Федор Вихрев - Третья сила. Сорвать Блицкриг!
Через шесть дней городских боев после подхода моей бригады и нескольких других частей Смоленск — наш полностью. Грязь и усталость до отупения. Затем рывок к поселку Рудня. И по пути догоняем остатки батальона отходящих по полевой дороге хорватов. Около двухсот рыл. Хорошо помню, что было летом 41-го, что рассказывали жители Сафонова. Опережаю всякие действия приказом: «Пленных, кроме офицеров, не брать!» Беру на себя ответственность за действия бойцов, потому что понимаю — их не остановить. Юлька, поставив сошки «дегтяря» на крышу башни моего ИСа, бьет по ногам пытающихся убежать садистов. Хорваты с простреленными ногами валятся на землю. Танки идут прямо по упавшим. Ору механику: «Сам траки отмывать будешь!» — а он только зло скалится в ответ. Когда с батальоном покончено, останавливаю танки и приказываю пехоте вернуться и добить оставшихся в живых. Приказ исполняется беспрекословно. Взяли в плен только майора и лейтенанта. Сам прохожу и срезаю не сильно запачканные нарукавные клетчатые щиты, некоторые бойцы помогают мне. С полторы сотни набралось. Складываю их в подобранный здесь же вещмешок. Снова газ в пол. Рудня. Бестолковое сопротивление десятка полицаев и неизвестно как здесь оказавшегося взвода немецких саперов. Бой не больше получаса. Два пленных полицая вместе с хорватами по требованию особиста предоставлены ему, а немцы вновь принялись за свою работу — обустройство позиций. Только теперь они рыли окопы для нас. Бригада получила двое суток отдыха. Правильно ли я поступил там, на дороге? Думаю, правильно — законы войны не должны распространяться на убийц и насильников мирного населения. А что до ответственности, так грехов и так очень много, одним больше, одним меньше — непринципиально, или, как говорил старшина в «учебке» во время «срочки», — «не имеет политического значения». Несколько озадачивает отсутствие реакции немцев. Неужели им послать против нас некого? Вроде рановато еще, хотя перемололи мы порядочно. В воздухе тоже тихо — только иногда группы наших проносятся куда-то на запад. По наблюдениям зенитчиков, потерь у летунов почти нет. Наконец-то можно сходить в баню, постирать форму, выспаться. Особист на второй день отдыха принес свой рапорт о случившемся на дороге.
— Командир, я должен это отправить.
— Я все понимаю.
— Командир, я решил, что ты должен знать, что я написал. Так будет честно. Разреши отбыть? Заодно пленных доставлю.
— Валяй! Грузовик и пару солдат возьми. Лучше с автоматами.
Ника
Встретились, бля! Встретились! И чуть не простились… навсегда! Осколочное в грудь, чуть-чуть бы ниже и прощай, хороший товарищ, заядлый форумчанин и невезучий попаданец Соджет. Что ж мне теперь делать? Хотя не слишком большой выбор — или к партизанам и там уже дальше вызывать самолет для эвакуации, или бросать… о последнем и думать забудь! Не брошу я его, даже если вся партия во главе с правительством настаивать будет!
В партизанском отряде, куда мы добрались к вечеру следующего дня при помощи проводника, нас встречали чуть ли не с фанфарами. Командир партизанского отряда первый секретарь обкома партии Кричева товарищ Гусевич распахнул объятия, будто не диверсантов с ранеными танкистами встречал, а ближайших родственников. Сразу же и землянки предоставили — для нас и для Соджета. Игорь Петрович и вправду оказался мужиком приветливым, добрым и с такой лукавой улыбкой, что походил на заботливого дедушку, а не на боевого командира.
А после обмена речами и сытного ужина, при свете коптилки, нам, наконец, поведали причину радости — телеграмму из Центра.
Мякишев
— Что это? — спросила Ника, глядя поверх взятого в руки листка бумаги.
— Указ о награждении вашей группы за Ровно. Не очень-то щедро, на мой взгляд, но и не «рукопожатие перед строем».
— Посмотрим. Так, это вступление, так… ага, вот оно: «Майора Иванову — орденом Ленина; капитана Мякишева и лейтенанта Алексеева — орденом Боевого Красного Знамени». Водограй, Семин, Литвинов, Березин — «Звездочка». Широких, Малахов, Денисов — «Слава». Бычко — тоже орден Ленина, но посмертно.
— Последнее — это, наверное, для компенсации того, что Героя никому так и не дали…
Саня
Вот и закончилась битва за Смоленск. На окраине Рудни передаю оставшиеся танки бригады, которой пришлось временно командовать, на баланс танковых полков мотострелковой дивизии. Семь Исов, пять «тридцатьчетверок», пара «пятидесяток», один «пятьдесят второй», одна СУ-152 и два «Вяза». Это все, что осталось через три недели боев от полнокровной бригады, пятнадцати ИСов и двух батарей самоходок. Потери ужасали. Причем у меня они еще были одними из наименьших. То, что нам, то есть Центральному фронту, удалось перемолоть едва ли не все танковые и мотопехотные части группы армий «Центр» практически без остатка и изрядно потрепать пехоту вермахта на своем участке, не могло не радовать, но от нервного напряжения на положительные эмоции просто не оставалось сил. Последнее время младший лейтенант, командующий батальоном, и сержант на должности комроты уже не вызывают удивления. А с рядовым Сергеем Зайченко, командиром взвода тяжелых танков, я готов снова и снова идти в бой плечом к плечу, трак к траку. В боях в предместьях Смоленска экипаж СУ-152 под его командованием сжег одних только «Тигров» пять штук. А ведь парень впервые оказался под броней танка на Т-26 под Вязьмой, где я с трудом собрал экипажи на полтора десятка ИСов и несколько легких танков. А Михай Татир? Когда этот цыган привел несколько лошадей, его хотели расстрелять, — думали, украл, а он их и правда украл, только у немцев, — и привел к нам, да не пустых, а с навьюченным оружием и немецкими солдатскими жетонами. Лучше него никто не находил засады противотанковой артиллерии. А вот эти глаза и светло-русые волосы из-под пилотки? Учительница из Сафонова Юля Маркина. ДП-27 в ее руках как будто умеет стрелять и за угол, и сквозь бетонную стену. Если она на броне — вражескую пехоту можно не принимать в расчет. И Юля, и Михай коллекционируют наплечные нашивки хорватского охранного батальона, порезвившегося в Сафонове. Семью Михая и много других цыган хорваты сожгли в сарае, как «расово неполноценных», а практически на глазах Юли изнасиловали и убили девочек-старшеклассниц из детского дома, пока она прятала малышню. А вот эти две сестры-близняшки на «Вязе»? Я могу уверенно подтвердить им пять «лаптежников», а уж наземные цели считать я никак не мог. Хотя один бронетранспортер, просто разорванный ими в клочья, я помню точно. А вот этот дед? Даже не помню, как его зовут… Мне удалось сразу после освобождения Смоленска выбить для него «Отвагу», хотя пленение штаба пехотной дивизии стоит гораздо больше. И теперь «Отвага» висит на его груди вместе с двумя «Георгиями». Нет, не могу выделить из оставшихся в бригаде людей ни одного труса или хотя бы просто не достойного орденов и медалей. Мы сдаем свои танки, а сами отправляемся в тыл. Сводной резервной бригады больше не будет. Да ее и не было как официальной воинской части. Ни штаба, ни знамени… Но она была! Люди и их верные «коробочки». Да, сейчас нас всего около пятидесяти человек, остальные выбыли, кто-то временно, а многие и навсегда. Нет, не понять мирным людям, что такое звон в бронекорпусе от попадающего снаряда, когда он продолжается внутри твоей головы сутки, а то и больше; не понять, как лязг закрывающегося затвора становится самым приятным звуком в мире (значит, сейчас будет выстрел, значит, у нас будут шансы выжить); не понять, что значит слышать в наушниках крики сгорающих заживо людей, с кем еще утром сидел у костра; не понять, что чувствуешь, когда соседний танк вдруг останавливается и его экипаж не отвечает. Мы, оставшиеся, едем в Кубинку, где Мындро доукомплектовывает ОМСДОН. Целую дивизию особого назначения! И эти люди придутся там как раз впору.
Ника
Отгремели фанфары, напринимались поздравлений вместе с неплохой самогоночкой под радостные похлопывания по спинам. Все бы им, мужикам, цяци на грудь вешать, а по мне — всех медалей и орденов в мире не хватит на то, чтобы расплатиться за то, что эти мужики каждый день умирают, идя в атаку на убийственный ливень пулеметного огня.
Вот сижу и смотрю на расшифровку, как баран на новые ворота. Ладно — не баран, а коза, и не на новые ворота, а на бумажку размером с листок блокнота, выдранный по-хозяйски из планшета командира партизанского отряда. А на ней ровными такими буковками: «Капитану Мякишеву с группой остаться для усиления партизанского отряда имени Октябрьской революции товарища Гусевича». Весело, да?!
— И что ты про это думаешь? — Я протянула СБ бумажку и грустно уставилась на лучик солнца, пробивающийся сквозь крону клена.
— Будем выполнять.
Другого ответа я и не ждала. «Дан приказ…»
