Гилберт Честертон - Золотая коллекция классического детектива (сборник)
Таковы были его успехи к утру понедельника, когда он явился во Дворец правосудия, чтобы узнать, не получены ли сведения о вдове Леруж. Сведений он не обнаружил, зато в галерее встретил Жевроля и человека, которого тот разыскал.
Начальник сыскной полиции торжествовал, бесстыдно торжествовал. Завидев папашу Табаре, он его окликнул:
– Ну, что новенького, старая ищейка? Много злоумышленников послали на гильотину за последние дни? Ах, старый хитрец, сдается мне, что вы метите на мое место!
Увы, старина Табаре разительно изменился. Сознание ошибки сделало его смиренным и кротким. Шуточки, когда-то выводившие его из себя, теперь оставляли равнодушным. И не думая огрызаться, он сокрушенно повесил голову, чем безмерно поразил Жевроля.
– Потешайтесь надо мной, любезный господин Жевроль, – промолвил бедняга, – издевайтесь без всякой жалости. Вы правы, я этого заслужил.
– Вот как? – переспросил полицейский. – Опять вы отличились, старый чудак?
Папаша Табаре печально кивнул.
– Я уговорил арестовать невиновного, – отвечал он, – а теперь правосудие не выпускает его из своих лап.
Жевроль пришел в восторг; он так потирал руки, что, казалось, сотрет ладони в кровь.
– Недурно, – промурлыкал он, – совсем даже недурно. Сажать преступников на скамью подсудимых – как это пошло! То ли дело отправлять на укорот ни в чем не повинных людей; это, черт возьми, высшее искусство. Папаша Загоню-в-угол, вы великий человек, и я преклоняюсь перед вами.
И он насмешливо приподнял шляпу.
– Не добивайте меня, – взмолился старик. – Что поделаешь, я ведь новичок в вашем деле, хоть голова у меня и седая. Разок-другой мне пособил случай, вот я и возгордился. Слишком поздно я понял, что не такой уж я мастер, как мне казалось; я – подмастерье, которому первый успех вскружил голову, а вот вы, господин Жевроль, – наш общий учитель. Вместо того чтобы надо мной насмехаться, умоляю, спасите меня, помогите советом и опытом. Одному мне не справиться, но уж с вами!..
Жевроль был беспредельно тщеславен. Смирение папаши Табаре, которого в глубине души он весьма ценил, чувствительнейшим образом польстило его самолюбию полицейского. Он смягчился.
– Полагаю, – осведомился он покровительственным тоном, – что речь идет о лажоншерском деле?
– Увы, именно о нем, дорогой господин Жевроль; я вообразил, что обойдусь без вас, и теперь раскаиваюсь.
Старый хитрец скроил сокрушенную мину, словно пономарь, уличенный в том, что ест скоромное в пятницу, но в душе он веселился, он торжествовал. «Тщеславный олух, – думал он, – я до того задурю тебе голову лестью, что ты и сам не заметишь, как сделаешь все, что я захочу».
Г-н Жевроль почесал себе нос, выпятил нижнюю губу и что-то промычал. Он притворялся, будто раздумывает, дабы продлить изощренное наслаждение, которое доставлял ему конфуз старого сыщика.
– Успокойтесь, папаша Загоню-в-угол, – изрек он наконец. – Я человек добрый: чем смогу, помогу. Ну как, довольны? Но сегодня мне недосуг, меня ждут наверху. Приходите завтра утром, и мы потолкуем. Однако, прежде чем распрощаться, я дам вам в руки путеводную нить. Знаете, кто тот свидетель, которого я доставил?
– Скажите, любезнейший господин Жевроль!
– Извольте! Этот детина, что сидит на скамье и ждет господина судебного следователя, – муж убитой.
– Быть не может! – изумился папаша Табаре и, поразмыслив, добавил: – Вы надо мной смеетесь!
– Да нет же, клянусь вам. Спросите сами, как его имя, и он ответит, что его зовут Пьер Леруж.
– Так она не вдова?
– Выходит, что так, – ехидно отвечал Жевроль, – поскольку вот он, ее счастливый супруг.
– Ну и ну, – прошептал сыщик. – А он что-нибудь знает?
Начальник сыскной полиции вкратце пересказал своему добровольному сотруднику то, что сообщил следователю Леруж.
– Что вы на это скажете? – закончил он.
– Что тут скажешь? – пробормотал папаша Табаре, на физиономии которого изобразилось изумление, граничащее с полным отупением. – Ничего не скажешь. Думаю, что… Впрочем, нет, ничего не думаю.
– Недурной сюрпризец? – сияя, спросил Жевроль.
– Скажите лучше, недурной удар дубиной, – откликнулся Табаре.
Но тут он выпрямился и стукнул себя кулаком по лбу.
– А мой булочник! – вскричал он. – До завтра, господин Жевроль.
«Совсем свихнулся», – решил начальник полиции. Но старик сыщик вовсе не сошел с ума, просто он внезапно вспомнил, что пригласил к себе домой аньерского булочника. А вдруг посетитель не дождется его?
На лестнице папаша Табаре повстречал г-на Дабюрона, но говорил с ним наспех и скоро удрал. Он выбежал из Дворца правосудия и, высунув язык, понесся по набережной.
«Ну-ка, разберемся, – рассуждал он на бегу. – Выходит, мой Ноэль остался ни с чем. Теперь ему не до смеха, а ведь как он радовался, что получил титул! Эх, стоит ему пожелать, я его усыновлю. Табаре – имя не такое звучное, как Коммарен, но и не самое плохое. Впрочем, история, рассказанная Жевролем, ничуть не меняет положения Альбера и не опровергает моих выводов. Он законный сын, тем лучше для него. Но это ничуть не послужило бы для меня доказательством его невиновности, если бы я в ней сомневался. Разумеется, он, как и его отец, понятия не имел об этих поразительных обстоятельствах. По-видимому, он так же, как граф, поверил в подмену. Госпожа Жерди тоже не знала про эти события; вероятно, ей рассказали какую-нибудь историю, чтобы объяснить шрам. Да, но госпожа Жерди ничуть не сомневалась, что Ноэль – ее родной сын. Получив его обратно, она, безусловно, проверила приметы. Когда Ноэль нашел письма графа, она попыталась ему объяснить…»
Папаша Табаре неожиданно замер на месте, словно увидел под ногами омерзительное пресмыкающееся. Он был потрясен выводом, к которому пришел, и этот вывод был таков: «Получается, Ноэль убил мамашу Леруж, чтобы она не рассказала о том, что подмены не было, и сжег письма и документы, которые это подтверждали!» Но тут же он с негодованием отбросил свое предположение, как отгоняет порядочный человек гнусную мысль, случайно пришедшую ему на ум.
– Ах ты старый болван! – приговаривал он, продолжая путь. – Вот последствия мерзкого ремесла, которым ты занялся, да еще и гордился им! Заподозрил Ноэля, единственного своего наследника, воплощение чести и порядочности! Ноэля, с которым десять лет прожил бок о бок, в неизменной дружбе и который внушает тебе такое уважение, такое восхищение, что ты поручился бы за него, как за себя самого! Для того чтобы порядочный человек пролил чужую кровь, его должны обуревать безумные страсти, а за Ноэлем я не замечал никаких страстей, кроме двух – это его работа и его матушка. И я позволил себе замарать тенью подозрения такую благородную натуру! Да я готов сам себя отдубасить! Старый осел! Тебе не пошел на пользу урок, который ты только что получил! Когда же ты станешь осмотрительней?
Так он рассуждал, пытаясь подавить беспокойство, не позволяя себе рассмотреть вопрос со всех сторон, но в глубине его души издевательский голос нашептывал: «А что, если это Ноэль?» Тем временем папаша Табаре дошел до улицы Сен-Лазар. Перед его домом стояла элегантная голубая карета, запряженная бесподобной лошадью. Старик невольно остановился.
– Отличная лошадка, – пробормотал он. – Моих жильцов навещают люди из хорошего общества.
Впрочем, их навещали и представители весьма дурного общества, потому что в этот самый миг из дверей вышел г-н Клержо, почтенный г-н Клержо, чье появление в доме так же верно свидетельствует о разорении, как присутствие гробовщика о покойнике. Старик сыщик, знакомый чуть не со всем городом, прекрасно знал почтенного банкира. Он даже поддерживал с ним деловые отношения в те времена, когда коллекционировал книги.
– Это вы, старый крокодил! – обратился он к г-ну Клержо. – Значит, у вас появились клиенты в моем доме?
– Похоже на то, – сухо отозвался Клержо, не любивший фамильярности.
– Вот так так! – протянул папаша Табаре.
И, движимый любопытством, вполне простительным для домовладельца, которому полагается пуще огня бояться несостоятельных квартирантов, поинтересовался:
– Кому же, черт возьми, из моих жильцов вы помогаете разориться?
– Я никого не разоряю, – возразил г-н Клержо тоном, в котором звучало уязвленное достоинство. – Разве я давал вам повод жаловаться, когда мы с вами вели дела? Не думаю. Прошу вас, спросите обо мне у молодого адвоката, который пользуется моими услугами, и он вам скажет, жалеет ли он о знакомстве со мной.
Табаре был неприятнейшим образом поражен. Неужели Ноэль, разумный Ноэль, прибегает к услугам Клержо? Что это значит? Возможно, и ничего страшного. Однако ему припомнились пятнадцать тысяч франков, которые он дал Ноэлю в четверг.
– Да, я знаю, – сказал он, желая выведать как можно больше, – у господина Жерди денежки не залеживаются.
Клержо, с присущей ему щепетильностью, всегда давал отпор нападкам на своих клиентов.
