Сергей Шхиян - Царская пленница
Домохозяин задумался. Видимо, такой вид бизнеса, ему в голову не приходил.
— А как же геральдики? Там ведь все прописано.
— У нас на Руси сроду порядка не было, — высказал я зрелую для своего юного возраста мысль. — Тем паче в каждой губернии своя особая геральдическая управа. Пока в них разберутся, я сто раз жениться успею. Да и приписаться к какому-нибудь роду можно. Великое дело, одним князем больше, одним меньше!
— Да-с, хорошая у нас молодежь растет, — уважительно сказал Михайло Михалыч. — Такое не каждому старику в голову придет. Этак каждый захотел, и враз князем стал!
— Вы подумайте, может быть, у вас найдется чиновничек знакомый, что в таких делах понимает. Я и его, и вас не обижу.
— Подумать можно. Есть у меня один приятель из этого департамента. Сам с виду, тьфу, а не человек, а в голове много понятий имеет. Поговорю. А пока может барышню прислать, али сразу двух?
— Барышни от нас никуда не денутся. Я и так всю ночь с их сестрами прокувыркался, сейчас отдохнуть самое время.
— Ну, отдыхайте, отдыхайте, ваше княжеское сиятельство, — засмеялся Михайло Михалыч. — Очень лестно было познакомиться с таким здравомыслящим юношей!
Однако отдыхать мне пока было некогда. Нужно было начинать поиски Ивана и доставать документы. Закинув по этому поводу удочку домохозяину, я отправился в Трактир вблизи Сенного рынка поужинать, и заодно познакомиться с ходатаями по делам, предтечами будущих адвокатов, которых там толклось великое множество.
Трактиром заведение называлось, потрафляя национальному чувству посетителей, на самом деле это был приличный, даже по петербургским меркам ресторан с двумя залами и отдельными кабинетам. Народу здесь было много, но особого веселья не чувствовалось. Посетители больше занимались делами, чем развлекались.
Не успел я сделать заказ, как около моего столика возник колоритный господин в визитке — однобортном коротком сюртуке с закругленными полами, и лорнетом в правой руке. У него были бритые щеки, длинное лицо и пронзительные глаза.
— Позвольте отрекомендоваться, молодой человек, Остерман Генрих Васильевич, ходатай по делам. Вы, как я вижу, здесь пока чужой, и никого не знаете?
То, что в течение двух часов два совершенно разных человека уверено принимали меня за провинциального лоха, мне не понравилось. Вероятно, я где-то сильно напутал со своей новой одеждой.
— Очень приятно, — вежливо ответил я. — Действительно, у меня здесь нет знакомых, я только сегодня приехал в Петербург.
— О, это легко исправить, — покровительственно сказал Остерман, — у вас теперь есть и знакомый, и друг, и покровитель!
— Один во всех трех лицах? Надеюсь это вы, Генрих Васильевич?
Моя легкая ирония новому знакомцу почему-то не понравилась, он ожидал вопроса, кто эти мои названные благодетели, и не придумал, как сразу ответить. Однако он не ушел и даже попросил разрешения составить мне компанию.
— Конечно, садитесь, буду рад, — пригласил я его к столу. — По каким делам изволите ходатайствовать?
— Что? — сначала не понял он, потом ответил: — Исключительно по всем!
— Жаль.
— Почему жаль? Я вас не понимаю, молодой человек!
— Значит, вы все знаете понемногу и ничего толком.
Генрих Васильевич обдумал мои слова и обиделся.
— Вы, молодой человек, не тот, за кого себя выдаете! — сказал он, отирая бледный лоб. — Вы действительно только сегодня приехали в Санкт-Петербург?
— А за кого я себя выдаю? — поинтересовался я, не отвечая на его вопрос.
— Давайте не будем пикироваться, — подумав, сказал новый знакомый, — у вас есть нужда в судебной помощи?
— Нет, я пришел просто поужинать.
— Тогда я, кажется, попал не по адресу, мне показалось, что вам нужен наставник.
— Наставник нужен каждому человеку, и коли вы свободны, то я приглашаю вас отужинать со мной, — миролюбиво сказал я, решив не гнать этого колоритного афериста.
— Сочту за удовольствие, — совсем другим тоном сказал Остерман. — Позвольте узнать, с кем имею честь.
Я собрался было опять назваться Рогожиным, но в последний момент передумал и сыграл на восточный мотив:
— Князь Абашидзе. — Надеюсь бывший президент Аджарии простит мне такое самозванство.
— Так вы князь! — уважительно сказал Генрих Васильевич.
— Наш род существует с седьмого века. А вы, вероятно, граф? — поинтересовался я совершенно серьезным тоном.
— Почему граф? — удивился новый знакомый.
— Разве Остерманы не графский род?
— Вы в этом смысле? Возможно, мы с графами Остерманами и в родстве. Правда, я об этом ничего не знаю.
То, что мой гость не примазался к титулованным однофамильцам, говорило в его пользу. Мужик оказался без снобистских понтов.
— Что будем пить? — спросил я его.
— Я больше русскую водку предпочитаю, — усмехнувшись, ответил он. — Квасной, знаете ли, патриотизм.
— Давайте водку. Вы как завсегдатай знаете здешнюю кухню?
— Да я вижу, князь, вы и вправду не просты. Паричок на Большой Морской покупали?
— Там, — засмеялся я, — не стоило?
— Первый признак провинциала: дорого и в глаза бросается. А с едой нам Селиван поможет, — обернулся он к ждущему приказаний половому. — Принеси-ка нам, братец Селиван, самого, что ни на есть лучшего, но не дорогого. Ты сам разберешься.
— Слушаюсь, ваша милость, — поклонился половой, — можете не сумлеваться, предоставлю в лучшем виде!
— Итак, чем, князь, вас привлекла наша столица?
— Кое-какие личные дела, — небрежно ответил я, не рискуя с первых минут знакомства заводить разговор о фальшивых документах. — Дела о наследстве.
— О, здесь я вам смогу пригодиться, я в таких вопросах собаку съел.
— Большая была собака?
— Вы все шутите, князь! А вот и наш Селиван возвращается. Чем ты нас, братец, побалуешь?
— Извольте-с, гласированная семга, во рту тает! Уточка с солеными сливами, да икорка — только сегодня с Астрахани, рыбец, фаршированный сельдереем, а на десерт «девичий крем».
Я после беготни и треволнений последних дней, когда некогда было нормально пообедать, готов был съесть что угодно, не то что семгу и нежнейшую утку. Однако Остерман, уписывая, впрочем, ужин за обе щеки, еще успевал кочевряжиться:
— Недурственно, однако утку у Демута готовят много вкуснее, а гласированная семга у Юрге не в пример здешней!
— Это кто такие? — задал я наивный для жителя столицы вопрос.
— Наипервейшие ресторации. Здешний трактир тьфу, по сравнению с ними. Ежели буду при деньгах — приглашу.
— Здесь что, в основном стряпчие собираются? — спросил я, когда от еды остались одни объедки.
— Стряпчие, ходатаи по делам, полиция. Кухня здесь неплохая, цены божеские, а музыка — пальчики оближешь!
Музыки, впрочем, еще не было, а пьяных — предостаточно.
— Так что у вас с наследством? — спросил порозовевший от выпитой водки ходатай по делам.
— Это долгий разговор, — ушел я от прямого ответа. — Как-нибудь в другой раз поговорим. Вы здесь каждый вечер?
— И каждый день тоже. Все-таки, князь, что-то в вас есть необычное. Чувствую, а понять не могу. С виду совсем вьюнош, а повадки взрослого человека. Вы мне нравитесь, и если у вас есть какая нужда, то давайте без церемоний!
— Приятелю нужно паспорт сделать, — кратко сказал я. — За ценой не постоит.
Генрих Васильевич внимательно посмотрел мне в глаза, пожевал губами.
— Такой вопрос сразу не решишь. Нынче в империи большие строгости. Везде видят французских шпионов.
— Ну, на нет и суда нет…
— Есть у меня, правда, один человечек… Паспорт-то фальшивый нужен или какой?
— Настоящий, фальшивый за пять рублей любой писарь напишет.
— А почему ваш приятель по своему не живет?
— Под судом был за растрату. А нынче жениться собрался на богатой вдове, вот и нужно чистое прошлое — иначе свадьбе не бывать.
— И много украл? — насторожился Остерман.
— Если бы много, то под суд бы не попал. Если хочешь воровать, есть одна дорога: либо вовсе не кради, либо очень много. В карты проигрался и взял из казенных заплатить долг чести, да вовремя вернуть не успел.
— Человек надежный?
— Как за себя ручаюсь.
— Тогда верю, — пьяно усмехнулся новый приятель, — Есть в тебе, князь, что-то такое…
Больше на эту тему мы поговорить не успели. На сцену вышел оркестр, и Остерман весь обратился в слух. С благоговением приставив ладонь к уху, слушал, как оркестранты настраивают инструменты.
Когда я хотел что-то сказать, он остановил меня предостерегающим жестом:
— Тихо, сейчас начинают!
У меня музыка такого благоговейного отношения не вызывала, к тому же оркестр был так себе — играл всего три довольно простые вещи. Однако я подыграл новому знакомцу и сделал, как и он, благоговейное лицо. Потом мы, как и все гости, долго аплодировали музыкантам.
