Евгений Ермаков - Пандемия
Четверо людей осторожно вошли внутрь квартиры. Здесь было тихо и темно, как в склепе; пусто, как и следовало ожидать. Лишь потревоженная сухая пыль стояла столбом, переливаясь в лучах света.
Широкая просторная прихожая, оклеенная бежевыми обоями, пальто, куртки на вешалках. Ничего необычного. Щербак рассеянно шарил по стене, пытаясь нащупать выключатель.
– Щербак, ты сдурел? Электричества нет уже много лет… – цыкнул громким шепотом Димка.
Тот отдернул руку как ошпаренный.
– Хреновый из тебя разведчик. – протянул Димка, качая головой.
– Ничего себе. Кто же это сделал? – воскликнул Антон, в изумлении шаря лучом фонаря по стенам. Обои в прихожей были изодраны с самого низа до уровня человеческой груди. Было такое ощущение, что стены обдирали ногтями, словно в приступе безумия.
– Хозяева умом тронулись, вот и все. На кошку или собаку не похоже, следы от ногтей не такие мелкие, как у животного. Повидал я уже такие квартирки! Чего только люди не вытворяли, когда сходили с ума… Это еще что… – хмыкнул Димка.
В эмалированной ванной, не потерявшей еще сверкающей белизны, лежала иссохшая мумия, полуприкрытая душевой занавеской. Руки трупа были сложены на груди, под голову был подложен кусок пемзы. Странное зрелище – ванная вместо гроба.
– Хоронить его не захотели. Или он последний остался… Решил никуда не уходить из родного дома… – прошептал Щербак.
Они молча смотрели на мумию. Дарий с отсутствующим видом скользил взглядом по сторонам, явно скучая. Тихо вышли, прикрыв за собой дверь ванной.
На застекленном балконе еще виднелись остатки кострища, обложенного кирпичами. Рядом валялся закопченный котелок.
– Картошку варили на костре. – сказал Димка, поворошив носком ботинка золу. -Прямо на балконе. Выходить боялись, вот и готовили еду здесь. Ломали мебель, стулья, и жгли. Заодно и согревались.
Всего в квартире было три комнаты – большая, с балконом, и две маленьких, последняя из которых, самая дальняя, являлась детской. В углу комнаты стояла подростковая кровать. На ней лежала еще одна мумия, судя по размерам, ребенок начального школьного возраста. На полу валялись ученические тетрадки, карандаши и кукла с выколотыми глазами и изрезанным животом. Зеркала во всех комнатах были разбиты. Осколки вперемешку с хламом усеивали пол. Еще один признак безумия – разбитые зеркала. Инфицированные не выносили собственного отражения в зеркалах и били их не задумываясь.
На ночь решили остановиться в большой комнате. Желания и сил искать менее мрачное жилище для ночлега не оставалось. Многие квартиры представляли собой такой же мрачный склеп.
– Хорошая квартира, – одобрил Щербак, оглядываясь. – Не разграбили, не выжгли. Обои только немного отсырели, да паркет вспучило местами. А так- подремонтируй, и живи не хочу… Во многих квартирах жить уже нельзя, даже если стеклопакеты закрыты плотно. А уж где форточка открыта, это все. Пиши пропало. Все внутри отсырело, нежилое помещение…
Васильев приковал чужака наручниками к отопительной батарее.
– Переночуешь здесь, приятель, – Димка дернул цепочку, удостоверяясь в ее прочности.
Только скинув рюкзаки на диван, они как следует осмотрелись в комнате. Обои в тех местах, где не были ободраны ногтями, были мелко исписаны шариковой ручкой. Кто-то вел записки прямо на стенах, нимало этим не беспокоясь. Разведчики направили лучи фонарей на стену возле секретера, вчитываясь в удивительные записки безумца. Строчки дневника были неровными, все время в конце сползали вниз, наезжали друг на друга. В некоторых местах, похоже, человек просто возил ручкой по обоям, вырисовывая бессмысленные каракули. Был и крупный рисунок, изображающий перевернутую пентаграмму, в которую была вписана голова козла; похоже, рисунок был сделан кровью. На одной из стен висел выцветший бордовый ковер, изъеденный молью. Восточная привычка вешать на стенах ковры в русских людях была неискоренима.
Щербак с урчанием подскочил вплотную к обоям и начал пристально вчитываться в строчки, подсвечивая себе фонарем.
– М-да, зрелище то еще… – бормотал он, всматриваясь в записки. – Рисуночек опять же. Голова Бафомета, как свидетельство прогрессирующего безумия.
– До чего же надо было дойти, чтобы начать писать на стенах… – тянул ошеломленно Антон. – А это что?
Левченко подошел к письменном столу. На нем валялись многочисленные мумифицированные тараканьи трупики, частично расчлененные, частично целые. Было впечатление, что кто-то мучил их живыми, отрывая лапы или головы.
– Известно дело, – бросил Димка взгляд на стол. – Обычное занятие психа. Ловить и припаривать тараканов или мышей, крыс. Большинство их просто съедали, но некоторые, как видишь, опыты устраивали. Интересно им было узнать, почему же тараканов вирус не берет. Вот и копались в их кишках… Тараканы вообще живучие твари. Радиация их не берет, вирус тоже.. Вот они-то все переживут… Истинные цари природы…
Вскоре Димка потерял всякий интерес к квартире и завалился на разложенный двуспальный диван.
– Черт с ним со всем. Жрать хочу. – он шарил в рюкзаке, доставая припасы.
Чужак зашевелился, уставился на еду, но Дима и не подумал предложить ему что-либо из продуктов. Вместо этого он отрезал швейцарским ножом кусок колбасы, той самой, что он нашел несколько месяцев назад на мясокомбинате, и принялся жевать, поглядывая на напарников, изучавших надписи на стене.
– Потрясающе, просто удивительно! – бормотал Щербак, шаря лучом по стенам. – Сначала он писал стоя – первые записи на уровне глаз взрослого человека. Затем писал, стоя на коленях – строчки идут сверху вниз, причем внизу слова написаны так же отчетливо и уверенно. Человек писал в удобной позе. Явно не нагнувшись к полу, а именно встав на колени. Ну а потом… потом он взобрался на шкаф и писал сбоку от шкафа, параллельно ему. Смотрите сами!
Щербак перевел луч фонаря на блок записей вверху, возле торца шкафа. Действительно, человек писал явно лежа или сидя наверху шкафа, только из такого положения он писать строчки перпендикулярно основному массиву записей. В конце массива записей строчки снова поехали вниз, буквы постепенно укрупнялись, а потом перешли в закругленную прямую – словно линия на кардиографе после остановки сердца.
– Псих чокнутый! – промычал Димка сквозь колбасу, поглядывая на обои.
– Помешательство это непременный атрибут болезни Файнберга. – бормотал Щербак, читая строчки. – Воспаление мозгового вещества неизменно приводит к психическому расстройству.
– Что он пишет? – спросил Левченко.
– Сейчас-сейчас… Занятные записи… Хмм.. – Щербак водил фонарем-. Вот, слушайте!
"11 декабря. Когда я подошел утром к кровати Лизаньки, она все еще спала. Я тронул ее лобик – он был ледяным. Не знаю, как сказать об этом Марине. Боюсь подкосить ее окончательно. Я хотел согреть ее теплом своих рук. Сумасшедший, я знаю, что это бесполезно.. Как согреть того, чье тело уже тронуто смертным холодом?
18 декабря. Я был вынужден сказать Марине, что нашей дочери больше нет. Кажется, она даже не поняла меня. Она сидела в кресле и смотрела куда-то мимо меня; казалось, не слышала меня вообще. Я понял, что теряю ее. Она здесь лишь телесно, разум ее далеко. У нее сильный жар. Я даю ей аспирин большими дозами. Кормлю насильно. Она потеряла интерес ко всему. Исхудала так, что остались только кожа да кости. Сильная слабость, бред. Не знаю, что мне делать. Врачей уже нет. Каждый сам за себя.
27 декабря. Каннибалы на улицах. Некоторые подбирают трупы, увозят их к себе домой. Они еще стыдятся делать это публично, да… Сильный мороз. Я в пальто. Солнечный обогреватель еле работает. Холод адский. Марина в постели. Я укрыл ее всем теплым, что было в доме. Она периодически теряет сознание. Не узнает меня. Иногда в бреду заговаривается, но я ее не понимаю.
31 декабря. Марины больше нет. Я не решаюсь более выходить из квартиры. Я оставил Марину в ванной и прикрыл дверь. Наверное, надо было ее похоронить во дворе, но, боюсь, ее сразу же выкопают… К тому же, не уверен, что у меня хватит сил выкопать могилу в мерзлой земле… Кончился страшный год. Следующий будет еще страшнее. Я не переживу его. Это понятно.
Февраль? Не помню. Я разбил и выбросил с балкона телевизор. Не могу его смотреть. Не в силах переносить то, что он смотрит на меня оттуда. Это страшное существо. Оно забрало Лизоньку, Марину и хочет забрать на ту сторону и меня. Три дня он говорит со мной. Он просит, чтобы я его нарисовал. Я не могу отказать демону. Он сильнее меня. Он читает мои мысли и упивается моим страхом…
– Прошу заметить – это он написал в феврале месяце, хотя известно, что электричество отключили в этом районе еще до Нового Года! Многие выбрасывали на улицу телевизоры и компьютеры. Они сводили их с ума, доводили до безумия. Хотя это было не причиной, а лишь проявлением сумасшествия. Потому-то на улицах стоит столько кроватей и матрасов- ощущение того, что стены давят, надвигаются на людей, было непереносимым. Некоторые спали прямо на улице, несмотря на холодное время года. Укрывались одеялами и спали при минусовой температуре на проезжей части. Засыпали, чтобы больше не проснуться…
