Андрей Стригин - Заповедник людей
Логово со щенками оказалось совсем близко, под густым кустарником, чудом выросшим на бесплодной земле. К радости Виктора, самки по близости нет, он очень не хотел её убивать. Щенки, увидев людей, пятятся в глубину логова и даже рычат, обнажая молочные зубы. Пришлось раскапывать сухую землю, а затем связывать брыкающихся зверёнышей. Виктор всё время стоит на чеку, автомат снят с предохранителя, на случай того, что появится самка, но она охотится далеко от своего логова, этим спасла себе жизнь.
— Шесть щенков, — улыбается Алик, — чур, мой с белым пятном на мордочке!
Далее пришлось круто спускаться, затем подъём, вновь спуск. Попутно спелеологи обнаружили под отколовшейся от скалы глыбой, лаз, с перспективой на пещеру. Долго возбужденно галдят, пока Виктор буквально не рыкнул, комкая в корне спелеологические инстинкты. Но Павел Сергеевич настаивает в неё лезть, предполагая, что отсюда есть выход на поверхность. Провозились, чуть ли не до вечера, выхода не обнаружили, но спелеологи довольные, даже Антон, страдающий от боли. Там действительно оказалась пещера чудной красоты, а в ней природная аномалия, разлом, с выходом вулканической породы, что на Караби яйле противоестественно, этот край на сто процентов карстовый.
Виктор взбешён потерей во времени, ему непонятна радость чокнутых спелеологов, но Павел Сергеевич вложил в его руку увесистый зеленовато-желтый булыжник.
— Что это? — с трудом скрывая раздражение, спрашивает Виктор.
— CuFeS2,- с торжеством молвит декан.
— Чего?
— Халькоперит.
— Чего-чего?
— Медный колчадан.
До Виктора не сразу доходит смысл сказанного, а когда понимает, дрожь пронзает тело. Это прорыв! Но с осторожностью спрашивает:- Вы уверены? На Караби яйле не обнаружены металлы, это противоестественно.
— Противоестественно, согласен. Сам озадачен, — декан пожимает плечами, — но факт остаётся фактом, руды здесь много. В далёком прошлом землетрясением вытолкнуло пласт с рудой.
— Весьма вовремя, — бормочет Виктор, а в голове уже рождаются схемы плавильных печей, когда-то зацепленные мимолётным взглядом на страничках интернета.
Это уже входит в привычку, бродить ночью по опасному плато, но вот, в прорезях знакомых скал, блеснул свет Луны и потянуло ароматным дымком. Виктор принюхался, стараясь распознать, всё ли в порядке, интуиция молчит.
Они показываются в лагере, вызывая переполох и шквал из эмоций. Нина повисла в объятиях у Виктора, Аня, старательно отводит взгляд от сияющих глаз Алика, мужики чинно здороваются и знакомятся друг с другом. Скулящих щенков привязывают и начинают готовиться ко сну.
На случай внезапного нападения палатки разбиваются у стен отвесных скал, чтобы обезопасить людей с тыла. Олег Васильевич старательно корчит гримасы, высказывая недоверие ко всем мерам предосторожности, вероятно, он думает, что все люди братья или просто обычный болван, а может его, грызёт дух противоречия, кто знает, чужая душа потёмки.
Виктор решает выставить часовых, Алика не стал трогать, он сегодня набегался, Антону Алёнка меняет перевязки, батюшка — в думах, Толик Белов, с ним позже, молодой ещё. Всех остальных мужчин решает задействовать. Первыми он назначает себя самого и, немного поразмыслив, выдёргивает из тёплого места у костра, лаборанта. Олег Васильевич зло стрельнул глазами. Но безропотно поднимается, но не удерживается, с ненавистью изрекает:- Сам не спишь и другим не даёшь.
— Ты, верно, не понимаешь серьёзности всей ситуации, людоеды…
Лаборант со смехом перебивает:- Рассказывай сказочку нашим девочкам, они поверят.
«И всё-таки болван», — думает Виктор, но резко говорит: «Замечу, что шлангуешь, мордой по камням возить буду», — тихо говорит он, чтобы не слышали другие.
Лаборант вздёргивается, словно от удара тока, затравленно водит взглядом по сторонам, но лишь Алик услышал и, к его ужасу, откровенно хихикает. «Нет, так дело оставлять нельзя, завтра доложу декану. Устраивает, мать твою, диктатуру пролетариата! Переизбирать его необходимо, пусть Павел Сергеевич руководит, у него есть опыт. А этот, выскочка. Ещё князем себя сделает, придурок!», — лаборант сильно сопит, едва переставляет ноги.
— Будешь дежурить со стороны моря, в случае нападения, свистнешь.
— Я не босяк свистеть.
— Тогда кукарекни, — с насмешкой говорит Виктор. — И ещё, вот, возьми дубинку.
— Обойдусь как-нибудь, — с презрением цедит он слова.
— Дело твоё… но если что… шкуру с тебя спущу, — совсем выходит из под контроля Виктор.
Лаборант ему внезапно верит, ёжится и, неожиданно кивает. И не мудрено не согласиться, взгляд у Виктора тёмен, словно у крокодила, залёгшего в трясине.
— Через два часа тебя сменит Илья, — Виктор уходит, звякая затвором автомата.
Ночь в разгаре, тучи уверенно снесены ветром к краю горизонта, свет звёзд холодит израненную душу лаборанта. Хочется выть от безысходности, душит злость, хочется как-нибудь «нагадить» этому выскочке, но у того имеется сильнейший аргумент — АКМ. Как было хорошо до его прихода, спокойно, чинно. А ведь это он, Олег Васильевич, подсказал как правильно силки на голубей ставить. Девушки едва в засос не целовали за эту идею. Голод отступил и появились мысли создать голубиную ферму, уже и место присмотрел, а тут этот появился, всех напугал и власть к рукам прибрал. Авантюрист, проходимец, выскочка, негодяй! Викентий Петрович, что-то молчит. Ох, не верю я этому батюшке, поп — как есть поп. Настораживает, что он поплёлся с нами в спелеологическую экспедицию. Ой, как настораживает! Не иначе чего задумал? И нечего вякать о спасении души и всё такое, верно, интерес, какой есть, раз втесался в группу из настоящих мужчин.
С этими тяжкими мыслями Олег Васильевич прохаживается по берегу, с завистью глянул на резиновую лодку, даже захотелось её продырявить, но за это и убить могут, демократические принципы здесь явно не в ходу. Боюсь, начнёт процветать культ беззакония, насилия, вседозволенности. На одной чаше весов будет всё общество, а на другой — автомат Калашникова. Вот бы грохнул его кто!
Олег Васильевич, поскуливая, бродит у воды, затем присаживается, с тоской смотрит в море, а оно сейчас незнакомое, чужое, ощутимо веет холодом, не искупаешься, вода ниже одиннадцати градусов. Как-то незаметно, погрузившись в печальные думы, он легко скользнул в беспамятство спасительного сна.
— Бурый, чё это? — Репа замирает, вглядываясь в ночь.
— Лодка, гы-гы, точно лодка. Во обкурились, на берегу оставили.
— Надо бы ножиком пропороть, — обеспокоено крутит шеей Репа.
— С ума сошёл, она уже наша, — облизывается Бурый.
— Мне западло её тащить, она неподъёмная, — возмущается Репа.
— Терпилу запряжём, — вновь гыгыкнул Бурый. — Вон, под тем кустом спит, Видишь?
— Точно, — загораются глаза у Репы.
Они, не таясь, подходят совсем близко, Бурый поигрывает ножом:- Тощая коровка.
— Толстых сейчас не встретишь, — хохотнул, Репа и пинает безмятежно спящего лаборанта ногой в бок.
Олег Васильевич мгновенно открывает глаза, и душа замерзает от панического ужаса, он видит взрослых мужчин, в синих татуировках. Неужели это те зеки, о которых говорил Виктор? Неужели людоеды? Тошнота лезет к горлу, Что делать? Сигнал! Надо срочно подать сигнал! Какой? Олег Васильевич на гране обморока, но выдавливает из себя едва слышное кукареканье.
— Петух?! — в радости восклицает Репа.
Олег Васильевич словно просыпается, открывает рот, чтобы заорать во всю мощь голосовых связок, но не успевает, нечто жгучее, с омерзительным хрустом входит ему под правую грудь.
— Зачем? — ругается Репа. — Кто лодку тащить будет?
— Теперь она о нас никуда не денется, — вытирая широкое лезвие ножа об куртку лаборанта, — спокойно говорит Бурый.
— А этого теперь тащить!
— Я легонечко, не замочил, сейчас очнётся и сам ножками перебирать будет. Рот ему завяжи, а то вновь кукарекать начнёт.
— Блин, повезло, петух, — глумится Репа, но кляп пока не тыкает ему в рот.
Виктор проверил дальние подступы, тихо, лишь сверчки надрываются, соревнуясь с ночными цикадами. Теперь необходимо проверить берег, надежды на бестолкового лаборанта, к сожалению нет. Странный он, однако, бесится как подросток от переизбытка гормонов, а ведь уже седина лезет в бороду. Удивляет, что такого идиота спелеологи взяли в свою группу. А вдруг у него есть, какие достоинства? Наверное, есть, не просто так с ним почтителен Павел Сергеевич, а он мужик достаточно серьёзный, мягковат, правда, хотя пытается это скрыть под маской строгости.
Луна тужится из-за всех сил, освещая каменистый ландшафт Караби яйлы, но так не вовремя выползшие тучи, сводят её старания на нет. Сгущаются тёмные тени, по душе Виктора словно провели кошачьими когтями — первый признак вздрогнувшей интуиции. Чувство опасности распускается как цветок дурмана, заставляет спину передёрнуться от озноба.
