Дмитрий Бондарь - Другой Путь.Часть 1
- Павлов - это куда серьезнее, - Изотов почесал макушку. - А ты сможешь его контролировать?
- Нет, - легко признался Воронов. - Конечно, не смогу. Его, кроме Юрия Владимировича вообще в последние годы никто не контролировал. Но зачем нам его контролировать? Если он согласится приложить свою руку к нашему плану, он сделает все нужное. И гораздо больше, чем сможем сделать мы с тобой. Убедим - вам, мальчишки, будет предоставлен такой удобный старт, лучше которого и желать нельзя. А деваться ему некуда и поэтому отказа я не жду.
- Ты с ним уже разговаривал?
- В общих чертах. Ты же, Валентин, знаешь немного этого хитреца? Ни о чем серьезном он по телефону разговаривать не станет. Приедет - расскажете. Но осторожно, он тертый калач, в политических игрищах посильнее меня на порядок будет. Да и многих из... этих, кто в Кремле остался. Кто страну, если Сереже верить, скоро предаст. Да и нет в этом ничего удивительного, знаю я их, сук малохольных.
Он принялся вспоминать (при поддакивании Изотова) о каких-то событиях десятилетней давности, называя иногда недругов по именам, а иных и по фамилиям. ВесьманНелестных эпитетов от Воронова удостоились многие "прорабы перестройки" и прежние соратники, приведшие страну к состоянию экономического истощения.
- Говорил я нашему "дорогому Ильичу", что не доведут его до добра манипуляции с отчетностью. Кого обманывали? Зачем на тормозах спускали? Ну хорошо, повезло ему с нефтью, так вместо того, чтобы реально укрепить государство, он принялся разбрасываться деньгами на весь мир. Коммунистический интернационал? - отлично! Асуанская плотина и атомные реакторы в Болгарии? - замечательно! Но что-то больно быстро мы забыли о том, как стояли на краю голодных бунтов в шестидесятых, забыли, чего стоило нам выкрутиться из тех трудностей. Каждая следующая пятилетка провальнее предыдущей! Узбеки эти еще: дай денег, дай! А хлопок где? - только на бумаге! Хорошо еще там у них золота, урана и прочего вольфрама навалом. Но спускать такое на тормозах нельзя! А пока что так и происходит. Раз за разом и никому и дела нет! Я почему не удивляюсь сергеевым прозрениям? Да потому что видно, как разворовывают страну! И даже не для своей выгоды, а чтобы у кормушки остаться, чтоб с поста не сняли! Головотяпы! Эх, пришли бы вы ко мне лет пятнадцать назад, когда я в силе был! Мы бы устроили им социалистическое соревнование!
Он подошел к самому срезу воды, снял тряпичные туфли и вошел в мелкую рябь, поднятую ветерком.
- Люблю стоять вот так с удочкой. Успокаивает. Только не получалось никогда - то времени нет, то забуду... Сейчас вот вроде и время есть и место - а не хочется. И врачи ревматизмом пугают. И-ээх... - С горестным вздохом он вышел на берег, обулся, стаптывая задники у туфель, повернулся ко мне и еще раз внимательно заглянул в глаза: - Скажи мне, Сережа, а ты не думал, откуда у тебя этот дар?
Не думал ли я? Конечно, думал, тысячу раз думал! Да мы с Захаром перелопатили десятки учебников в поиске ответов! Будь мы физиками или математиками, может быть, мы и нашли бы какой-то правдоподобный ответ, но мы были всего лишь недоучившиеся инженеры с весьма ограниченным знанием передовых теорий вроде квантовой механики или . Майцев-старший вообще предполагал божье провидение, но, как устоявшие атеисты-материалисты, мы отвергли подобную мысль.
Захар как-то высказал догадку, что там - в будущем - научились если не путешествовать во времени, то хотя бы передавать информацию, что должно быть, наверное, легче. И если так, то, видимо, там я стал участником какого-то эксперимента, позволившего мне отправлять информацию самому себе в прошлое? Но тогда выходило, что при малейшем изменении моей судьбы я уже не должен был попасть в число участников того эксперимента! Мы ведь бросили учебу, мы так сильно уже изменили свое будущее, что я никак не мог принять участие в этом эксперименте, и связь между мной там и мной нынешним должна была оборваться! Но я все еще видел будущее. Правда, не себя в нем - поэтому сказать что-то конкретное не мог. Возможно, любая дорога в этой жизни приводила меня к некоему промежуточному перекрестку, на котором я при любом развитии событий оказывался в числе участников неведомого научного опыта?
Это была единственная наша догадка, её я и озвучил перед Вороновым.
- Плохо быть неучем, - посетовал Геннадий Иванович. - Но еще хуже довериться неучу. Ты уверен, что твои способности тебе не откажут в самый критичный момент?
- Не уверен. Но и то, что я уже знаю - это очень много.
- Трудно не согласиться, - Воронов поджал и без того тонкие губы. - Значит, выбора на самом деле у нас нет? Что ж, нам ли привыкать - действовать в стесненных обстоятельствах? Будет так, как должно быть! А сейчас идемте пить чай, хоть мне и интересно узнать все будущее в деталях, но дважды рассказывать незачем. Подождем Георгия.
Мы вернулись к столу и минут сорок разговаривали ни о чем - Захар восторгался чудесностью дачного места, Изотов задумчиво щурился, а я пил чай, изредка отвечая на вопросы хозяина о том, что нам удалось накопать в справочниках об отечественной экономике. О перекосе в сторону тяжелой индустрии и странным образом несовпадающих цифрах в планах пятилеток.
Наш неторопливый разговор прервала трель телефонного звонка. Воронов снял трубку телефона, обнаружившегося в тумбочке, стоявшей у хозяйского кресла:
- Да, Женя. Подъехал? Ну и чудесно, проводи Георгия Сергеевича к нам. А водителя его чаем напои. Нет, больше никого не ждем. Спасибо.
Он положил трубку и обратился к нам:
- Ну вот, товарищи, скоро все и решится. - По голосу было заметно, что Воронов волновался едва ли меньше нашего.
Я ждал явления какого-то Кащея Бессмертного, что чахнет над златом, профессора Мориарти, дергающего за тайные ниточки, но Женя привел по знакомой нам дорожке улыбчивого старика примерно того же возраста, что и Воронов с Изотовым.
- Вот куда ты забрался, Гена! - обрадовался прибывший появлению на крылечке беседки Воронова. - А мы со Стасом чуть было не заблудились. Представляешь?
- Приветствую тебя, Георгий! - Хозяин обнял Павлова, словно был тот тем самым блудным сыном, вернувшимся от чужих берегов. Если мне не показалось, то они даже поцеловались! - Скрипишь еще? Не собираешься вслед за благодетелями?
- Нет, Геннадий, пусть уж они все раньше нас уйдут, а мы посмотрим, как это - без них жить?
Они оба рассмеялись чему-то своему.
- Какой у тебя здесь чудесный лес, - восхитился Павлов.
- Реликтовый! - Довольно сощурился Геннадий Иваныч. - Наврали, наверное, какие из сосен реликты?
Он повернул Павлова к нам спиной и показал рукой куда-то вдаль:
- Вон видишь, сосна стоит? Там на боку какой-то умник ножиком наковырял: "Евстахий, 1772"! Двести лет назад!
Я склонился к уху Изотова и спросил:
- Кто это?
- Это настоящий хозяин партийных денег, - шепотом ответил Изотов. - То, что осталось Кручине - крупица по сравнению с возможностями этого человека. Он десять лет сидел на валютной кассе партии, старался приумножить и неплохо в этом преуспел. Может быть, это единственный в Союзе человек, что-то понимающий в капиталистической экономике. Если бы наш дорогой Леонид Ильич не раскидывал деньги направо и налево...
Он замолчал, потому что хозяин с гостем повернулись к беседке.
- Да, Геннадий Иваныч, и не говори. - Жаловался Павлов. - Хожу - оглядываюсь: не сыплется ли из меня песок? Ха-ха-ха... А ты как?
- Да так же. Годы - они сомнительное богатство. Курсирую между ЦКБ и дачей. - Поддерживая гостя под локоть, Воронов повел его к нам. - Эскулапы говорят: еще лет десять протяну, если поберегусь. Вот и берегусь. Стараюсь не волноваться, дышу сосновым лесом, гуляю много. Да. Каждое утро по пять километров. Женя следом ходит, брюзжит, а мне и то развлечение.
Они вошли и остановились. Безо всякой команды мы дружно поднялись со своих мест. Павлов быстро и внимательно оглядел присутствующих, улыбнулся каждому. Его взгляд чуть задержался - на мгновение, не больше - на Валентине Аркадьевиче, и мне показалось, что он узнал Изотова.
- Ой, Гена, про болячки лучше и не говори. Ты представишь меня компании?
Теперь, когда он был совсем близко, я увидел, что ничего особенного в нем нет - дед и дед. Довольно невзрачный. Седой, лицо круглое, высокий - на полголовы выше Воронова, тяжелый - под центнер. А в остальном - никаких особых примет. Надень на него орденские колодки, несколько медалей, поставь в группу ветеранов войны и нипочем не найдешь никаких отличий. Разве что, одет он был с иголочки: свежая рубашка, одноцветный серый галстук, ладный темный костюм в такую жару с едва выглядывающими из рукавов белыми манжетами. Особенно я поразился туфлям - черные, ладные, блестящие и несомненно очень дорогие - я таких и не видел никогда. Выглядел он еще большим франтом, чем Изотов.
