Игорь Николаев - Вся трилогия "Железный ветер" одним томом
Писатель и издатель общались безукоризненно ровно и вежливо, ни на йоту не повышая голос, на хорошем немецком, но воздух между ними, казалось, вибрировал от скрытого напряжения, искрился от столкновения непреклонных воль.
Господин Тайрент должен понимать, в каком сложном и неловком положении оказывается дом Фалькенштейнов, терпеливо объяснял Саул. Предыдущие три книги разошлись огромными тиражами и привлекли внимание миллионов на пяти континентах, но не следует забывать, что основная доля читателей приходится на Старый Свет. Новая книга, предоставленная на редакторское рассмотрение, так же как и синопсис запланированных продолжений, носят очень специфический характер. «Страшная трилогия» вызвала скандальный, но стабильный интерес, однако описание новых историй этого «альтернативного» мира породит настоящую бурю. Минимум на что следует рассчитывать — волну возмущений общественного мнения Пангерманского Союза за описание крайне неблаговидного развития этого… национал-социализма. Далее — возмущение Франции за описание стремительного разгрома страны германскими войсками и общего пораженческого духа, охватившего нацию. Конечно, в Конфедерации и России читательский интерес, наоборот, пойдет на подъем по вполне понятным причинам, но это никак не компенсирует потерь европейской аудитории и многочисленных исков, совершенно неизбежных в такого рода ситуации… Разумеется, издательский дом никоим образом не намерен вмешиваться в творческий процесс, но все же… Не задумается ли господин Тайрент относительно некоторого пересмотра основных идей и сюжетных линий своих новых книг? На благо светлого коммерческого будущего проекта. А для того, чтобы муза творческого вдохновения не покинула автора в самый неподходящий момент, «Фалькенштейн» готов приманить это эфемерное создание, усладив его слух звоном достойного аванса в той валюте, которую господин Тайрент сочтет наиболее соответствующей моменту.
Безусловно, отвечал господин Тайрент, пожелания господина Фалькенштейна разумны и продиктованы отеческой заботой о судьбе общего проекта, объединившего скромные творческие способности самого Айвена и издательский гений Саула. Он, Айвен, прекрасно понимает мотивацию старого доброго партнера и разделяет его опасения.
Но…
«Мне кажется, так будет лучше», — с обезоруживающей простотой сказал писатель, и в его глазах снова прыгнули веселые чертенята, как в тот момент, когда он впервые услышал ее фамилию. Добрый друг Саул должен понять, что логика развития альтернативного мира уже живет собственной жизнью и диктует именно такой ход событий, каким бы невероятным и невозможным он ни показался.
Добрый друг Саул понимал, но тем не менее считал необходимым высказать определенные пожелания. Почтенный автор Айвен проникался их точностью и справедливостью, но никак не мог переступить свое творческое «Я».
Когда цикл закончил третий круг, Саул сменил тактику, решив рубить гордиев узел в один прием.
— Айвен, — с отеческой улыбкой сказал он, слегка потирая сухонькие ладошки. — Давайте начистоту и прямо. Первые три книги описывали немыслимое, но пошли на ура. Мы рискнули, выиграли, и результат приятно зазвенел в наших карманах. То, что вы предлагаете сейчас, как литература — выше всяких похвал. Но как источник дохода — никуда не годится, проблем и расходов будет гораздо больше, чем профита. Перепишите их, и вы озолотитесь. Я сделаю вам ставку с экземпляра, которую не получал никто и никогда, плюс процент с общего дохода. Соглашайтесь, или вы огорчите меня до полной потери душевного равновесия, а я старый человек, я не могу без него работать.
Айвен думал не дольше минуты, слегка шевеля губами, словно проговаривая ответ. И наконец ответил.
— Саул, я ценю вашу откровенность и отвечу тем же. Видите ли… Во-первых, я совершенно не умею торговаться. С детства. Я всегда заранее отмеряю приемлемый для меня потолок условий и следую ему. А во-вторых, вопрос максимальной прибыли никогда не был для меня определяющим.
На лице издателя, до сего момента вежливо-бесстрастном, отразилось выражение священного ужаса, сменившееся стоической безнадежностью. Фалькенштейн откинулся на высокую спинку кресла и слегка всплеснул руками, словно признавая бессилие разума и здравого рассудка перед хтонической мощью пренебрежения прибылью.
— Видите ли, — продолжал писатель, — я уже вполне состоятельный человек, поэтому могу себе позволить пренебречь некоторой недополученной суммой. Сейчас для меня важнее издать мои новые истории именно в таком виде, в каком они написаны. Я берегу ваше душевное равновесие, поэтому, чтобы не лишать дом Фалькенштейнов вашего мудрого руководства, я могу обратиться в одно из американских или русских издательств. Как вы совершенно справедливо заметили, там новый поворот повествования не воспримут столь болезненно.
— Вас засудят немцы и французы, — констатировал Саул. — И возмущенная общественность, и официальная цензура. Айвен, с такой манерой ведения дел вы пойдете по миру.
— Отнюдь, — усмехнулся русский. — Поскольку на самом деле я никуда не обращусь. А юристов наймете вы.
— Неужели? — приподнял бровь Фалькенштейн.
— Саул, — улыбка Айвена стала еще шире, — вы ведь издаете прямо и через подставные фирмы три четверти европейских таблоидов и наверняка знаете — нет плохой известности, больше скандала — больше продаж. Более половины вложений в любую книгу составляет ее реклама, а в этом случае рекламировать нас будут целых две страны, причем за свой счет. То, что ваше издательство потеряет на еврорынке, оно доберет на общемировом.
— А моя репутация?
— Саул, вы удивитесь, если узнаете, как много можно почерпнуть из внимательного чтения газет и ведомственных бюллетеней, таких как, скажем, «Вестник книжных новинок». У «Фалькенштейна» как минимум три подставных издательских фирмы, которые выполняют заказы, не соответствующие репутации «лица» консорциума. Причем одна — в Конфедерации. Вы уже подумали, какое из двух других будет разгромлено… э-э-э… возмущенной общественностью, как это будет подано в прессе и сколько можно будет списать на это вопиющее деяние?
Фалькенштейн ушел в свое кресло как подводная лодка на глубину, посверкивая маленькими умными глазками, сложив пальцы «домиком».
— Господин Тайрент… — Он сделал паузу, и Ютта подумала, что на том беседа и закончится. — …А чем вы занимались ранее, так сказать, в прошлой жизни? — неожиданно спросил издатель. — Ваше умение зрить в корень и вести жесткие переговоры выдают человека делового склада ума. И опытного…
— Разными вещами, — скромно ответил Айвен. — Весьма разными.
— Понимаю. Если надумаете расширить сферу деятельности, обращайтесь ко мне, мы договоримся, — сказал Саул и решительно закончил. — По рукам. Я тоже не люблю торговаться сверх необходимого. Первый тираж — сто тысяч совокупно, далее допечатки по результатам продаж. Полторы марки с экземпляра плюс три процента с общей выручки после выплаты городских налогов. Больше не дам, идите к американцам или русским.
— Договорились, — сказал Тайрент, вставая и протягивая издателю руку, тонкие старческие пальцы Саула с распухшими суставами утонули в его широкой ладони.
Глава 8
Семейный кризис
7 августа.
День четвертый.
Первый день отпуска Таланова-младшего начался и развивался в точности так, как он надеялся, шагая в жаре и пыли далеких южных стран — в кругу любящей семьи, беззаботно и радужно. Солидный сытный завтрак сменился чаем с вареньем и легкой, добродушной беседой ни о чем. На волне всеобщего хорошего настроения даже мытье посуды из тягостной обязаловки превратилось в очень увлекательный процесс, почти что игру на четверых. Мужчины, большой и маленький, мыли, женщины вытирали посуду, вилки, ложки и расставляли по положенным местам. Хлопья пены, веселые замечания, смех и шутки летали по всей кухне, на пике веселья едва не разбили супницу «с петухами и лягушками», но все обошлось.
Завтрак закончился, кухня сияла чистотой как в первый день ее сотворения, стрелки часов незаметно подкрались к десяти утра. Настало время составления Плана — чем же заняться дальше…
«Когда Аллах создавал время, он создал его достаточно», — вспомнил Виктор одну старую поговорку. Эти мудрые слова в полной мере относились ко дню сегодняшнему, а также распространялись на три следующие недели.
Можно было пойти на Ярмарку ремесел, что проводилась в Муроме каждый год в августе, собирая множество людей со всей губернии. Можно было сходить в кинограф, что не так давно открылся после капитальной реставрации. Можно было просто гулять, заходить в разные общественные места, есть вкусные вещи и вообще радоваться жизни. После недолгого совещания объединенным решением Талановы постановили отдаться на волю случая и настроения.
