Василий Сахаров - Вариант Юг
- Вот и я про то же самое толкую.
- Нужны гарантии, что Чернецов не будет пытаться мой отряд под себя поднять.
- Моего слова достаточно?
Сотник подумал, смерил меня взглядом и решился:
- Достаточно.
- Я даю слово, что ты останешься независимым командиром.
- Тогда договорились. Сегодня вечером подъеду к вашим казармам, и все лично с Чернецовым обговорю. Если он твои слова подтвердит, то завтра мой отряд выступит вместе с вашим.
Так я выполнил первый приказ есаула Чернецова и привел в отряд дополнительных шесть десятков штыков, пять сабель и один пулемет. Теперь оставалось донести до есаула условия Грекова и обеспечить выполнение моего слова. Кажется, что это чепуха. Однако есть жесткий лидер, Греков. И есть харизматичный, то есть Чернецов. У каждого свой отряд, и помимо основной общей цели - борьбы с большевиками, каждый имеет дополнительные задачи, желает приподняться, прославиться и сделаться сильней. А значит, вполне возможно, что один командир будет смотреть на другого, словно он соперник. Здоровое соперничество это хорошо, главное - чтобы оно во вражду не переросло. Да и не самое это важное на данный момент. Пока надо сражение выиграть, большевиков отбить и Дон отстоять. И только потом уже над проблемами внутренних взаимоотношений командиров размышлять.
Ялта. Январь 1918 года.
Проклиная тот день, когда Андрющенко уговорил его остаться в Ялте, что есть мочи, Ловчин бежал по зимнему крымскому лесу. За шиворот бушлата сыпались хвойные иголки, дыхание его было прерывистым, а на ногах набились кровавые мозоли. Плевать! Андрей хотел жить и не обращал на это внимания. Главное - спуститься с хребта к морю и снова оказаться в Ялте, под прикрытием и защитой пулеметов и орудий корабельной артиллерии. Где-то позади, километрах в двух, в низине, слышались пулеметные очереди, одиночные выстрелы винтовок и взрывы гранат - это добивали его матросов. И на бегу Ловчин постоянно думал о том, что стоит вернуться и принять неравный бой с контриками. Но другая половина его души, подленькая и мерзкая, кричала, что Андрей не сможет помочь братишкам, и с одним пистолетом на поле боя толку от него немного. И если так сложилось, что ему удалось вырваться из ловушки, он обязан спастись и отомстить офицерам за гибель своих товарищей…
Начиналась эта история четыре дня назад, когда Севастопольский РВК, захвативший власть в большинстве населенных пунктов Крыма, объявил о единовременной контрибуции, которая налагалась на богачей Симферополя, Ялты, Евпатории и Феодосии. Деньги в революционную кассу местные «живоглоты-капиталисты» должны были внести в течение сорока восьми часов. И город Ялта, как наиболее богатый, был обязан выплатить двадцать миллионов рублей. Все правильно, так и должно быть - одобрили решение ревкома братишки, ибо верно сказал товарищ Ленин: «Чтобы уничтожить власть капитала, пролетариат не может обойтись без контрибуции. Это правильная мера переходного времени».
Андрей Ловчин, прибившиеся к нему лихие матросы с самых разных кораблей и верный своему вожаку Илья Петренко, к этому времени чувствовали себя в Ялте как дома. Они по именам и фамилиям знали всех местных богатеев, хорошо изучили город, часто навещали лучшие кабаки и несколько раз отдельно от братвы навещали так понравившихся им дамочек-близняшек на окраине города. Живи и радуйся. Все радости жизни для тебя и ты хозяин города. Поэтому, когда «Гаджибей» покинул Ялту и направился в Одессу, на помощь морякам Черноморского флота, не признавшим власть Центральной Рады, они остались с Андрющенко, которому помогали во всех его делах. Сбор контрибуции их тоже коснулся. Однако не все пошло гладко. Один из ялтинских богачей, судовладелец Антон Моисеевич Костиков, в назначенный срок деньги не сдал. А когда моряки вломились в его дом, выяснилось, что незадолго до их появления, взяв несколько чемоданов с драгоценностями, вместе с несколькими вооруженными ялтинскими красногвардейцами, он скрылся из города. Андрющенко по этому поводу рвал и метал, круто разобрался с начальниками патрулей и командирами красногвардейцев, а когда успокоился, обратился за помощью к Ловчину.
- Выручай, братуха, - временный комендант Ялты сходу взял быка за рога. - Надо догнать этого сраного буржуя Костикова. Своих матросов послать не могу, все в городе заняты или на Одессу ушли. А у тебя морячки вольные и могут идти куда угодно.
Почесав покалеченную руку, Ловчин, которому не хотелось гнаться за каким-то там судовладельцем, подумал и сказал:
- Вот и зачем нам этот Костиков? Деньги с других буржуев соберешь, до двадцати миллионов немного нужно.
- Это дело принципа. Сегодня один буржуй красногвардейцев подкупил и из города свалил, а завтра другие начнут думать, что такое возможно. Поэтому надо достать этого гада и предателей, чтобы другим неповадно было. - Андрющенко помялся и добавил: - Все, что у Костикова возьмете, ваше.
- Довод серьезный, - оскалился Ловчин, а затем принял роковое для себя и его братишек решение: - Согласен. Только проводник хороший нужен.
- Есть такой человек, паренек один, из наших. Еще до революции подпольщикам помогал, все тропинки вокруг Ялты как свои пять пальцев знает и следопыт хороший. Так что дело плевое. Костиков, наверняка, к перевалу двинулся, а хороших тропинок там немного. Тем более место, где буржуй в лес вошел, уже нашли.
- Ладно.
Матросы ударили по рукам. И через полтора часа, собрав почти своих людей и, взяв проводника, чернявого семнадцатилетнего юношу из местных жителей, который представился, как Анастас Георгидис, Ловчин начал погоню.
Георгидис встал на след беглецов сразу. Севастопольские матросы двигались ходко, с полудня до темноты успели преодолеть около пятнадцати километров и заночевали в лесу. На следующий день преследование продолжилось, моряки перевалили хребет, и надеялись быстро догнать Костикова. Но сделать этого не получилось. След буржуя и предателей петлял, приходилось идти по нему, и отряд снова вышел на хребет.
Братишки вновь остановились на ночевку. Вокруг было тихо. Они поужинали, погрелись у костров и послушали байки друг друга. Выставили караул и, закутавшись в толстые брезентовые полотнища, заснули. А под утро расщелину, в которой отдыхали революционные моряки, окружили недобитые золотопогонники. И на не ожидавших нападения черноморцев сверху посыпались ручные гранаты, а тех, кто пытался выбраться из ловушки по тропам, встречали пулеметные очереди и меткие пули винтовок.
Андрею повезло. Вечером он съел кусок несвежей подкопченной рыбы, и проснулся до рассвета. У него скрутило живот. Поэтому он покинул место ночлега и отошел метров на пятьдесят в сторону. И когда его братишек начали убивать, гонимый животным страхом, который он сам любил нагонять на «драконов», контриков и членов их семей, Ловчин ползком, словно змея, извиваясь между покрытых мхом древних камней, покинул поле боя и бросился бежать…
Тем временем выстрелы позади моряка стихли, и он застонал от обиды, горечи поражения и стыда. В этот момент Ловчин был противен сам себе и на мгновение, остановившись возле крупного старого граба, моряк ударил кулаком по стволу, и снова побежал. Однако увлеченный своими внутренними переживаниями, он не смотрел под ноги и оскользнулся на мокрой траве, не удержал равновесия, упал на спину. Ноги не чуяли под собой опоры и, цепляясь здоровой рукой за невысокий кустарник, Андрей полетел под откос. Ему казалось, что он падал целую вечность, но, конечно же, это было не так. Он упал с высоты пять метров и оказался в широком горном ручье.
На миг, зажмурив глаза, моряк ушел под воду. Но глубина была небольшая, метра полтора, и он тут же встал на ноги. Холодная вода быстро привела его в чувство, матрос стал соображать более рационально и эмоции утихли. После чего, осмотревшись, он увидел, что слева и справа из ручья зубьями вверх скалятся несколько острых валунов.
- Мне сегодня везет, - представив, что мог упасть на камни, прошептал сквозь зубы Ловчин и выкарабкался на берег.
Задерживаться на одном месте нельзя. Наверняка, его след скоро обнаружат, если золотопогонники уже этого не сделали, ведь он не лесовик и когда покидал место уничтожения своей ватаги, не думал, что следует уйти незаметно, не до того ему тогда было. Однако сразу продолжить свой бег к морю, он не мог, требовалось выжать одежду.
Андрей разделся догола, согнал с форменки, брюк и бушлата влагу, а затем осмотрел свой намокший безотказный «наган». После чего десять минут моряк посидел на корточках и, с отвращением, натянул на себя сырые вещи и ботинки. Пора идти и Ловчин, посетовав, что потерял бескозырку, встряхнулся и, вымазываясь в земле, выкарабкался с берега ручья в лес и оказался в глубоком длинном овраге.
Снова осмотревшись и не заметив рядом ничего подозрительного, Ловчин устремился на юг, туда, где было его спасение. И в это время впереди он услышал шум. Кто-то громко разговаривал, почти кричал. Грязная ладонь Андрея крепко сжала рукоять пистолета, и он задумался. Что делать? Назад нельзя, второй раз перебраться через ручей будет трудно и на противоположном берегу слишком крутой откос. Из оврага не подняться, опять же крутые склоны. На месте оставаться опасно, здесь он мишень. Значит, вперед? Да, иного выхода нет.
