Александр Прозоров - Змеи крови (Слово шамана)

Обряд, который за последние годы пришлось проводить уже не один раз, прошел быстро и привычно, почти буднично – и вскоре новый ребенок татарской шаманки и нежити, еще не родившейся, а потому не имеющей ни роду, ни племени, опершись руками о траву, выпрямился во весь рост.

В этот раз до сражения дело не дошло – едва увидев голема, вражеская конница кинулась врассыпную и помчалась наутек. Несколько татарских сотен рванули в погоню за трусливыми беглецами, но большинство воинов Девлет-Гирей успел остановить. Он не желал столкнуться с новыми неожиданностями, не имея в своих руках сил, достаточных для отпора очередному неожиданному врагу.

К вечеру его верные ногайцы подошли к перекопскому валу и остановились под стенами Ор-Копы. А к полудню следующего дня сюда же подтянулся и собранный ими в путивльских землях богатый обоз. По дороге, что еще несколько дней назад пропустила на волю почти пятнадцать тысяч обредших свободу татарских невольников, теперь шли в рабство более трех тысяч новых жертв.

Глава 5

Советники

На этот раз, остановившись перед воротами дома боярского сына Толбузина, Костя раздумывал довольно долго. Душу его грязла мелкая трусливая мыслишка, что все это не к добру. Не так просто любимый опричник государя снова вызывает в Москву боярина, совсем недавно вызвавшего царский гнев. Вот войдешь сейчас в ворота – и сгинешь в безвестности, как четыре столетия спустя исчезали командармы, разведчики и чиновники разных рангов. Правда, ныне век не двадцатый, а шестнадцатый – люди в нем живут куда более цивилизованные и не настолько подлые, как в будущем. В конце концов, боярин он или шантрапа бездомная? Не станет же прятаться и бегать, аки кот нашкодивший?

Росин кивнул своему холопу, и тот громко забарабанил в ворота:

– Боярин Р-росин Константин Алексеевич к боярскому сыну Толбузину в гости пожаловать изволил!

После недолгой задержки ворота заскрипели. На этот раз боярский ярыга ненамного приоткрыл только одну створку, и во дворе их никто не встречал – но как раз это Костю Росина и успокоило. Раз лживой и приторной ласковости нет – стало быть, и в остальном можно ожидать искренности.

– Доброго тебе здравия, Константин Алексеевич, – низко поклонился с крыльца пожилой толбузинский подворник. – Боярин в покоях тебя ждет, проводить наказывал.

– Холопов моих покормите, или в кабак отправить? – хмуро поинтересовался Росин.

– Покормим, барин, как же не покормить? И покормим, и в людской уложим. Идем, барин, хозяин ждет.

На этот раз Костю проводили не в трапезную, а в одну из комнат, носившую налет как аскетичности, так и небывалой роскоши. Рубленные бревенчатые стены – и роскошный персидский ковер на полу. Икона в потемневшем окладе – и резное французское бюро красного дерева. Ничем не закрытые окна с распахнутыми во двор ставнями – и книга в тисненом золотом переплете на подоконнике. Грубо сколоченный табурет – и чернильница венецианского стекла. На простом столе из струганных досок – серебряный пятирожковый подсвечник с причудливо переплетенным лиственным орнаментом.

Сам хозяин из-за жары августовской жары сидел в одной только черной шелковой рубахе и цветастых штанах из какой-то блестящей ткани – толи атласа, толи тонкая парча, толи люстрин. В общем, какая-то иноземная повалока.

– Это ты, Константин Алексеевич? – поинтересовался опричник.

– Здрав будь, боярин Андрей, – с кривой ухмылкой кивнул Росин, ясно понимая, что ответной здравицы не услышит.

– Поверить не могу, что оскорбил ты так Ивана Васильевича во время встречи прошлой, Константин Андреевич, – мотнул головой Толбузин. – Никак не могу. Это же надо, царю, царю предложил трусом сказаться! Но государь милостив, и никакой кары на тебя накладывать не захотел…

– А ты хотел, – сделал соответствующий вывод Росин. – Чего же позвал тогда, коли нелюб я тебе?

– Потому позвал, что люб-нелюб, а боярин ты русский, и службу государеву нести обязан.

– А скажи, боярин Андрей, пять пушечных стволов для русской рати заменят для нее одного боярина? – не дождавшись приглашения, Костя сам уселся на пустующий табурет. – Или нет… Десять стволов?

Андрей Толбузин, опустив руки на подлокотники немецкого кресла с матерчатой спинкой, закинул ногу на ногу.

– Нынешним летом дьяк Даниил Адашев по указанию государя ходил кочевья крымские воевать. Вернулся он с успехом, Константин Алексеевич, и добычей преизрядной.

– Я рад за него, боярин, – пожал плечами Росин. – Очень рад.

– А еще сказывал он, – продолжил Толбузин, – что в сече у крепости турецкой Ор-Копы татары глиняного человека на него напустили ростом о пяти саженей, три сажени в плечах и вонючего преизрядно.

– Опять?

– А потому, как разгромлен Даниил Федорович не был, и людей своих в целости на Москву привел, страхом рассказов сих оправдать ужо нельзя.

– Вот, значит, как, – задумчиво почесал в затылке Костя. Ко всем проявлениям сверхъестественного он относился с большой долей скепсиса, однако даже самые твердые убеждения человека, сперва провалившегося вместе со многими друзьями в шестнадцатый век, затем познакомившегося с призраком в доме одного из своих друзей, потом побывавшего в лапах лесной нечисти, способны рано или поздно дать трещину. – Но как они это делают?

– То нам, Константин Алексеевич, неведомо. Но понятно, что не с Божией помощью.

– Хорошо, – Росин поднялся, подошел к открытому окну, посмотрел сверху вниз на своих холопов, поящих коней теплой водой из стоящего во дворе корыта: – Меня это каким боком касается, боярин?

– Подл ты, Константин Алексеевич, и хитер, – прямо заявил хозяин дома, – а потому именно тебе я хочу поручение одно дать.

Росин хмыкнул, повернулся к опричнику лицом.

– Проведав про колдовство басурманское, государь повелел мне колдунов, знахарей и ведуний по Руси нашей собрать, дабы своими чарами татарской магии они противостоять могли.

– Ну?

– Прослышав про желание сие, про награды обещанные, многие чернокнижники в Москву явились. А еще больше – бояре местные, да воеводы и старосты земские привезли.

– Так ведь много – не мало, боярин Андрей. Что тебя смущает?

– Мыслю я, хороших колдунов, настоящих, басурман способных остановить среди них может не оказаться. Как отличить, как узнать? Проверить как, Константин Алексеевич? Боюсь я, потратим мы золото и время свое, но пользы от этого не станет.

– Согласен, – кивнул Росин.

– А коли согласен, – поднялся из кресла опричник, – так различи мне чернокнижников истинных, и тех, что корысти ради таковыми притворяются. Ибо иерархи церковные на вопросы сии крестятся и проклятия шлют, а самих чародеев просить средь себя различия провести я не могу. Мыслю, как раз корыстные обманщики промеж собой сговорятся, и истинных ведунов за несмышленышей выдадут.

– Тоже правильно, – хмыкнул Костя. – Честному человеку промеж жуликов никогда не выиграть.

– Вот и разреши вопрос сей, Константин Алексеевич, – подвел итог опричник. – Мыслишь ты всегда как-то… – Толбузин изобразил пальцами рук нечто вроде бегущей многоножки. – Вот и придумай способ зерна от плевел отделить.

– Эта процедура называется продуванием, – негромко ответил Росин. – Много их?

– Сотни две, коли еще кого не подвезли.

– Ладно, чего-нибудь придумаем. Здесь проверку проводить станем? Тогда, боярин Андрей, выдели мне две комнаты больших, куда колдунов после проверки отводить станем. А то как бы не перепутать потом… Пожалуй, завтра и начнем?

Устроившийся в углу на табурете Андрей Толбузин откинулся спиной на стену и молча наблюдал за жестами одетого в лапти и потрескавшийся кожух старика с совершенно седой спутавшейся бородой.

– Ты лети слово быстрое, над ветрами над болотами, над чащами, над полями… обернись вокруг света белого, обернись вокруг света черного, ты вернись ко мне слово твердое, ты вернись ко мне словом истинным… Да, – старик выпрямился во весь рост и отер пот со лба. – Тяжкую ты задачу задал мне, барин. Но на то и судьбинушка мне такая выпала, чтобы людям Божим помогать, беду отводить, да уперед жизни смотреть. И вижу я, что родиться у тебя сын – красно солнышко, вырастет буйным молодцем, народит тебе детей правнуков.

– Ну и хорошо, – кивнул Росин. – Антип, отведи старца в трапезную.

Холоп, вежливо кланяясь, прихватил широко перекрестившегося божьим словом целителя под локоток, а спустя несколько минут завел скрученную, кривоглазую, патлатую бабку, изо рта которой торчали вперед два желтых длинных зуба.

Опричник у окна торопливым движением перекрестился и озабоченно покосился в сторону задернутой ситцевыми занавесочками иконы, перед которой тлела малым огоньком лампада.

– Что позвал, мил человек? – прохрипела старуха, опираясь на скрюченную, сделанную из соснового корня клюку. – Чего тебе надобно?