где надо поможем, где надо прикроем, а где надо и подскажем.
— Это да. Но в столицах такие хищные рыбы в мутной воде шныряют, что мое вам почтение. И к слову, а где эти зловредные родственнички нашего Марта сейчас?
— Вот вы и займитесь этим вопросом, Семен Наумович. Разузнайте все, соберите сведения и держите их под присмотром…
В середине ноября у графини Оссолинской приключился неожиданный и жестокий приступ осеннего сплина. Что было тому причиной — затянувшаяся штормовая погода и сырость, охватившие Лазурный берег, или успехи русской армии на Дальнем Востоке, — не смогла бы сказать и она сама, если бы решилась на такой необъяснимый порыв откровения даже наедине с зеркалом. Вот и сегодня миледи с самого утра почти неподвижно сидела в своем любимом широком кресле и без конца курила, потягивая через длинный слоновой кости мундштук тонкие ароматные пахитоски [1].
— Ваша сиятельство, вот ваша почта.
— Оставь и можешь идти, — не скрывая безразличия, еле слышно распорядилась она, продолжая угрюмо смотреть на пылающие в камине поленья и кутаясь в широкие полы подбитого мехом шлафрока [2].
— Простите, миледи, и еще вас просят к телефону, — позволил себе нарушить приказ слуга.
— Кто это, Джеймс?
— Не назвались, но произнесли кодовое слово.
— Даже так? Ну хорошо, соедини и не смей подслушивать.
— Как можно, ваше сиятельство, — с видом оскорбленной в лучших чувствах невинности произнес в ответ камердинер.
— Ну-ну, знаю я вас, крапивное семя… Поди прочь и закрой двери.
Но прежде чем взять трубку, старая графиня достала из секретера лист бумаги и карандаш, приготовившись записывать. Такие замысловатые меры безопасности имели свои причины. Оссолинская давно и прочно не доверяла любым средствам связи и уж тем более телефону, который подслушать легче легкого, а то, что за ней наверняка осуществляют надзор даже здесь, на ее собственной вилле на Лазурном берегу, она как старый и убежденный параноик ничуть не сомневалась.
— Слушаю.
В трубке раздался негромкий голос, который принялся ровно и без эмоций диктовать бессвязную череду цифр и букв. Закончив, он так ничего и не сказав, отключился.
Теперь следовало дешифровать текст послания, применив ключ, известный во всем мире двоим: ей самой и ее внуку — Анджею.
Закончив с работой, старая графиня некоторое время задумчиво сидела в кресле, трижды перечитывая получившийся текст, а затем сожгла лист, скомкав и бросив в огонь. Дождавшись, пока бумага прогорит до конца и обратится в пепел, она вернула книгу, являвшуюся ключом в этот раз, на полку, заодно расставив и еще с дюжину томов, взятых ею для соблюдения пущей конспирации.
Затем она разобрала пришедшую корреспонденцию и среди многих совершенно бесполезных писем обнаружила важное известие.
— Значит, крысеныш все еще жив. И даже стал капитаном. А теперь направляется в столицу. Положительно, этот дурак ни на что не годен, –невысоко оценила деловые и умственные способности своего единственного сына Нина Ивановна. — Что ж, значит, придется все делать самой. И довести начатое до конца!
Оссолинская нажала кнопку звонка. Спустя недолгое время на пороге появился ее камердинер.
— Джеймс, собирай вещи, мы едем в Петербург.
— Осмелюсь спросить, насколько длительным будет пребывание в России?
— Думаю, мы вернемся сюда не раньше чем через пару месяцев.
[1] Шлафрок — (нем. Schlafrock, также шла́фор, шлафо́рк) — в XVIII—XIX веках просторная мужская и женская домашняя одежда. В России с XVIII века вслед за французской модой в «парадном неглиже» — нарядно выглядевших шлафроках — мужчины принимали дома гостей, прибывавших с неофициальным визитом. Женщинам по правилам хорошего тона дозволялось появляться в шлафроках на людях только в первой половине дня, занимаясь хозяйственными делами.
[2] Пахитоса — Род дамских папирос: соломинка, набитая табаком.
Глава 9
Столица Империи встретила «Ночную Птицу» неприветливо. Снижаясь с пяти тысяч, где ярко и морозно сияли в черноте космоса звезды, они, идя по глиссаде, пробили сплошную, низкую облачность и прямиком угодили в метель. Температура чуть ниже нуля, густая белая пелена, подсвеченная фонарями и посадочными огнями аэродрома.
Видимость сразу упала до минимума, работать пришлось исключительно по приборам и через «сферу». Снежная каша, налипая на корпус и винты, мгновенно превращалась в лед под порывами сильного, все вымораживающего арктического ветра.
Все это мало способствовало удачной и безопасной посадке, о чем их честно предупредил диспетчер. Согласно полетному плану Колычев должен был привести свой корабль в Кронштадт на знаменитое «Бычье поле», но там с погодой оказалось совсем худо. Так что волей-неволей пришлось садиться в Гатчине.
Там приватирский корабль встретили не то чтобы радушно, но место под стоянку выделили, о правилах поведения на старейшем аэродроме империи предупредили, после чего всей команде оформили пропуска. Благо, та оказалась не велика.
К слову, с оформлением документов получилась забавная история. Единственным обладателем офицерского чина в их маленьком экипаже оказалась прапорщик Калашникова. Вот ее, не мудрствуя лукаво, и вписали старшей. Все остальные были определены как вольнонаемные члены экипажа и пассажиры.
— Ну и ладно, — отмахнулся Март. — Давайте отправимся в город и приведем себя
