Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия (СИ) - Геннадий Борисович Марченко
— Жень, а ты напросись как-нибудь в сезон на прииски, помоешь золото пару месяцев, а потом поэму напишешь. Да и сам заработаешь… На мотоцикл.
— У нас за сезон некоторые на машину зарабатывают, — усмехнулся Туманов.
Евтушенко, однако, воспринял эту идею серьёзно.
— А что, может, так и сделаю. Вадим, примешь в золотоискатели на это лето?
— Скорее уж в старатели, — улыбнулся он уголком губ. — Золотоискатели — эти на Аляске были в прошлом веке. А ты сдюжишь?
— Ты не смотри, что с виду я глиста, во мне сила знаешь какая?! Хочешь, на руках поборемся?
— Женя, угомонись, — на чистом русском, без малейшего акцента попросила его Влади. — Люди же кругом.
— Да пусть смотрят, — беззаботно махнул рукой Евтушенко. — Мы же не чем-то аморальным занимаемся… Что, Вадим, не хочешь бороться? Ну и ладно. Но летом я приезжаю к тебе в Сибирь или куда там… Договоримся.
— Ладно, решим, — хмыкнул Туманов.
— Марин, ты Володьку отпустишь в Свердловск? — сменил уже тему Евтушенко. — На пару деньков. Нас приглашают выступить на творческом вечере, а заодно ещё плёнку в студии записать.
— Это ему решать, — покосилась она на Высоцкого. — Он человек хоть и женатый, но птицу в клетке не удержишь. Да, Володь?
И легонько потрепала его, как мальчишку, по голове, а тот в ответ, улыбнувшись, чмокнул Влади в щёку. Этой идиллии существовать ещё 8 лет, а потом наступит 25 июля 1980 года. Возможно ли как-то предотвратить ранний уход? Не знаю. Попытаться что-то сделать можно, но мне кажется, Высоцкий сам себя запрограммировал на саморазрушение, и этот процесс никому остановить не под силу. Хорошо, если я ошибаюсь.
— Жень, давай-ка телефонами обменяемся, — вернул меня в реальность тёзка.
На этот раз мой телефон был записан в блокнот, впрочем, как и в мой был записан номер Евтушенко.
— А насчёт аудитории не думал? — спросил он у меня. — Какой зал сможет нас к себе пустить? На драмтеатр не претендуем, нам и какой-нибудь ДК сойдёт, но желательно не меньше чем на 500 мест. Попробуешь закинуть удочку?
— Попробую, но гарантировать ничего не могу. У нас же эта идея с выступлением и записью спонтанно родилась. Вдруг ничего не получится…
— Я в тебя верю! И как что-то наклюнется — сразу звони мне. Главное — получить принципиальнее согласие от местного культурного начальства и администрации заведения. Ну и опять же, они поимеют свою долю от продажи билетов, да и нам, пиитам бродячим, что-нибудь перепадёт.
— Тоже верно, — согласился я и добавил, понизив голос. — Только у меня к тебе, Женя, будет одна просьба… Не хотелось бы, чтобы в составе вашей делегации оказались, скажем так, не совсем благонадёжные люди. Ну ты меня понимаешь…
— Понимаю, что ж не понять, — с тяжёлым вздохом кивнул Евтушенко. — И тебя подставим, да и сами не в лучшей ситуации окажемся. Обещаю, Бродского с собой не возьмём.
Ещё бы, я знал, что Бродский недолюбливал Евтушенко. Ему даже приписывают фразу: «Если Евтушенко против колхозов, то я — за». Вероятно, в ответ Евгений Александрович тоже не питал нежных чувств к диссиденту, хотя и публично выступал в его защиту. А ещё в защиту Солженицына и Даниэля. Поговаривали, что поэт постукивал куда надо, и потому имел чекистскую крышу. Не знаю… Одних защищать, а на других стучать? Как-то всё слишком сложно.
Я вернулся к Стругацким, и мы продолжили наши посиделки. Честно говоря, я как-то не очень был уверен в том, что поэты, а тем более вечно занятый Высоцкий соберутся и всё-таки приедут в Свердловск. Ну да может Евтушенко его уломает. У него язык хорошо подвешен, он вообще мужик напористый.
А я по возвращении первым делом встретился с Хомяковым, посвятил его в свои планы, подстраховался, так сказать.
— А что, лично мы с женой с удовольствием сходили бы на такой концерт. Или как его назвать, поэтический вечер? Ну не суть важно, главное, чтобы какие-нибудь диссиденты не приехали. Тогда просто мероприятие отменят, и ты заодно попадёшь в какой-нибудь «чёрный список». Да и я, если за тебя впрягусь, получу по шапке. Ты хорошо подумал?
— Евтушенко обещал, что приедут сплошь благонадёжные.
— И всё равно, пусть сначала список сообщит, кто именно едет. А завтра утром я сделаю звонок начальнику областного Управления культуры. Мы с ним более-менее знакомы, он в курсе, что я культуру также курирую.
— Да? А я и не знал, что курируете.
— Ну вот теперь будешь знать, — усмехнулся Хомяков. — В общем, придётся заручиться и его принципиальным согласием. Я договорюсь о встрече, и вместе сходим. Насчёт студии… Поговорю с Уткиным, надеюсь, тот не станет протестовать. Но ты к нему на всякий случай зайди, уточни все детали.
В Управление культуры мы сходили на следующий день, во второй половине дня, когда я освободился с последней пары. Ведомством в эти годы руководил некто Аркадий Валентович Зимин, человек с интересным отчеством. Валент — надо же, как его батю нарекли. Не иначе родители химией увлекались, всякой валентностью. Тот меня выслушал, покивал, что-то пометил карандашиком в общей тетрадке.
— Ну а почему бы и нет? — наконец сказал Зимин, глядя на меня сквозь стёкла очков. — Такие личности, как тот же Евтушенко, не так часто наш город посещают, думаю, народ пойдёт. Театр драмы я на такое дело, уж извините, не дам, там худрук такой, что обком партии жалобами засыплет, я его знаю. Цирк… Сейчас сезон, по пятницам, субботам и воскресеньям представления. Если только в такие дни, в будни…
— А филармония? — предложил я. — Там концертный зал на 700 мест.
— Хм, в принципе, можно попробовать договориться. У них директор — товарищ адекватный.
В филармонию, общаться с директором Львом Борисовичем Коганом, мы поехали вместе с Зиминым. Лев Борисович поначалу особого энтузиазма не проявил, но, когда я, вмешавшись в разговор, намекнул, что куратор из УКГБ не против организации данного мероприятия, собеседник моментально оказался настроен более чем позитивно.
Упомянув фамилию Хомякова, которого, как оказалось, Коган знал, я едва не добавил: «Мы с Виктором Степановичем на короткой ноге», но решил этот факт всё же не афишировать. Тем более не на такой уж и короткой. Подозреваю, что, если понадобится, этот Виктор Степанович без капли сомнения пустит мне пулю в лоб. Впрочем, надеюсь, до этого всё же не дойдёт.
— Тем более, — веско добавил я. — среди тех, кто планирует подъехать, неблагонадёжных типа Бродского не ожидается. Это мне
