Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко
Наконец «внутренний тостер» подаёт звоночком сигнал об окончании работ. С трудом разлепляю налившиеся свинцом веки, делаю глубокий вдох носом и затем медленно выпускаю воздух через так же через нос. И ещё два раза. Это помогает немного прочистить голову.
Для себя автоматически отмечаю, что мой «скилл» медленно, но неуклонно прогрессирует. Достаточно вспомнить, как в начале своего целительского пути я сутки, а то и трое лежал пластом. Сейчас же после весьма серьёзной работы в моём организме остаётся ещё достаточно энергии, чтобы не валиться с ног в буквальном смысле этого слова.
— Сынок, ты как? — спрашивает меня мама.
— Ты же уже видела такое, — слабо улыбаюсь я. — Ощущения примерно такие же.
— Бедненький мой…
Она наклоняется вперёд и гладит меня по голове, как когда-то в детстве, в уголках любимых глаз застыли слезинки.
— Мам, ты для меня и не на такое пошла бы. Я всего лишь выполняю свой сыновий долг, тем более что на моём здоровье в долговременной перспективе такие вот сеансы никак не отражаются. Временную слабость я переживу, об этом даже не беспокойся. Главное, что твоя нога здорова. Кстати, тебе когда на рентгеноскопию назначено?
— Тринадцатого. Промежуточная, как сказал врач, посмотрят, правильно ли кость срастается.
— Ха, вот они удивятся… Хотя могут и не увидеть, что кость срослась, подумают, будто кости в месте перелома так хорошо сошлись. Ну и ходи пока с костылём, у тебя же вроде как перелом, нужно поддерживать видимость. А я пока отпрошусь на работе, буду навещать, пока тебя не выпишут.
— Может, не надо? Вдруг влетит? Ты же говоришь, что нога здоровая.
— Ну, официально у тебя серьёзный перелом, и ты должна пройти полный курс реабилитации. Это порядка 8-12 недель, если мне память не изменяет. Уж недельку как примерный сын я с тобой побуду. А то меня как раз и на работе, и вообще никто не поймёт, если я брошу родную мать в таком положении. Тем более в больнице есть кому за моими пациентами присмотреть. Больничный заодно возьму в поликлинике, что отсутствовал по уходу за больным родственником. Ты-то сама уже оформила свой больничный?
— Да вот собираюсь только задним числом. На работе-то уже в курсе.
— Вместе и пойдём, вернее, поедем. На рентген уже без меня, наверное, отправишься. Езжай на такси, деньги у тебя есть.
— Так это нужно на улицу идти, ловить…
— Пусть тётя Валя такси вызовет, у неё же есть дома телефон… Ну-ка, вставай, пройдись по комнате без костыля.
Она осторожно опустила ногу на пол, я не стал помогать ей вставать с кресла – с моей стороны это был чисто психологический ход. После чего она с опаской перенесла вес тела на ещё недавно сломанную ногу.
— Смелее, — подбодрил я её.
Через пару минут она уже вполне бодро передвигалась по комнате, а на её губах застыла счастливая улыбка.
— Ох, Сенечка, это кроме как волшебством я назвать не могу.
— Ты про это волшебство, смотри, особо не распространяйся, — напомнил я. — Не хочу становиться подопытным кроликом.
— Да что ты, я никому!
— Я знаю, просто напомнил, — улыбнулся я. — Как вообще с гипсом ходить, не очень удобно?
— Снять бы его к чёртовой матери, так под ним чешется всё время. То и дело туда спицу вязальную просовываю и чешу, чешу...
— Откуда у тебя спица? Ты ж не вязала никогда…
— Валя дала, она вяжет, у неё их много… Сеня, ты всё равно какой-то бледный.
— Да, поспать бы я сейчас не оказался. А потом поесть.
— Может, сейчас и поешь?
— Нет, ещё подташнивает. Лучше посплю.
И я отправился на боковую. Проспал до девяти утра воскресенья. А днём пришла тётя Зина. При ней мама делала вид, что нога побаливает и передвигалась с костылём. Я запоздало подумал, что и тётке надо было какой-нибудь подарок привезти, не догадался, балда. Но она даже и не и вспомнила о подарке, зато сразу напомнила про спину.
— С тех пор ведь так и не болит, — кудахтала она. — Ну так, бывает, иногда что-то вступит, но ненадолго. Не то, что раньше.
— А я вам говорил, что худеть надо, и тяжёлого не поднимать. Тогда бы вообще не вступало.
— Да разве ж при такой жизни можно тяжёлое не поднимать. Из Ваньки-то так себе помощник хромоногий… Сень, ну может получится у тебя с его ногой что-нибудь сделать, а?
— Да нет же, тёть Зин, не в моих это силах! — сказал я, приложив руки к груди. — Там ногу ломать надо, мне что, молотком по ней садануть и наощупь под кожей кости в кучу собрать?
— Ой мамочки, — скривилась Зинаида, явственно представив эту жуткую процедуру.
— То-то и оно, — вздохнул я. — Очень хотел бы помочь Ивану, но я не волшебник.
Утром понедельника, как следует выспавшись и плотно позавтракав, иду на почтамт, заказываю междугородный звонок. Телефон приёмной Настина я помнил наизусть.
— Здравствуйте, Ольга Ивановна! Это Коренев, интерн.
— А, Арсений… Доброе утро! Что это вы решили позвонить?
— Я в Пензе. На этой неделе меня точно не будет, у меня мама под машину попала…
— Господи, ужас-то какой! — вполне, показалось, искренне, раздалось на том конце провода.
— Живая она, — успокоил я собеседницу, — хотя перелом голени – не самая хорошая штука.
— Ой, ну главное, что живая. Голень, конечно, неприятная вещь, но лучше, чем сломать, к примеру, шейку бедра. У меня мама в 67 лет шейку бедра сломала, так и не встала, через год ушла…
— Сочувствую, Ольга Ивановна, — вздохнул я. — Так вот я и звоню, чтобы вы передали кому там следует: в отдел кадров, Настину, Штейнбергу… В общем, на этой неделе меня точно не ждите. Буду у мамы своего рода сиделкой. А больничный я задним числом привезу.
— Передам, Арсений, конечно, передам. Маме вашей здоровья!
После этого отправляюсь в Ленинский РОВД, искать Лукьянова-Лукошкина. Пора выяснить, что за петрушка творится с этим наездом.
— Старший лейтенант Лукошкин Виктор Алексеевич, есть такой, — говорит дежурный.
— Я сын женщины, наезд на
