Кровавый венец. Книга Первая. Проклятие (СИ) - Элеонора Лазарева
Когда узнал, что она собирается вместе с ним идти в поход, то не очень сопротивлялся, и даже уговорил не ворчать воеводу.
— Как мы порознь, отче? — Улыбался он взволнованному отцу. — Мы теперича тольки у двох. Ужо попривыкни. Я не дам ея в обиду, ты меня знашь.
Теперь, когда Славка ехала рядом, он уже не боялся за дочь, видя, как та лихо скачет на коне, опережая, вместе с Владимиром, передовые отряды. А вот в разведку идти ей запретил. Тут уж был с ним согласен и муж.
— Неча тобе там делать! — Ворчал воевода. — Али без тебя робяты не смогнут? Рази воны не научены тобой? Вот и доверяй.
Славке нечего было возразить, и она сокрушалась, что ее разведчики ходили без нее. Но потом оживленно обсуждала вместе с ними все, что те видели и находили. И все-таки завидовала.
— Там тока уся жизня, — вздыхала она, глядя на взволнованные лица молодых воинов, ее разведчиков, с которыми она не один поход ходила вместе и которые были друг за друга стеной.
— Скока ушли, стока и пришли, — учила она своих ребят, таких же как она сама, — даже еже и смертные или же ранетые. Усех с собой вертать.
Они знали об этом, и делили с ней все ее планы, были смелы и удачливы. И особенно, когда поняли, что никого не бросят в беде, всегда выручат, даже если будет плен. И особенно плен, так как таких разведчиков старались заполучить враги. Но Славка учила своих, не попадать в руки неприятеля, так как пытки и даже смерть им обеспечена.
— На выкуп не надейси, — говорила она не раз. — Воны знають, что можна у тоби спознать. Пытки не сдюжить никому. Лучша, всеж, смерть.
Сейчас она как могла, поддерживала дух своих воинов, а те отвечали преданностью и умением, сообщали обо всех передвижениях владимирцев, их количестве и оснащению. Судя по всему, те также засылали своих, но воевода зорко следил за движением полков и требовал от своих помощников четких исполнений его указов. Время текло неумолимо и вскоре мог наступить день встречи двух соседей в схватке не на жизнь, а на смерть.
А пока воздух у стана стародубцев дрожал от голосов людей и животных. Воины отдыхали перед новым переходом.
Распогодилось. Солнце грело во всю, даже стаяли снега по оврагам и буеракам. Хотя реки еще не вскрылись, но ходить по ним было, всяко, невозможно. У берегов, где лед был тонок, уже виднелись полоски темной воды. Зато можно было набрать талой и давать ее усталым лошадям. Вскоре прозвучал приказ двигаться, и вновь строились и шли по уже растаявшим от весеннего пригрева дорогам. К концу пути, усталые и промокшие, добрались до небольшой деревушки и расположились в центре ее, поставив шатры. Деревенские жители были рады своим, так как вЕсти с границы приходили к ним жуткие — о разбое владимирцев и их жестокости.
— Даже хужей половца! — жаловался местный староста князю, когда тот с воеводой остановился у него в избе. — Жжет, сволота, своих же русских и жжет. Не жалеет!
Владимир слушал мужика и щурил от негодования глаза, сжимал кулаки.
— И усе яму нейметца, — говорил он воеводе. — Усе жа переговорена, усе заплачена. Дак жаба давит. Али ешшо чего.
— Не жаба, князь, а злобА на твой отказ, вот чаво, — хмурился Опраксин, глядя на зятя. — И ета хужей жабы. Точит изнутри. Толкает на поступок. Дак усе поперек тебя. Не отстанет.
— Думаш, лишняк мирным путем усе порешать? — Спросил Владимир.
— Точна, — кивнул воевода. — Быть рати!
Владимир тяжело вздохнул и отвернулся. Он не хотел крови, тем более своих же соседей, русичей.
— Кака воны будуть рубить друг друга? — Рассуждал он и покачал головой. — Ведь свои жа. Можа все жа замирятся?
Но разведчики предоставляли ему информацию, что те готовились к сражению. И к тому же, были уверены в своей победе.
— Слух идеть по полкам, што будто мы слабже их и победа дастца лЁгко. Воины радостны и настроены на богату добычу.
— Воны забыли, што мы лучше подготовлены и имеем опыт войны. Только што отбили половца. Дак на што рассчитывать хотют? На авось? — Ухмылялся Опраксин, когда обсуждались доклады разведчиков.
— Видать тако и есть, — медленно говорил, задумавшись, Владимир.
Мира им не иметь, решили они на последнем военном совете и послов не посылать, так как их дела сами говорили об их намерениях.
Ночью, лежа на широкой лавке в горнице, Опраксин вспоминал свое прощание с Марушей. Они уже объяснились, но пока всем не показывали. Знали об их сговоре только Владимир и Славка. Оба были только рады, что так все сложилось. Особенно Славка и за подругу и за отца.
Мягкая, добрая и в то же время строгая, Маруша долго не позволяла себе никаких проявлений симпатии к могучему воеводе. Она не могла и подумать, что сильный жесткий мужик, может обратить на нее свое внимание. А когда тот как-то прихватив ее в коридоре перед дверьми в комнату и прижав к стенке, впился губами в ее губы, она не оттолкнула, только после сказала огорченно, что не так хотелось бы знакомиться, и что видать ее прошлое затмило глаза воеводы.
— Гаремная я, — опустила она глаза и заледенела вся, ожидая слова ответа. — Не противно ли, тебе, со мной?
— Не противно, а дажа приятно, — шептал ей в шею возбужденный мужчина. — Хочу тебе и не можно мне ужо.
— Тогда жди, — тихо проговорила она. — Приду.
Воевода еще раз припал к ее губам и, оттолкнувшись, ушел. А Марушка еще стояла, оглушенная всем, что произошло. Сердце прыгало от радости, душа пела.
— Она может еще любить, еще не остыло сердце, не зачерствела душа. Да и лет же ей мало, глядишь, и дитя народится, — мечтательно шептала она себе.
А уж что было потом, в темной спальне воеводы, она до сих пор вспоминает в смущении. Опыт гаремной рабыни пригодился, и мужчина был ошарашен искусству любви. И на последующие ночи он жаждал ее, и не отпускал до рассвета. Так и сладилось у них. Опраксин объявил князю о своем желании жениться на Маруше. Тот сначала был крайне удивлен, но Славка уболтала его, доказывая, что и в эти годы можно быть молодоженами. Владимир смеялся, но принял их решение:
