Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!
Когда Диего глаза в глаза уставится — и без того хочется сжаться в комок. Влезть в кирасу, как черепаха в панцирь. А сейчас… Того и гляди, взглядом к стене отбросит да по беленым кирпичам разотрет.
— А девки-то чем виноваты?
— А тем. В старые времена испанки шили мужу сперва саван, а потом плащ. Знали, на войну пойдет, да, может, товарищи только тело бездыханное вернут. А сейчас? Да и не все дороги в шлюхи ведут. В монастырях, знаешь ли, послушниц кормят. А при полках раньше жены да сестры состояли. Хотя и без потаскух не обходилось.
— Монастырь — это безбрачие.
— Можно и уйти, до пострига. Да и после… А вот как скоро шлюха подхватит французскую хворь? И какие после того муж и дети?
Диего вздохнул. Продолжил.
— Нам остается делать то, что мы можем — и понимаем. Например, сейчас…
Откинулся назад и состроил скучающий вид. Орать «Эй, человек!» в Севилье было не принято. Тем более кабальеро при ученой степени и должности. Слуги сами должны заметить, что господину чего-то надо.
И точно, позади немедленно возникла служанка.
— Что угодно дону алькальду?
— Заплатить за обед. Вот, лови…
О поднос ударилась пара серебряных монет.
— А старый реал, верно, и один за двоих бы сошел, верно?
— Да и такой один сгодился бы. Вы очень щедры, сеньор.
Еще бы. Только что переплатил вдвое.
— А еще я буду щедр, — заметил Диего, — если ты запомнишь людей, которые расплатятся монетой с католическими королями. И перескажешь мне при случае…
— Тогда развязывайте мошну снова! Потому что плосконосый щеголь в надвинутой на глаза шляпе «изабеллами» просто набит. Вон он, в углу сидит. Мрачный такой.
— Ясно.
Диего медленно обвел глазами неказистый зал. Земляной пол, мощенный все той же трианской плиткой. Выбеленные стены, свежие там, куда не достают шляпы посетителей — и обтертые ниже. Вот и еще один моряк раскуривает глиняную трубку, совершенно не заботясь о том, что спина у щегольской рыжей куртки уж если не белая, так желтая. Впрочем, что сделается буйволовой коже? Его товарищ занял кресло с подлокотниками — и низкой спинкой. Этот еще не закончил набивать зельем деревянное чудовище с длинным чубуком. Под столом — печальная собака. А вот чуть дальше… За окном, забранным в мелкую решетку и остекленным «бычьим глазом» — то есть кусочками стекла, несущими след от инструментов стеклодува, отгородился широким полем шляпы от солнечного света. Точно, иноземец, и преинтересный.
На поднос перекочевали еще два реала.
— И принеси нам еще раков, прелестная сирена! — А ракам красная цена восьмерной мараведи. — Лучше под носом у того сеньора…
— Думаете, ему уже рассказали ту байку? — поинтересовался подчиненный.
— Непременно.
А что плосконосый в порту новичок, по обуви видно. Туфли, ладно. Но оставить без защиты шелковые чулки? Порт — это грязь и занозы. Можно не жалеть собственную шкуру, но вещь, которая стоит пяток золотых эскудо? Нет уж. Те, кто может себе позволить шелк, здесь носят сапоги. Или штиблеты, хотя бы полотняные.
Наконец, большое деревянное блюдо с аппетитно пахнущим угощением проплыло мимо новенького плаща — на котором море прорех, и каждая обметана красной нитью! Тогда шляпа поднялась, открыв маленький прямоугольный воротник на картонной подкладке, лицо с полудесятком кровящих порезов на щеках и подбородке, плоский итальянский нос… Тут все это вознеслось под потолок. Два шага — и высоченный иноземец склонился над столиком.
— Вы можете есть здешних раков? О, вы, верно, не местные, как и я!
— Как раз самые местные, какие могут быть! То есть городская стража. И мы рады приветствовать вас в Севилье! Вы из Ломбардии? Из Милана?
Краем глаза Диего видит легкое замешательство в глазах подчиненного. До сих пор законник ни разу не отступал от быстрого, но размеренного, как мелкозубый горный ручей, северного говора. Который прекрасно подходит и для цитат на латыни.
Теперь же изо рта алькальда сыплется трескучая севильская скороговорка. Правда, что-то в ней не так. То ли обилие латинских и итальянских слов, то ли… Ну да. Руки! Не помогают языку, спокойно шкурят раковую шейку. То ли дело итальянец. У этого — летают. И говорит легко, как щебечет:
— О, нет! Вы взяли сильно к северу. Я из Перуджи…
— Это Флоренция?
— Нет, будь я проклят, это именно Перуджа! Уж одного-то из наших великих граждан вы, безусловно, знаете!
— Того, кого и зовут именем города, — согласился Диего. — Художники в Академии уверяют, что этого человека хватило бы, чтобы оправдать тысячелетнее существование империи, не то что одного города… Увы, я всего лишь поэт, да еще и неспособный к импровизации! Иногда я ловлю себя на мысли, что вся моя ненависть к иным коллегам по перу вызвана не чем иным, как завистью. То, что дается им в коротком откровении, мне приходится создавать, тщательно подбирая непослушные слова, словно кусочки мозаики. И стенать, если они не подходят по цвету и размеру!
— А вот здесь вас пойму уже я, — улыбнулся итальянец. — Я тоже склонен создавать красоту расчетом. Таков метод архитектуры!
— Рад, что в нас столько сходства — вы сразу показались мне симпатичны…
— Вы мне тоже… — прежде громкий голос упал до шепота. — Именно поэтому я и рискнул вас предупредить! Не ешьте раков! И, если возможно, помогите мне прорваться к севильскому трибуналу. Нас явно попробуют убить, а я чертовски плохой боец… Но зло, что здесь творится, должно быть пресечено. Вы знаете, что эти раки откормлены человечиной?
— Уфф… — выдохнул дон де Теруан. — Всего-то…
— Вы мне не верите?
— Верю, и слишком хорошо… Знали бы вы, как мне надоела эта избитая шутка! А уж как устали от нее инквизиторы… По крайней мере, я на это надеюсь.
— На что?
— На то, что святым отцам скоро надоест история с казненными еретиками. Они не хотят хоронить лютеран на католической земле Испании. Отлично! Но то, что в трибунале придумали, гораздо хуже! Каждый раз, после казни…
— Постойте, сеньор! Но разве еретиков не жгут?
— Да вы, верно, в городе первый день. Иначе знали бы, сколько стоят здесь дрова и уголь! Опять же, если бы их жгли, что бы ели раки?
— Я не понимаю, — перуджиец опустился на стул, — так про раков — это правда?
— Скажем так, это могло бы быть правдой. Если бы не ловцы раков. Отдельная от рыбаков гильдия, кстати. Сами понимаете, никто не стал бы брать раков, откормленных еретиками. Добрыми католиками — куда ни шло. А тут… Полная потеря покупателей! Но когда человеку грозит голодная смерть, он начинает думать. Иногда даже головой! И бежит в городскую аудиенсию. Которая, разумеется, не может отменить решение инквизиционного трибунала. Но и терпеть заразу на заливных землях, то есть в реке, которой живет город… Невозможно! После каждой казни ловцы раков откапывают тела еретиков и грузят их на небольшой корабль. Который спускается до кадисской бухты и предает тела казненных морю. Я лично слежу за этим — точней должен, на моей памяти казни еретиков после аутодафе пока не случалось. А розыгрыш приезжих… Ну, наперво, Севилья — город злой. Привыкайте. Во-вторых, есть надежда, что святым отцам надоест выслушивать по десятку лишних жалобщиков каждый день. Кстати, а вам кто эту страшную сказку поведал?
— Сеньоры офицеры с галер… Они очень веселились. Что-то праздновали. Дайте припомню! — Рука выброшена в останавливающем жесте, и губы алькальда замерли на половине движения. — Новый офицерский патент! Некто Антонио де Рибера стал лейтенантом. Что с вами?
— Да ничего. Фамилия знакомая.
Но по лицу итальянца было вовсе не заметно, чтобы он поверил вымученной улыбке.
— Что-то не так?
— Все в порядке… Просто я забыл представиться. Раз уж мы приятели, вы должны знать мое имя. Диего де Эспиноса к вашим услугам!
— Польщен. Я всего лишь скромный архитектор…
— Ну да… А дыры в плаще вы сами проделали!
— Именно. Я мирный человек. Но лучше иметь славу второго Бенвенуто Челлини, что не ложился спать, не убив кого-нибудь на ночь![20] Тогда к тебе относятся осторожно и уважительно. Здесь, в Испании, по счастью, у итальянцев репутация драчунов. Поэтому мне оказалось достаточно испортить плащ — ярко, чтобы муха сошла за осу…
Диего слушает, временами поддакивает и задает вопросы. Но мысли его не на службе. Когда в таверну ввалится наконец уладивший формальности со всем пополнением, уже отправленным сегодня в тюрьму в квартале Санта-Крус, альгвазил Эррера, алькальд с явным облегчением проведет павлиньим пером над заплеванным полом в жесте прощания.
Остаток дня он будет тише и задумчивей обычного. На вопрос старшего товарища:
— Что случилось?
Ответит:
— Одна девчонка решила выскочить замуж. Не подумай чего, все к тому шло. Просто я теперь думаю: а будет ли она счастлива?
