Царь нигилистов 2 - Наталья Львовна Точильникова
А потом его украли. Его присвоили те, кому бы больше подошел большевистский, кроваво-красный, — враги и демократии, и свободы.
Что же теперь отказываться от него? Менять на флаг Новгорода, выдуманный в 90-е. Тот, что без красной полосы. Бело-сине-белый. Черта с два! Что ж теперь после каждого мародера перекрашивать знамя?
— Никса, зачем нам династический флаг из цветов императорского штандарта? Мы что деревенька с крепостными?
— Хорошо, что папá не слышит.
— Я тебя умоляю, станешь царем — верни бело-сине-красный.
— Торговый? Как говорил дедушка, Россия — страна военная.
— Может хватит ей быть военной?
Никса не ответил, на что-то отвлекшись.
Саша проследил за его взглядом.
Прямо по курсу, в конце ряда кадетских палаток стояла карета, а возле кареты в окружении фрейлин — мамá. И смотрела на них в театральный бинокль.
— Что она здесь делает? — поинтересовался Саша.
Никса одарил его улыбкой Будды.
— А как-то объяснить ей, что мы уже взрослые, никак нельзя? — спросил Саша.
Брат возвел очи горе, куда-то к династическому флагу.
— Мамá, — со вздохом прокомментировал он. — В прошлом году я командовал взводом, а она ездила в карете вдоль наших позиций.
— У тебя рота в этом году?
— Угу!
Навстречу им верхом выехал офицер лет пятидесяти. Сашу предупредили, что это генерал-майор Орест Семенович Лихонин — директор Первого кадетского корпуса Петербурга.
Генерал спешился и отсалютовал им шпагой. На груди у него висел белый эмалевый георгиевский крест.
Сашу поселили в одну палатку с Гогелем.
— По уставу, генералу положена отдельная палатка, — заметил Саша.
— Вы это запомнили? — удивился гувернер. — Николай Васильевич говорил, что вы не прочитали, а пролистали устав.
— Я высоко прочитал, — признался Саша. — Но у меня есть навык чтения по диагонали, так что запомнил то, что мне показалось интересным. А вот штабс-офицеров можно селить по двое в одну палатку.
— Николай Александрович уже не штабс-офицер, — заметил Гогель.
Саша вздохнул.
У палатки был выставлен почетный караул из кадетов последнего курса, то есть лет восемнадцати.
И это было как-то чересчур.
— Я ведь могу их отпустить по уставу? — поинтересовался Саша. — Что ребята мучаются?
— Они не мучаются, — возразил Гогель. — Попасть в почетный караул к палатке Великого князя — большая честь. Выбрали лучших.
— Обидятся, если отпущу? — предположил Саша.
— Боюсь, что да, — сказал Гогель.
Первая заповедь папá про «чтобы не завидовали» казалась все менее выполнимой.
— Понимаете, Григорий Федорович, я же ничем этого не заслужил. Насчет штабс-капитана — еще да, действительно человека спас. Хотя с моими знаниями военного дела мне до этого чина, как до неба. Но это все…
— Это все вам положено по рождению.
— Но это же неправильно! Еще немного и мне Святого Георгия вручат за героическое участие в маневрах под Петергофом!
— Вы бы поменьше читали Вольтера, Александр Александрович.
Днем все собрались в палатке Никсы и склонились над картой.
Местные карты восхищали Сашу еще в приложениях к уставу. Начерченные тонким перышком, с мелкими тщательно прорисованными деталями и схемами, подобными эпюрам в начертательной геометрии.
От военного советника Лёши, который грузил его свободной тактикой, Саша знал, что в обсуждение сражения военными специалистами лучше не встревать, чтобы не показаться полным кретином. А всякий неспециалист по определению полный кретин, даже если где-то когда-то читал про малые и большие клещи, любимые Вермахтом и почитаемые в Академии имени Фрунзе.
Лёша, конечно, был известный Свистун де Трепло, но это было похоже на правду, ибо Саша точно знал, что все ровно также с юриспруденцией.
Так что он приготовился слушать и внимать.
Вроде, зарница, как зарница, думал Саша. Ему так и не удалось поучаствовать в ней в пионерлагере, но был премного наслышан. Мечта всех старших отрядов. Легенды рассказывали. В прошлом году была зарница, в прошлой смене, в соседнем лагере. И все никак.
Потом став взрослым, Саша узнал, что зарницу проводили в рамках так называемого «патриотического воспитания», что вызывало у Саши стойкий рвотный рефлекс. Но тогда тринадцатилетним шкетом он вполне разделял народные чувства.
Ну, ролевая игра, и ролевая игра в конце концов.
Если без советской пропаганды — совсем хорошо. Конечно «За, веру, царя и отечество» звучит не так прекрасно, как «За вашу и нашу свободу», но уж гораздо лучше, чем «Служу Советскому Союзу».
Но пока господа генералы обсуждали топографическую съемку местности, маршировку и обучение стрельбе.
Терпимо было только последнее. Первого Саша не знал, а второе ненавидел.
В результате с топографической съемкой оказалось не так плохо, ибо рядом был Никса. Получалось коряво, что Саша компенсировал хорошей памятью и наблюдательностью.
Со стрельбой сложнее. Саша думал, что с удовольствием вспомнит молодость. Всегда с трудом проходил мимо тира. А как-то показывал класс на десятилетии дочери на игровом автомате в каком-то ТЦ, выбив почти максимум из возможных виртуальных целей. Ну, что там нужно для «пальбы»? Хорошее зрение да выдержка. У него почти до 50-ти была единица.
Новое молодое тело тоже обещало не подвести. Прежний хозяин не особенно любил читать, так что с глазами было все в порядке. Близорукости скорее следовало ожидать от Никсы.
При воспоминании о дочери сердце защемило. Она, словно, осталась где-то на другой планете: ни в телеграме не напишешь, ни фотками не обменяешься. Вот, Анюта, наш Фермерский дворец, вот Никса, а это Гогель и Зиновьев. Вот это серебряное утро и рано пожелтевшая листва… И осенние хризантемы.
Как у вас там, в будущем? Какие новости? Мир?
Стрельбы начались в три пополудни.
Гогель выдал ему тяжелое, как у Никсы, ружье и патронную сумку: черную с двуглавым орлом. И показал, как закрепить на поясе.
Сумка содержала свернутые в цилиндры бумажки, которые Саша опознал, как емкости с расфасованным порохом, и коробочку с мелкими штуками, до боли напоминавшими пульки для пневматики, но желтыми. Латунь?
Погода была вполне: солнышко и нет ветра. Голубое небо, воздух пахнет соснами.
У леса, метрах в тридцати: собранные из досок мишени. Высотой под два метра и шириной метра в полтора. На них разноцветные круги, обозначающие голову, грудь, пояс, колени и ноги человека.
Никса, слава богу, тут.
— И как это заряжать? — поинтересовался Саша.
— Проверил нет ли пули? — спросил брат.
Саша посмотрел с
