Олег Мазурин - Убить отступника
Будь <здрав, <друг <мой!
<Слыхал-то, дьякон <наш теперь <службу оставил
<и тоже рожь жнет. Вбил <в <голову, <что <его удел
– <крестьянство. <В ущелье <мужики <с Емельяновки
<корову <задранную <нашли. Словом, <дерут <и едят
<нашу <скотину <лесное <зверье. Уют зато вам <и мир
<вашему <дому.
<С <приветом, <Федор.
Александр Дмитриевич достал тетрадь и карандаш.
«Значит, так, подчеркиваем первые две буквы слов, не отмеченных значком… Угу. Любопытно… Теперь соединим слова… Что получается?..»
БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ В БУДУЩЕМ. СЛЕДУЮ ЗА ВАМИ.
Прочитав записку, капитан тотчас же разорвал ее на мелкие кусочки и пустил по ветру. После этого вскрыл письмо от Даши – и сразу первые строки приятно порадовали. Княжна страшно обеспокоена долгим отсутствием от него известий, не случилось ли что-нибудь с ним? Пишет еще, что любит по-прежнему, даже сильнее. Умоляет написать ей хоть пару строчек. Радостно на душе оттого, что кто-то тебя любит и ждет… И к тому же искренне беспокоится. Капитан несколько раз поцеловал конверт с милым ему почерком и спрятал на груди.
Глава 7
Днем Вера приехала проведать родителей.
Она была очень раздражена и зла. И было отчего. Она уже на дух не выносит своего благоверного. Как же он ее нервирует. Как опротивела его самодовольная и глупая физиономия. Вчера граф опять всю ночь играл в карты у барона фон Колцига и пил… А может, и развлекался с куртизанками. Обидно пропадать под бременем семейного брака, в расцвете лет чувствовать себя старухой. Ведь ей всего двадцать пять! Тяжко жить с нелюбимым человеком. Тяжко страдать неразделенной любовью. Тяжко! До боли обидно, но свою несчастливую долю она сама избрала. Господи, за что ей все это!
Неожиданно ей навстречу попался слуга Федор со свежей почтой.
– А что, любезный, письма есть? – спросила у него Вера.
Из вороха газет, журналов и визиток слуга выудил пару конвертов.
– Как нет, барыня, конечно есть. Вот, пожалуйте, получите… Вот письмо и вот…
Вера повертела в руках конверты. Одно письмо для князя: приглашение на обед от сенатора Лопухина. Другое… Графиня принялась читать имя отправителя… Боже, это от Александра Дмитриевича! Вера обрадовалась, но, увидев имя адресата, огорченно закусила губу. Это же ее сестре! Похоже, их роман развивается! Ревность снова вспыхнула в ней ярким пламенем.
– Ступай, Федор, я более не держу. Сии письма для меня, – сказала графиня, и слуга исчез…
Вера в смятении вертела в руках письмо. Душу одолевали сомнения, она колебалась. Ей не хотелось отдавать письмо сестре: ведь она ее соперница! Ревность разрывала Веру на тысячу частей, а мысль о том, что Голевский, возможно, еще ее не разлюбил, не давала ей покоя. По крайней мере, Вере хотелось в это верить. И надеяться. Тогда что ей делать? Спрятать письмо? Или лучше сжечь?.. Сжечь – и дело с концом! Нет его и никогда не было. И никто не узнает. И все же это решение не годится. Сжечь – это нехорошо, низко. Отдать Даше? Пусть сестре больше повезет в этой жизни, чем ей. Нехорошо отбивать кавалера у родной сестры… Она-то в чем виновата? Вот же насмешка судьбы: сестра влюбляется в того же человека, что и она… И все же нельзя любовь делить, надо бороться за нее. Верно? Если верить великому философу Ларошфуко, то ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым.
«И я желаю сохранить, а точнее, вернуть мое достояние – Александра. А в сражении за внимание кавалера все средства хороши. Пускай даже на пути к счастью стоит моя собственная сестра!»
Рука с конвертом опасно приблизилась к огню. Рыжие ненасытные языки пламени хищно потянулись к добыче. Еще мгновение – и любовное послание кануло бы в неизвестность… Вдруг сзади раздался окрик:
– Вера!
Графиня вздрогнула от неожиданности и обернулась… Это был ее отец! Застигнутая врасплох, она резко отдернула руку от огня. Сильный испуг отразился в ее глазах.
– Mon Dieu! Боже мой! – невольно вырвалось у графини.
Старик Боташев, видя неожиданное замешательство дочери, строго спросил:
– Потрудись, дочь моя, ответить, что сие означает?.. Что у тебя в руке? Письмо? Давай-ка его сюда… Отчего ты так напугана?.. Изволь отвечать!
Вера стояла перед отцом, ни жива ни мертва. Старик Боташев выдернул письмо из ослабевших пальцев и поднес близко к глазам… Прочитал имя адресата… отправителя… Затем медленно поднял голову… Вера страшно побледнела.
– Да как ты посмела? – спросил Боташев.
– Батюшка! – вскрикнула Вера и упала на колени. – Пожалей меня!
Крупные слезы брызнули из ее глаз, и она бурно разрыдалась. Сквозь безудержный плач, мощными волнами сотрясавший ее тело, время от времени прорывалось лишь два слова «прости» и «папа». У Веры была настоящая истерика. Князь так и застыл с письмом в руке…
Плачущая Вера подползла к отцу, обняла его ноги и запричитала:
– Папочка, прости меня, пожалуйста! Папочка, родненький! Прости!
И слезы, слезы, слезы… Боташев тоже прослезился, поднял дочку, прижал к груди, стал гладить по голове.
– Успокойся, доченька. Я тебя не трону, обещаю. Но ответь мне, старику, на один вопрос. Отчего ты хотела сжечь чужое письмо?
– Я его люблю-ю-ю! А графа ненавижу!
Князь покачал головой.
– Поздно, доченька, поздно… Ты сама упустила свое счастье. Вернее, отказалась. И оно ушло к твоей сестре. Бог так рассудил. Сашу я люблю как сына и уважаю как человека. Я безумно рад, что он и Даша полюбили друг друга. И я не буду против их помолвки. Вот помоги только Бог вернуться ему из Сибири. А тебе следует смириться и радоваться счастью сестры. Дай бог, я дождусь в этой жизни внуков…
Вера лишь всхлипывала.
– …Успокойся, дочка. Смири свои чувства и отнеси письмо Даше.
– Будет исполнено, папенька.
– Иди…
Но перед тем как пойти к сопернице, графиня сначала припудрила под глазами. Вытерла слезы, натерла виски духами, и с временно смиренным, но отнюдь не примиренным сердцем понесла письмо сестре. Дашу она нашла в веселом настроении. Она читала какой-то женский журнал.
– А тебе, сестричка, послание. – Вера протянула письмо.
– Мне? И от кого? От Александра Дмитриевича?! Какая прелесть!
Щеки ее заалели от смущения и радости. Даша, сгорая от любопытства, быстро развернула письмо. Глаза ее озарились счастливым блеском.
– Вера, взгляни. Это стихи! Они посвящены мне! Браво!
– Я рада.
– Послушай, сестрица!..
– Слушаю, – Вера кисло улыбнулась.
Даша, не обратив внимания на реакцию сестры, начала читать вслух:
О, взор, пленяющий меня!Глубины сини поднебесной.Ты полон дивного огняИ непорочности прелестной.
Оков лазурных жалкий рабОхвачен страстью роковою.Я пред тобою дивно слаб,Но гордость призываю к бою!
Сдаваться сразу мне претит,Но мой рассудок понимает:Сей взор никак не отразить!Душа пиита погибает!
Нижний Новгород, 1831
– Великолепные стихи! – воскликнула Даша и невольно прижала листок к груди. Словно пыталась согреть свою душу этими горячими от любви стихами.
– Чудесные, – согласилась Вера и помрачнела.
– Извини, мне перечесть их охота, – засмущалась Даша и счастливая убежала в свою комнату.
Вера, загрустив, присела на диван, взяла Дашин журнал, рассеяно пробежала глазами по страницам… Вдруг лицо ее сморщилось, губы обиженно надулись, задрожали, глаза предательски увлажнились. Вера в сердцах бросила журнал на пол и горько заплакала.
Она страдала! Ей было жалко себя. Брошенную, несчастную, бедную. Она сожалела о прошлом, в котором она когда-то была по-настоящему счастлива. В том прошлом присутствовали дикая сумасшедшая влюбленность, блестящий красавец-офицер, великолепные балы, интересная насыщенная жизнь, неповторимая молодость, былая девичья красота и свежесть, которую, увы, уже не вернуть. Если бы она тогда не сделала свою роковую ошибку, отрекшись от Александра Дмитриевича, то была бы счастлива сейчас, как Даша. Была бы, но… не получилось.
Вера страдала и плакала. Хорошо, что никто ее не видел в эту минуту: выглядела она весьма неприглядно. Сморщенное, покрасневшее лицо, сжатые от обиды губы, тоскливые, заплаканные глаза.
Едва графиня успокоилась, вытерла слезы, как вошел Федор и громогласно доложил:
– Барыня, прибыл граф Дубов! Желает видеть вас с Дарьей Николаевной! Изволите принять?
– Петр Каземирович? Ладно, проси. И предупреди о прибытии его сиятельства Дарью Николаевну.
– Слушаюсь, барыня.
Вера поморщилась.
«Даша не обрадуется этому визитеру. Граф безумно влюблен в нее, мечтает, чтобы она вышла за него замуж. Но Даше он безразличен, Голевский – вот ее герой. Голевский – вот ее суженый».
Так и получилось. Даша была недовольна приездом влиятельного жениха, но вынуждена была согласиться принять его. Дубов – напыщенный горделивый мужчина лет пятидесяти шести с ледяным тяжелым взглядом – весь вечер восторженно смотрел на Дашу, говорил ей пышные витиеватые комплименты, намекал о серьезности своих чувств и намерений, а она откровенно зевала и сухо ему отвечала. А потом вздохнула с облегчением, когда его сиятельство, недовольный и обиженный, решил откланяться.
