Елена Горелик - Лев и ягуар
«„Эвридика“ — систер-шип „Орфея“, между прочим. Вместе были заложены, вместе сошли со стапелей, а какие разные судьбы…»
Вид барка, бросившего якорь в бухте Сен-Доменга, вызвал у Галки, Джеймса и Влада приступ ностальгии. Почти так же, помнится, выглядел «Орфей» в день их знакомства на острове: грот-мачта треснула, в бортах полно дыр. Только у «Эвридики» ещё отсутствовал топсель, а «бригантина» на бизани и фок выглядели так, словно их сшивали из клочьев. Словом, будет работы плотникам на верфи… Шлюпка, отвалившая от борта барка, шла к пирсу не слишком быстро: волна. Да и вёслами матросики работали как-то вяло. «Поболели они там, что ли?» — подумала Галка. У неё даже мелькнула мысль о карантине. Был ведь с полгода назад случай: пришёл английский купец. На первый взгляд всё там выглядело замечательно, однако таможенники обратили внимание на слишком уж хмурые рожи матросов. Сунулись в кубрик — а там больные, чуть не штабелями лежащие. Подозрение на чуму… Отогнали купца подальше от берега, таможенники водой с уксусом вынуждены были мыться, одежду сожгли, и в карантинном бараке две недели под присмотром доктора проваландались. Сэр Чарльз, узнав об этом, раскричался: «Миссис Эшби, как вы могли задержать почтенного купца на карантине! Там нет и не может быть чумы! В худшем случае матросы больны лихорадкой! Почему вы лишаете этих людей отдыха и возможности обратиться к врачам?» Галка ледяным тоном ответила: «Врачей мы предоставим, равно как и продукты, и чистую воду. Но до окончания карантина этот корабль в бухту не войдёт. А при малейшей попытке погасить ночью бортовые фонари, либо высадиться на берег без разрешения начальника порта, либо даже просто сняться с якоря — будет немедленно потоплен. Капитана предупредили, канонирам отдан соответствующий приказ, они уже навели орудия». Возмущение посла было так велико, что он даже не сразу нужные слова нашёл. «Ваши действия, миледи, следует расценивать как проявления недружественного отношения к Англии!» «Значит ли это, что я, желая выразить своё благорасположение к Англии, должна подвергнуть граждан Сен-Доменга смертельному риску?» На том разговор был окончен, а отношения с сэром Чарльзом испортились окончательно и бесповоротно. Зато мистер Хиггинс, явившись в таверну пообедать на полчаса позже обычного — дабы переговорить с миссис Эшби — выразил сочувствие заболевшим и в то же время, как ни странно, полностью поддержал Галкины действия… Так что мысль о карантине была вовсе не беспочвенной.
— Что-то они дохлые какие-то, — Джеймс высказал вслух то, о чём Галка пока только подумала. — То ли после лихорадки, то ли голодные.
— Или и то, и другое, — предположил Влад. — Схожу за доктором. Мало ли что.
К тому времени, когда Влад привёл жившего поблизости от порта врача, шлюпка с «Эвридики» пришвартовалась к пирсу. Четверо гребцов действительно были какими-то осунувшимися, а капитан и вовсе выглядел сбежавшим с того света. Ни дать, ни взять, только-только вырвался из лап костлявой. Галка даже не сразу узнала в этом измождённом человеке красавца усача Лорана де Граффа, закадычного друга шевалье де Граммона.
— Лоран? — оторопело проговорила Галка, когда этот ходячий скелет не без помощи своих матросов и Джеймса выбрался на пирс. — Это ты или твой призрак? Чёрт, да ты сам на себя не похож! Что случилось?
— Рад тебя видеть, Алина, — улыбнулся голландец. Галка сразу увидела прорехи в его некогда великолепных зубах. Значит, тут ещё и цинга поработала. — Но ответы, если можно, чуток попозже. У меня на борту пятьдесят два человека, из них только шестеро здоровых. Про корабль молчу — сама всё видишь.
— Больных — в лазарет, — тут же распорядилась Галка, и Влад, криво усмехнувшись, подозвал одного из дежуривших на пирсе матросов — передать приказы генерала кому надо. — «Эвридику» отбуксировать в док… А тебя, красавец, сейчас доставят в Алькасар де Колон, на съедение доктору Леклерку. Чёрта с два ты у меня на улицу покажешься, пока на человека похож не станешь!
— А ты нисколечко не изменилась, — де Графф слабо рассмеялся.
— Зато ты изменился — страшно глянуть. Всё, не желаю ничего слушать, пока доктор тебя не осмотрит!..
Приговор доктора Леклерка был неумолим, как суровый пиратский закон: строгий постельный режим и усиленное питание. Без всяких там «но» и «если». А поскольку своим домом Лоран де Графф в городе обзавестись не успел, постельный режим ему пришлось соблюдать в одной из многочисленных комнат Алькасар де Колон. В то время, как его команду разместили в лазарете при крепости, прописав то же самое — постельный режим и усиленное питание. Де Графф (хотя, никакой он был не «де», его, голландца Лоренса Граффа, из уважения так обозвали свои же матросы-французы) поел, отдохнул, но наотрез отказался пить снотворное — мол, пока не расскажет о своих приключениях, никаких микстур…
— …Словом, пошли мы на юг, — говорил голландец. А собравшиеся в комнате Галка с Джеймсом, Влад, Билли, Жером и Дуарте слушали очень внимательно, ибо говорил Лоран тихо. — Хотя, я предупреждал Мишеля насчёт этого дьявольского побережья: когда-то от португальца одного наслушался, а потом ты, Джеймс, говорил… Короче, шли мы в двух милях от берега. Пару раз встретили по пути португальские посудины, драпавшие при одном виде нашего флага. Нашли удобную бухточку [15], бросили якорь. Сторговались с каким-то местным племенем — скот в обмен на десяток ружей и боеприпасы — и пошли потихоньку дальше. И нарвались сперва на встречный ветер. Чуть было не пришлось поворачивать обратно в ту бухту. Через день ветер сменился на норд-вест, можно было продолжать путь. Там, если верить карте, до мыса Доброй Надежды оставалось ещё порядочно, около семисот пятидесяти миль. Надеялись одолеть это расстояние дней за десять. А главное — проскочить тот чёртов берег как можно скорее. Я посоветовал Мишелю отойти подальше от побережья, а он своё гнёт: нельзя, мол, выходить тут в открытое море, у нас ни лоций, ни штурманов, знающих эти воды, зато хороший риск нарваться на португальскую эскадру. Лучше идти вдоль берега, раз португальцы избегают ходить таким путём.
— Вот упрямец! — Галка в раздражении хлопнула себя ладонью по колену. — Я тоже упрямая, но только тогда, когда это необходимо. А он какого лешего туда сунулся? Что и кому хотел доказать? Ведь предупреждали же…
— Какого лешего, говоришь? — Лоран усмехнулся. — Была причина. Там, понимаешь ли, племя, у которого мы скот покупали, предложило нам купить ещё и кошель прозрачных твёрдых камушков. Алмазами называются. Знаете такие?.. Продавали их за бесценок — по пять пуль за камушек просили. Или один хороший матросский ножик за три алмаза. Да ещё и рассказали, где они их взяли. Мишель никому ничего не говорил, но я-то видел… Короче, он не столько от португальцев прятался, сколько выискивал удобное для высадки место. А его там хрен найдёшь. Прибой страшный. Я своими глазами видел наполовину вросший в пески старый галеон. Довольно далеко от берега, между прочим. Марсовые ещё дальше вглубь суши видели торчащие из песчаного холма мачты. [16] Словом, проклятые места, что и говорить, — со вздохом проговорил он. — Зря мы вообще туда пошли.
— Не заливаешь? — усомнился Жером, видевший, с каким интересом слушают рассказ Лорана все собравшиеся. — Ни один шторм не утащит корабль так далеко от воды.
— Я кой-чего слышал о том месте, — вместо де Граффа ответил Дуарте. — Мой дед пятьдесят лет назад ходил тем путём в Индию, и рассказывал отцу, что потерял один из своих галеонов как раз в тех местах, у юго-западного побережья Африки. По словам деда, особо сильного шторма и не было. А стоит любой посудине слишком близко подойти к берегу, как её выбрасывает на сушу. Обратного пути нет. Прибой таков, что разбивает в щепки всё деревянное. Что сталось с людьми на его потерянном галеоне, дед так и не узнал. Погибли наверное. Но и он что-то говорил о корабельных мачтах в песках.
— Это, должно быть, прибой год за годом наносит песок, наращивает берег, — предположил Билли. — А за полста лет мог нанести и полмили. Потому корабли там в песках, а не на дне, как во всех приличных местах полагается.
— Нашёл над чем смеяться, — нахмурился Влад. — Представь, что с командами случилось. Где пески, там наверняка нет ни воды, ни пищи.
— Мне можно продолжать, или вы изволите спорить дальше? — Лоран изобразил грустную улыбку, и все разом смолкли. — Что ж, продолжаю. Так прошли два дня. Наутро третьего внезапно налетел шторм. Мне на барке, Луи на шхуне и Адриану на шлюпе удалось вывернуться, а Граммон со своим тяжёлым фрегатом был выброшен на берег. Луи сдуру сунулся спасать и разбился в щепки. Сколько там парней при этом погибло — понятия не имею. Но многие выбрались на берег, я точно видел. Пока то да сё, шторм утих — так же внезапно, как и налетел. Мы стреляли из пушки, поднимали сигнальные вымпелы: мол, чем можем помочь? А Граммон поднял на мачте «Ле Арди» сигнал, чтобы мы уходили — фрегат, как ни странно, стоял на киле ровно, словно по воде шёл, вымпелы мы хорошо разглядели.
