Кирилл Кириллов - Земля Великого змея
Воин без шороха извлек из ножен саблю и, прячась за кустами, стал приближаться к источнику света и запаха. Слева мелькнула тень часового. Не спит, но считает ворон, раззява. Снять, что ль, для верности? А вдруг свой? Да и если потом явится к шапочному разбору, опасности с него будет немного. Легко перемахивая через низенькие плетни, русич, почти не попортив грядок, добрался до круглой площади, вытоптанной множеством ног перед храмом-пирамидой, достаточно большим, чтоб внутри могли укрыться человек тридцать. Редкость для такой маленькой деревни. Присмотрелся.
Слава богу, свои. Десяток талашкаланцев в боевых одеждах жарили над огнем на тонких палочках тушки зверьков, похожих на крыс или хорей. Поодаль три испанца. Два совсем еще юнца в хороших камзолах и новых, без вмятин и царапин, кирасах и один ветеран. Его куртка был драна и штопана так густо, что казалось, именно грубые нити и есть основной материал, а ткань так, для связки. И на лежащем рядом прямо на земле шлеме здоровущая вмятина с ровными краями от литого снаряда из мешикской пращи. В ожидании ужина испанцы передавали друг другу долбленую тыкву, в которой наверняка плескалась не вода.
— Buena noche, seňores![24] — негромко произнес русич, вступая в круг света.
Один из молодых испанцев поперхнулся содержимым фляги. Второй вскочил на ноги, выхватив из ножен кинжал. Талашкаланцы безучастно взглянули на него, продолжая обжаривать над костром плюющиеся жиром тушки. Старый солдат взял у молодого, все не могущего прокашляться конкистадора флягу и протянул Мирославу.
— И тебе доброй ночи, любезный. Ты ведь слуга достойнейшего сеньора Рамона де Вильи.
— Да, — кивнул воин. Без долгих объяснений принял из рук испанца тыкву, сделал вежливый глоток и вернул. Прилег рядом. Испанец не стал расспрашивать про часового, полагая, что слуга дона Рамона с ним переговорил, а русич не стал его разубеждать.
Один из талашкаланцев приблизился, протянул белым людям по прутику и с поклоном отошел.
Мирослав вгрызся в жестковатый, по вкусу смахивающий на собачатину окорочок. Испанцы тоже заработали челюстями, а чуть позже к ним почтительно присоединились талашкаланцы. Через десять минут от зверьков остались только горки добела обсосанных косточек. Тыквенная фляга снова пошла по рукам. Русич рыгнул, откинулся на спину, заложив руки за голову, и уставился в крупные немигающие звезды. Мысли его сначала привычно свернули на любовный треугольник, нарисовавшийся между ним, Кортесом и доньей Мариной, перескочили на Ромку и его несчастную семью, потом стали разбредаться, как овцы без пастуха. Сладкая сытая дрема стала укрывать глухим серым одеялом.
Словно что-то толкнуло Мирослава в спину. Подбросило. Сев, он одним взглядом выхватил из темноты дотлевающие угли, протянутые чуть не к самому кострищу чиненые сапоги ветерана, составленные в пирамиду копья талашкаланцев. Невнятная тень часового между хижинами. Может, послышалось? Воин вытянул шею и поводил головой. Ничего. Трепетными ноздрями втянул полный пряных запахов ночной воздух. Тоже никакой опасности, но тогда что его разбудило? Мирослав перевернулся на живот и приложил ухо к росной траве. Полежал, прислушиваясь. Ага. Вот оно. Какой-то невнятный, ритмичный стук. Будто сумасшедший великан, кружась в танце, бил пятками в сырую землю.
Мирослав пролежал, вслушиваясь, несколько минут. Звук медленно приближался. И хоть не убыстрялся, не нарастал, было в нем что-то неуловимо тревожное. Будящее в душе потаенные страхи.
Проснулся и рывком сел старый вояка. Тревожно оглядевшись, как недавно Мирослав, он уставился на русича и вопросительно вскинул бровь. Мирослав в ответ помотал головой и показал пальцем на ухо и вниз. Испанец встал на четвереньки и приложил ухо к земле, став похожим на огромного бесхвостого варана. Потом поднялся на ноги, пошарил в вещах и извлек на свет небольшой генуэзский арбалет. Рычагом натянул тетиву и воткнул в специальную канавку на ложе короткую, толстую стрелу. Мирослав откинул край плаща, показывая латунную гарду сабли. Два воина плечом к плечу двинулись по самому широкому проходу между хижинами, ведущему в сторону, откуда доносился рокот. Теперь уже совсем явственный, он стал распадаться на составляющие, что-то вроде нескольких барабанов, выводящих вместе хитрый мотив на фоне какого-то звериного подвывания.
Часовой стоял у околицы, прижавшись спиной к толстому резному столбу, на котором до прихода талашкаланцев висел деревенский тотем, а сейчас болтались лишь обрывки тряпок. Рослый, покрытый многочисленными шрамами воин трясся как осиновый лист. Испанец что-то спросил у него на талашкаланском. Тот что-то ответил, едва совладав с ходящей ходуном нижней челюстью.
— Говорит, это какое-то местное колдовство, — перевел испанец.
— Какое колдовство?
Испанец, не оборачиваясь, перевел вопрос трясущемуся талашкаланцу, но ответа не получил. Вздрогнув, он повернулся и успел заметить покрытые испариной лопатки часового, мелькнувшие между домами. Тьму ночи прорезало низкое утробное рычание. На опушке леса, за распаханными полями, замелькали смутные тени. Зажглись в темноте зеленые бусины глаз.
Ромка смеялся и не мог остановиться. Рядом катались по принесенным жителями Тескоко простыням из белой ткани другие капитаны.
— Дон Рамон-то прибежал… Кричит — запаливай фитили, — складывался пополам от смеха Альварадо. — Мы чуть от страха в штаны не наложили. А он серьезно так…
— Да я что, я как услышал, что касик сбежал, так и подумал, — с трудом проталкивал сквозь смех слова Ромка, — сейчас как навалятся всей толпой, только держись.
— А он, оказывается, сбежал, потому что убил своего брата и завладел его троном, — надрывался Альварадо. — Что будучи наслышан о мудрости и справедливости Кортеса… Убоялся его гнева… А мы-то… Охо-хо!
— Да, сеньоры, смешно получилось, — похрюкивал грузный Меса. — А мои-то соколы со страху голыми руками, без всяких блоков пушки на стену втащили. Без блоков. Теперь буду знать, как они могут.
— Еще бы, — улыбался немногословный Сандоваль. — Жить захочешь — и не на такие подвиги сподобишься. Мои ребята тоже струхнули, хотя, надо отдать должное, храбрились.
— Им это практически удалось, только кони их выдали. Очень уж нервничали, — отпустил добродушную шпильку Альварадо.
— Это все потому, что вы, их любимый капитан, изображали курицу на насесте, сидя на верхушке главной пирамиды, — беззлобно парировал дон Гонсало. — А вот если бы изволили спуститься…
— А сын убиенного короля Несауальпилли оказался вполне приятным и разумным молодым человеком. Не только позаботился о еде и выпивке, — встряхнул полупустую тыквенную флягу Кристобаль де Олид, — но и обещал дать любое количество людей для любых работ.
— Чую, быть ему сеньором Тескоко в самое ближайшее время. — Альварадо лукаво посмотрел на Кортеса и отсалютовал ему флягой.
Капитан-генерал сдержанно кивнул.
— Только стоило ли гнать их на работу прямо ночью? — вслух подумал Ромка.
— Ничего-ничего, дон Рамон, — урезонил его Олид. — Раньше начнут, быстрее закончат.
— Куаутемок тоже не дремлет, — вставил Кортес. — Наверняка укрепляет город и готовит войска.
— А сколько времени займет строительство канала и сборка кораблей? — посерьезнел де Олид.
— Лопес посчитал, что если те семь-восемь тысяч индейцев, что выделил нам сын короля, будут работать днем и ночью, сменяя друг друга, то достаточно углубим канал за четыре дня. К тому времени он с набравшимися сноровки талашкаланцами сможет спустить на воду две бригантины, они прикроют нас со стороны озера, — ответил Кортес.
— А что мы будем делать эти четыре дня? — спросил Альварадо.
— Как раз об этом я и хотел с вами поговорить.
Волна ужаса окатила русского воина, поднимая дыбом волоски на руках и цепляясь за позвоночник липкими коготками страха. Мирослав схватил остолбеневшего испанца за плащ и буквально поволок обратно на площадь. Тот оступился, чуть не упав, побрел, безвольно переставляя ватные ноги, и наконец побежал.
— Подъем, вставайте! — заорал он, выскочив к костру.
И остановился, уставившись на Мирослава. Что дальше-то делать, читалось в его взгляде. Тот тоже замер в растерянности, слушая, как нарастает и приближается утробный рык. Молодые конкистадоры, мгновенно проснувшись, вскочили на ноги и схватились за арбалеты, бессмысленно целясь в темноту. Талашкаланцы топтались вокруг пирамиды с копьями, не решаясь ни взять в руки оружие, ни кинуться наутек. Рев слышался все ближе. За околицей раздались страшный крик, рычание и чавкающий хруст. Это нашел свою смерть сбежавший часовой.
— В храм! — пришло в голову русича. — Быстрее! И этих, — он ткнул острием сабли в группу дрожащих союзников, — с собой!
