Юрий Нестеренко - Юбер аллес (бета-версия)
- Свободный рынок - это же естественный порядок вещей, - Хайнц хмелел на глазах: Фридрих отметил про себя, что раньше Эберлинга от ста грамм водки и недопитой кружки пива так бы не повело. Похоже, его ждут сложности в Управлении... Впрочем, может быть, у него уже начались какие-то проблемы на работе - поэтому он и пьёт? Надо будет провентилировать эту тему...
- Ну разумеется - "естественный"! - саркастически протянул Власов. - А естественное может надоедать сколько угодно, потому что отменить его все равно некому. Зато когда что-то открыто и официально контролируется государством, всегда можно предъявить претензии к государству, чтобы оно всё сделало по-другому. Между тем, в рыночной экономике ничего естественного нет. Такой же государственный институт, как и все остальные. Просто западная пропаганда внушила всем, что их порядки - это законы природы. Зато их плутократы ни за что не отвечают: всё делается как бы само. А у нас до сих пор принято учение Хитлера о фюрерпринципе, в том числе и о личной ответственности власти за всё. Это, конечно, честно, но пропагандистски - невыгодно... Но мы отвлеклись. Ты хотел что-то рассказать о Рифеншталь-Фонде.
- Ах да, совсем из головы вылетело... Надо выпить, - Хайнц налил себе ещё, глотнул, отрезал кусок мяса. - Чёрт, остывает... Это надо есть горячим... - Он склонился к блюду и заработал ножом и вилкой.
В кармане у Власова завибрировал целленхёрер.
Фридрих потянулся было к карману, но вовремя понял, что вибрация какая-то странноватая: тушка сотового подёргивалась слишком быстро и неритмично. Др, др, дрррр... др, дррр... Старая добрая морзянка, честно служащая свою службу в эпоху высоких технологий - особенно в ситуации, когда информация срочная, а передать его надо по возможности незаметно. Кажется, придумка Мюллера.
Власов поставил локти на стол, обнял голову руками и сделал вид, что задумался.
Сообщение было коротким. "СВЯЖИСЬ GGG ПОДТВЕРДИ".
Это означало, что звонит Мюллер. Намереваясь сообщить ему что-то очень важное. Строго секретное (уровня тройного G). И наверняка - неприятное. В этом Фридрих почему-то не сомневался.
- Да я смотрю, ты что-то загрустил, - Эберлинг вытряс себе в стопку остатки водки из графина и опрокинул ее в рот. - Маловато взяли, а? Эх, жаль покойника. Вот с кем можно было посидеть...
Власов слушал вполуха: целленхёрер снова затрясся, повторяя сообщение.
Он осторожно опустил руку в карман, на ощупь нашёл кнопку со звёздочкой и нажал четыре раза. Телефончик дёрнулся последний раз и затих.
- Ладно, ладно, давай о фонде. Так вот, они там хотели провести этот самый фестиваль. Цензурный комитет, разумеется, потребовал изменить название, убрав слово... ну ты понял какое.
- Последний раз я слышал это слово здесь. В местном сортире, - не удержался Власов. - "Немчура".
- А, это, - Хайнц махнул рукой. - Не обращай внимания. Так местные фольксдойчи называют... ну, как бы тебе объяснить... надутых господ из Фатерлянда, которые, только приехав сюда, начинают учить жить местных. Но это только между своими. Если такое скажет русский - может в морду получить... Только избавь меня от рассуждений, чем это угрожает единству и безопасности Райха.
Тихо открылась дверь: это принесли заказ Фридриха. На большой тарелке лежал, окружённый картошкой, аппетитный кусок свинины с косточкой и ароматным жирком: Власов был вынужден признать, что местный повар знает свое дело.
Фридрих, однако, решил начать с чая; когда-то он прочитал, что здоровое питание должно начинаться с жидкости, а не завершаться ей, и с тех пор следовал этому правилу.
Девушка отработанным движением опустила носик вычурного чугунного чайника в белый фарфор, после чего резким движением подняла его вверх. Длинная струя кипятка сверкнула в воздухе и пропала.
Вопреки ожиданиям, чай оказался превосходным: сочетание мяты, чабреца, и ещё каких-то незнакомых трав оттеняло, но не заглушало основу.
Дождавшись ухода официантки, Хайнц продолжил: - Так я про фонд. Короче, фестиваль запретили. Разумеется, началась обычная склока. Либеральные газеты подняли шум. Академик Лихачёв объявил голодовку, требуя проведения фестиваля под заявленным названием. Хотя голодовки он объявляет регулярно, даже западники устали о них писать. Но всё-таки пишут - как же, информационный повод. На этот раз он дал интервью "Ле Монд". Договорился до того, что объявил российских фольксдойчей, "немцев" - особой нацией, сохранившей в чистоте истинно-германский дух...
- Ты только что очень хорошо объяснил, чем именно обращение "немец" угрожает Райху, - не выдержал Власов.
- Опять ты за своё! При чём тут это? Ладно, слушай дальше. Старуха подала в суд на российские власти - по поводу нанесённого Фонду финансового ущерба. Из текста искового заявления следует, что на фестиваль они уже потратили пятьдесят тысяч марок, и намерены потратить, как минимум, в два раза больше.
- И что? - Фридриху поднадоела эта затянутая история.
- Тут-то они и прокололись. У нас есть лазейка в банк. Так вот, никаких денег они никому не платили. Во всяком случае, из легальных средств фонда. Остаётся, конечно, вероятность, что какие-то вещи делались бесплатно, добровольцами. Например, они успели разместить рекламу фестиваля в местной прессе. И вот...
- Надеюсь, газетчики оштрафованы? - Власов ловко нанизал на вилку кусочек свинины и ломтик картошки зараз, намереваясь отправить всё это в рот.
- Естественно. Но тут начинается самое интересное. Все молча выплатили штраф, без жалоб и visga, как будто так и надо. Что для российских газет нехарактерно. При попытках же разобраться, кто платил за рекламу фестиваля и платили ли за неё вообще, редактора молчат, как рыбы. А ведь обычно они очень говорливые, особенно когда страдают их интересы. Более того. Вебер разговорил одного khmuir'a (Фридрих с трудом разобрал в этом наборе звуков русское "хмырь"), некоего Третьякова, бывшего главреда одной местной газеты. Человек он богатый и независимый. Так вот, он ему сказал, что с некоторых пор у фонда образовалась репутация конторы, с которой лучше не ссориться.
- Что значит "образовалась репутация"?
- А никто не знает. Просто с какого-то момента - никто ничего точно не помнит - откуда-то пошло такое мнение. Дескать, у тех, кто наезжает на фонд, потом возникают всякие лишние проблемы. Доказательств никаких, одни слухи. Но все верят. До такой степени верят, что готовы оказывать им бесплатные услуги, лишь бы не связываться.
- Пока я не вижу связи с Райхом и деньгами СЛС, - вернулся к теме Власов.
- Тут тоже свои игры. СЛС состоит в тесных отношениях с фондом. Ключевая фигура здесь - некий Мюрат Гельман, галерейщик. Юде, разумеется.
- Юде сотрудничает с "истинными немцами"? Забавно.
- Гельман-то? Сотрудничает. Это же юде, - Эберлинг махнул рукой. Власов, со времен училища привыкший есть быстро, отделил от косточки последний кусок свинины и подумал, не заказать ли еще - тем более, что разговор начинал становиться интересным. Кажется, знакомство с местной кухней, несмотря на неурочный час, оказалось вполне приятным... Правда, его ждёт Мюллер. Хотя есть простейшее решение: всё та же кабинка туалета. Беседовать придётся, конечно, в текстовом режиме: какова слышимость в этих кабинках, Фридрих уже знал.
- Извини, я выйду на минутку, - Власов встал.
- Да-да, понимаю. Кстати, знаешь, откуда взялось слово "сортир"? Как название ватерклозета?
- Не знаю и не интересуюсь, - Фридрих отодвинул стул, намереваясь выйти.
- Из французского. Excusez-moi, je dois sortir. "Извините, мне нужно выйти." - Хайнц засмеялся.
Власов решил, что его старый товарищ, похоже, обзавёлся тем, что англичане называют "hobby" - безобидным увлечением, которое, однако, может оказаться не слишком приятным для окружающих. Сама по себе этимология - штука довольно интересная, но филологические экскурсы Эберлинга по каждому поводу начали его раздражать.
Он прошёл через полный народу зал. Шумливая компания с кружками догуливала: многие уже перепились до того, что откровенно спали прямо на стульях, несмотря на шум. Фридрих невольно вспомнил училище: времени на сон не хватало, так что добирать своё приходилось где угодно. Правда, пузатые пьяницы мало походили на подтянутых лётчиков-курсантов.
В туалете было полно народу, все кабинки оказались заняты. Пришлось ждать. Наконец, Фридрих заперся в тесном помещеньице, опустил на унитаз крышку, уселся верхом (попутно подумав, что штандартенфюрер Штирлиц в подобные ситуации почему-то не попадал на протяжении всех семнадцати серий - видимо, большевистская Москва была более удачно оборудована для тяжёлой работы разведчика) и достал целленхёрер.
Мигнул зеленый экранчик. Власов ввёл код, потом второй. Телефон тихо хрюкнул, принимая KMD-сообщение.
На экране целленхёрера высветилось: DOBRI'DEN, DOROGOI.
На самом деле это был контрольный вопрос. Агент мог выдать коды доступа под воздействием боли или наркотиков - но контрольные вопросы задавал лично шеф, и ответить правильно мог только сам агент, причём в достаточно вменяемом состоянии. Мюллер в таких случаях предпочитал простейшие варианты - на которые можно ответить сходу или не ответить вообще.
