Геннадий Ищенко - Возвращение
Обычно я не просыпался ночью, этой я проснулся и не сразу сообразил, что увидел. Я лежал ногами к окну, выходившему на площадку, где у нас играли в баскетбол и у забора стояли скамейки. В ночное время там горел фонарь, и сейчас в его свете неслись и кружились бесчисленные снежинки. Утром за окнами все было покрыто снегом, а термометр показал минус пять. Дома, как и в школе, давно топили, поэтому было тепло, на улице после осенней сырости было холодновато, но хорошо! У меня было теплое осеннее пальто, а до школы два шага, поэтому я не стал надевать из зимних вещей ничего, кроме меховой шапки и теплого шарфа.
— Как хочешь, — не стала настаивать мама. — Сегодня же займусь вашими вещами. Не думала, что за одну ночь так похолодает.
Я вышел из дома за десять минут до звонка и сразу же увидел идущего к забору Сергея. Он оглянулся на звук моих шагов и остановился подождать.
— Привет, — поздоровался друг. — Как съездил, нормально?
— Вызвал удивление всей редакции, — ответил я. — Они думали, что мне на несколько лет больше. Что вчера было в школе?
— А тебе разве Люся вчера не сказала? — спросил он. — Меня послали в магазин, и я ее увидел у въезда. Мне, честно, стало ее жаль. Никогда не ожидал такого от Черезовой.
— Надеюсь, что, кроме тебя, ее никто из наших не видел, — вздохнул я. — Для меня это тоже было неожиданностью. Она вчера намерзлась, только бы не заболела.
Мы потопали перед входом в школу, очищая обувь от снега, и забежали в вестибюль. Почему-то мы с Сергеем почти всегда появлялись в классе перед самым звонком. Вот и сейчас он раздался, когда мы подходили к дверям класса. Я быстро занял свое место, привычно отвечая на приветствия и вытащил из портфеля учебник истории.
— Ты как? — спросил я Люсю. — Не простыла?
— Пока нет, — ответила она. — Скажи спасибо своей маме.
— Сама скажешь, — сказал я почти шепотом. — Ты же к нам, надеюсь, не последний раз пришла?
Вошла учительница, и все разговоры пришлось прекратить. Она была в хорошем настроении, может быть, из-за первого снега, поэтому урок прошел бескровно. Она не столько спрашивала нас, сколько рассказывала сама, причем не просто пересказывала текст из учебника, так что ее послушал и я. На перемене из класса никто не вышел: всем было интересно, для чего меня вызывали в редакцию.
— Обычная правка текста, — утолил я их любопытство. — По договору они это могли сделать и без моего участия, но хорошо, что поехал. Почти все места, которые они хотели править, удалось отстоять.
— А когда выйдет книга? — спросила Ира.
— По плану должна выйти в феврале, — ответил я. — Ребята, хватит об этом, давайте я вам лучше расскажу анекдот.
За первым анекдотом последовал второй, и, когда звонок загнал всех за парты, с лиц большинства не сходили улыбки.
— Что это вы сегодня все такие веселые? — спросила Зинаида после нашего приветствия. — Из-за снега? Ладно, начинаем урок. Посмотрим, как вы усвоили материал прошлого урока. Добров, к доске.
Когда углубляешься в свою память, время летит незаметно. Я быстро перерешал все уравнения и вспоминал две тысячи шестой год, когда зазвенел звонок.
— Ты не забыл о своем обещании? — спросила меня классная перед тем, как уйти. — Сегодня у нас пение, а прошло уже не два месяца, а больше.
— Об обещании я не забыл, — ответил я. — Я гитару не взял. Зинаида Александровна, я за ней сбегаю на большой перемене. Только мне ее не хочется нести в класс. Можно я ее оставлю в учительской, а вы принесете на последний урок?
— Да, — сказала она. — Пожалуй, так будет лучше.
Глава 8
Я не забыл, про данное обещание и знал, что про него не забудет и Зинаида, поэтому подобрал мелодию песни «Вот так и живем» из «Добровольцев». Мне всегда нравилась эта песня, и я ее частенько напевал себе под нос уже в преклонные годы. Еще я почти подобрал мелодию песни «Молодость моя Белоруссия», но этот шедевр ансамбля «Песняры» я подбирал для себя. О том, чтобы кому-нибудь такое спеть, не могло быть и речи. Сразу же возникнет закономерный вопрос, откуда? Слава богу, что мне сошло с рук исполнение одной из песен будущего у Светки. Выдавать чужие песни за свои? Тогда проще сразу же идти со своими тетрадками в минский КГБ. Я и так засветился с повестью, не хватало еще прослыть самородком от поэзии и музыки. С моим знанием огромного количества мелодий сделать это было бы нетрудно. У меня и к стихам были способности. Когда я ухаживал за женой, буквально на коленке написал ей несколько вполне приличных стихов. Правда, когда женился, все способности куда-то запропастились. Очевидно, так и бывает, когда для человека поэзия лишь средство, а не цель. А ведь хотелось вылезти! Желания прославиться в этом было мало. А вот желание вызвать удивление и восторг было. Желание подарить всем те песни, которые, как в клетке, были скрыты в глубине моей памяти и бились о ее прутья, пытаясь вырваться в мир. Наверняка все это шло от моей молодой половины.
Я примчался домой и, не раздеваясь, снял только ботинки и метнулся в свою комнату. Чехол от гитары был в шкафу, поэтому я быстро запихнул в него инструмент и побежал обратно. Когда я вышел из гардероба, до звонка оставалось еще три минуты. Я постучал в учительскую, открыл дверь и отдал гитару классной.
Зинаида сделала ошибку, заговорив со мной о моем обещании в классе. Наш разговор слышали, и новость так взбудоражила моих одноклассников, что ей пришлось на уроке геометрии несколько раз одергивать самых несдержанных. После звонка на перемену она ушла в учительскую и вернулась на урок уже с инструментом.
— Нам тут кое-кто кое-что обещал, — сказала она, прислонив гитару к стене. — Настало время выполнить обещание. Выходи и спой то, что ты для нас подготовил. Только не очень громко, чтобы не мешать другим.
Наш класс был последним и имел общую стену только с восьмым классом, но двери были тонкие и слабо глушили звук.
— Я не буду громко играть, — пообещал я. — А петь буду еще тише. Это не та песня, в которой нужно орать.
Зинаида уступила мне свой стул, который я убрал от стола, а сама отошла к одному из окон. Я извлек гитару из чехла, сел и стал петь. Примерно до сорока лет я был застенчивым человеком. Позже я этот недостаток в себе изжил и понял, что лучший результат будет, если человек что-то делает для себя, не обращая внимания на аудиторию. Так я и сделал. Класс исчез, и остались только я, гитара и песня. Я не мог объективно оценить свое пение, сам себя слышишь совсем не так, как тебя слышат другие. Я сделал свой голос сильней и приятней того, каким он был, хотя никакими особыми вокальными данными пока похвастаться не мог.
— Не вздумайте аплодировать, — предупредила классная, но и без ее предупреждения никто бурно выражать свой восторг от моего пения не спешил.
Скорее, одноклассники выглядели какими-то пришибленными. Странная реакция. Мелодию я подобрал точно, сыграл тоже хорошо. Неужели из-за голоса?
— Спасибо, — поблагодарила Зинаида, тоже бросив на меня странный взгляд. — Ставлю тебе пять по пению. Уложи гитару в чехол и садись на место. Продолжаем урок…
Дальше пошла теория и перечисление кто из классиков что написал, поэтому я воспользовался тем, что классная отвернулась к крайнему ряду и шепотом спросил Люсю, чем не понравилось пение.
— Все понравилось, — шепнула она в ответ. — Просто… давай потом поговорим.
Урок закончился, и все побежали одеваться.
— Идите с Игорем сами, а я еще задержусь, — сказал я Сергею. — И будь другом, забери с собой гитару, а я за ней потом позже зайду.
Я вышел из школы дожидаться Люсю. Девочки и в гардероб попадали позже мальчишек, и с одеванием возились дольше. Она показалась в дверях вместе с Леной, поэтому я молча забрал портфели у обеих.
— Не надорвешься? — спросила Лена.
— Не понравилось, как я спел? — спросил я, оставив без внимания ее вопрос.
— Да, не понравилось! — сказала она. — Ты слишком хорошо спел!
— Почему тогда вы такие кислые? — не понял я. — Если все было красиво?
— Ты не понял, — покачала она головой. — Я не говорила о красоте. Играл ты хорошо, но голос… Ладно, дело не в этом. Ты спел с таким чувством… так никогда не споет мальчишка! Так может спеть какой-нибудь старик, который прожил жизнь и воспитал детей, но не ты! Мне тебе трудно объяснить, но это было настолько видно, что самый последний дуб в классе почувствовал! А мне опять стало страшно.
— Тебе тоже стало страшно? — спросил я Люсю.
— Нет, — ответила она, взглянув мне в глаза. — У меня страха не было. Мне почему-то тебя стало страшно жаль. Но длилось это совсем недолго.
— Что ты ее спрашиваешь! — сказала Лена. — Не видишь разве сам, как она к тебе относится? Ты лучше у своего Сергея спроси. Или у Зинаиды. Не видел, как она на тебя посмотрела?
