Владимир Романовский - Добронега
— Поделом, — откликнулась супруга возмущенным контральто. — Нет, ну какой гад, а! Еще убегает!
Бежать босиком было очень неудобно. Хувудваг был неровный, бугристый, да и подвернутая щиколотка давала себя знать. При этом евлампиева рубаха, слишком короткая для Хелье, то и дело вздымалась до пояса, и было неудобно перед преследователями. Ему повезло — ни у одного из троих преследователей не оказалось стрел. Лук был. Один.
Вскоре Хелье сообразил, что вообще бежит не туда, куда надо. Бежать стоило к торгу. Люди, склонные к темным делам — а избиение наемников по одиночке, хоть и поддерживаемое мирным населением, несомненно было делом темным — не любят совершать эти дела открыто, в людных местах. А Хелье бежал в противоположную сторону, прочь от Новгорода.
Преследователи не отставали. Вооружены они были тяжелыми топорами.
Неширокий хувудваг уходил в сторону от реки, поднимаясь по склону. Впереди и слева, внизу, виднелся нестройный ряд рыбацких хибарок. На воде покачивались ладьи. Хелье сжал зубы и прыгнул с хувудвага вниз, на поросший колючей травой и покрытый еловыми иглами склон. Он упал, но тут же поднялся и понесся, скользя, прыгая и балансируя, вниз по склону.
Преследователи оценили маневр и тоже переместились на склон, мешая друг другу. Расстояние между ними и Хелье увеличилось.
Всего хибарок было шесть. Хелье ринулся к пятой, предпоследней, и стукнул в дверь кулаком. Оказалось не заперто. Он ворвался внутрь. Помещение разделялось на две части несерьезной перегородкой. Рыбак жил в правой части. В левой наличествовал сундук в одном углу и копна сена в другом. На сундуке спала, ругаясь во сне последними словами, Светланка. На сене располагались Дир и массивная молодая женщина, возможно это и была его жена. В четвертом углу дремал, присев к стене, какой-то сморчок.
— Сверд! — крикнул Хелье. — Мне нужен сверд! И сапоги, — добавил он, посмотрев на свои расцарапанные грязные ноги. — Быстрее, Дир! За мной погоня.
Дир, несмотря на медлительность в формировании мысли, отлично понял ситуацию. В один миг он был на ногах, со свердом в руке.
— Сколько их? — спросил он сипло, голосом только что проснувшегося человека.
— Трое. Не в них дело!
— А в чем?
— Евлампиев Крог! Там человек десять. Евлампия в опасности.
— Ага, — сообразил Дир. — Эта… Смахни Светланку с сундука. Выбери себе сапоги по размеру, и порты, и сверд по руке, там их четыре. А я пока займусь погоней. Трое, говоришь?
— Да.
— Не церемонься со Светланкой.
Видя Хелье в нерешительности, Дир шагнул к сундуку сам и действительно смел с него мрачно смотрящую на происходящее Светланку. Она выругалась длинно и замысловато. Дир поднял крышку. В этот момент в сенях застучали подошвы сапог.
— Эгей, добры молодцы, — обратился Дир к вбегающим. — В гости ходят, когда зовут.
— Ты нам не нужен, — заверил его один из преследователей. — Нам нужен вот этот, который без портков.
— Я не о нужности говорю, — ответил Дир наставительно, — а о вежливости. Бросайте топоры, люди добрые.
— Нам нужен он! — злобно выкрикнул преследователь.
— Мне тоже, — ответил Дир. — Бросайте топоры, а то ведь, заметь, плохо вам будет.
В сундуке действительно лежали четыре клинка, в специальном отсеке. Хелье взял один, наугад, и вытащил из ножен.
— Оденься сперва, — заметил Дир. — И женскую рубаху сними. Так вы бросите топоры или нет, хорла? — спросил он, слегка повышая голос, и, не давая преследователям времени ответить, пожал плечами и двинулся на них. Один из преследователей замахнулся топором, но тут сморчок, еще минуту назад недвижно сидевший в углу, схватил его сзади за руку и сбил с ног неожиданно сильным ударом в затылок.
— Годрик, не вмешивайся, — велел Дир недовольно. — Холопья обнаглели, — пожаловался он одновременно облачающемуся в порты Хелье и двум оставшимся стоять преследователям. — Суются без спросу, действуют без приказа.
Он махнул свердом над головами преследователей. Те присели, втянули головы в плечи, и выронили топоры.
— Дружка своего с собой заберите, — распорядился Дир. — Быстрее. Я в раздражении, только что проснулся, в пузе пусто.
Один из ополченцев все понял и кинулся к лежачему. Второй замешкался, и Дир пнул его ногой. Ополченец мотнулся в сторону локтей на пять и упал, подвывая. Теперь он тоже все понял и, вскочив, взялся за ноги лежащего. Первый ополченец подхватил поверженного под мышки.
— Правильно, — сказал Дир. — И вот что. Ежели я вас еще раз увижу, все равно где, вы пожалеете, что на свет родились. И родная мать вас назад принять не захочет после того, что я с вами сделаю. Вон отсюда.
Двое поспешно вышли, транспортируя третьего.
— Подожди надевать сапоги, — сказал Дир. — Эй! Хелье! Подожди, тебе говорят. У тебя вон ноги в кровище. Годрик, кувшин и перевязку.
Годрик выскочил из хибарки и тут же вернулся с указанным.
— Сапоги мои тебе не пойдут, — отметил Дир. — Великоваты. — Он оглянулся, критически оглядел ноги большой женщины, а затем ноги Хелье.
— Надень анхвисины сапожки, — резюмировал он.
Хелье затянул гашник, надел чистую рубаху Дира, доходящую ему до пят, развязал гашник, подтянул рубаху, затянул гашник, и сказал:
— Нет.
— Мои тебе велики.
— А годриковы?
— До чего тупой народ — шведы. Или кто ты там. Кто такой Годрик, по-твоему?
— Не знаю.
— Холоп он. Холоп, да к тому же из варваров. В саксонских землях родился. Благородному воину холоповы сапоги носить не след.
— А женские можно?
— А женские можно, если умеешь за себя постоять. Я вот хоть с ног до головы в женское оденусь — кто посмеет надо мной смеяться?
Хелье понял, что Дир прав. Над Диром смеяться никто бы не посмел.
Годрик вымыл ему ноги, наложил на ссадины листья подорожника, и обмотал сверху льняной перевязкой. Несмотря даже на перевязку, сапожки Анхвисы оказались велики. Но не слишком.
— Ничего, — заверил его Дир. — Купим потом новые.
— Спасибо, — Хелье кивнул Диру. — Ну, я пошел.
— Куда?
— Бить этих гадов.
— Каких гадов?
— Я ж тебе сказал! Евлампиев Крог. Они там бесчинствуют, варангов ищут, так с Евлампией могут чего дурное сотворить.
Он не стал объяснять подробнее.
— Ага, — рассудил Дир. — Что ж, пойдем, посмотрим.
— Ты не ходи.
— Нет уж. Я ж сказал, что я твой должник. Куда ты, туда и я. Что ж ты думаешь, я так пошутил, что ли?
— Хорошо, — согласился Хелье. — Только быстро. Бегом. Хорошо?
— Ладно. — Дир обернулся к Годрику, одновременно пристегивая сленгкаппу. — Ежели кто сунется, убивай не жалея. Надоел мне Новгород. Рад, что уезжаем. Тоже мне, нашли где город построить. Холодно, сыро. Еще б на Неве построили. Дураки. И то сказать — печенег кудлатый на печенеге, славяне только по названию. Славян тут почти не осталось.
Хелье не стал оспаривать эту демографическую гипотезу — времени не было.
Вдвоем они побежали по хувудвагу к Новгороду. Дир несколько раз останавливался, чтобы перевести дыхание, и махал рукой — беги мол, я догоню — и действительно догонял Хелье, бегущего не очень быстро из-за боли в поврежденных ступнях.
Над Евлампиевым Крогом поднимался дым.
Две дюжины завсегдатаев толпились на улице, перебрасываясь бессмысленными фразами. Хелье заприметил у забора сгорбленную, содрогающуюся фигуру. Подбежав, он тронул Гречина за плечо. Гречин обернулся. Он не стал ничего говорить, а Хелье не стал спрашивать.
Пожар явно не собирались тушить. Какой-то малый стоял возле калитки, жуя пряник, и тупо смотрел на огонь, охвативший правую часть крога и соломенную крышу пристройки. Рядом с малым помещалось ведро с водой. Возможно, он собирался тушить пожар вместе со всеми. Хелье выхватил из руки малого тряпичный мешок и вывалил пряники на землю.
— Эй, ты! — тупо удивился парень.
Хелье макнул мешок в ведро, прижал мокрую ткань к лицу, и ринулся в дом. Он не ждал, что Дир последует за ним. Дир последовал, макнув в то же ведро край сленгкаппы.
Пробираясь сквозь месиво огня, гари и дыма, со свердом в руке, Хелье не думал ни о чем, не предполагал ничего, и не надеялся ни на что. Было очень жарко, дышать было трудно, и следовало остерегаться, маневрировать, и рисковать. Дверь в пристройку оказалась сорванной с петель. В проходе ничего не было видно из-за дыма. Хелье выскочил обратно в крог, чуть не столкнувшись со следующим за ним Диром, вдохнул, и, сдерживая дыхание, вернулся в проход и, полагаясь на память и подсознание, направился, зажмурившись, к хозяйкиной спальне.
В спальне оказалось неожиданно светло и ясно. Горела пока только кровать — на нее бросили зажженный ховрег — да занялась часть крыши со стороны крога. Посередине спальни, на полу, повернувшись на бок, свернувшись в клубок, отбросив одну пухлую руку в сторону, мирно спала Евлампия.
